Автобиографическая повесть.

К 1998 году точек разлада  с моей  первой женой (далее  СН — Светлана Николаевна)  накопилось много. Но переезжая из общей квартиры в новый дом в Казенной Заимке  я еще не уезжал от нее. Я переезжал на землю, в большой дом,  где мне будет чем заняться и  развернуться. То,  что она не переехала со мной,   меня очень устраивало. Душевное отчуждение дополнилось пространственным. У меня к этому времени уже были прочные, хотя и тайные отношения с Ириной.  Через некоторое время ко мне перебрался сын Антон 1987 года рождения.  Шли годы и СН в моей жизни становилось все меньше, Ирины — все больше. Я перестал скрывать ее, она проводила со мной выходные, Антон постепенно стал относиться к ней с уважением,  СН в деревне появляться перестала совсем,  а наличие Ирины вроде как не замечала. Я благоустраивал дом и участок, мое благосостояние за счет достаточно успешного бизнеса росло.  К началу  дележки мое юридически видимое имущество состояло из дома в 300 кв метров, участка в 17 соток, автомобилей Ленд-Крузер, Ниссан-Премьера и ВАЗ 21099, и 100% доли ООО “Элса”,  владевшей почти 400  метрами коммерческой  офисной недвижимости.  Моя бывшая супруга тоже совсем не бедствовала, имела два  сдаваемых в аренду нежилых помещения по 1000 кв метров, хлебопекарный бизнес, жила в нашей квартире в 100 метров. К моменту развода я купил и обустроил двухкомнатную  квартиру дочери, достраивал  дом сыну.  Мне хотелось считать,  что мы с ней не должны друг другу. Но СН была иного мнения. Обидевшись на развод, она запустила процесс  дележа совместного имущества. Совместным она считала только находившееся у меня, то, что при ней — ее кровное, делить его она оснований не видела.

Стараясь избежать этого процесса, я  не обострял отношения, долго не разводился,  скрывал (точнее — не афишировал)  наличие Ирины. Боялся не столько того, что придется расстаться с частью имущества, сколько самого процесса, точнее унизительности проигрыша.   Тактика необострения и постепенного дистанцирования,  как мне  казалось,  срабатывала: СН знала об Ирине,  но делала вид, что все нормально, ее вроде как и нет; хотя она в некоторой мере и изображала семейные отношения, но по затухающей.  Когда она не пришла в суд разводиться,  я надеялся,  что это сознательное решение принять все как есть и вести себя пассивно. То,  что  состоявшийся развод ни как не проявился  в ее отношении ко мне, озадачивало, следовало четко понять, что она ни о чем просто не знает, но я успокаивал себя и  отсчитывал три года исковой давности.

Узнала она о разводе от меня, через Антона, через год. Вскоре я получил повестку к мировому судье по делу о пересмотре заочного решения о расторжении брака. Знакомый адвокат Бельский прокомментировал: отменить заочное решение не сложно, но суд тут же должен начать новое производство о расторжении брака и расторгнуть его. Зачем ей это надо, вот в чем вопрос. Или совсем дура импульсивная, или имущество делить готовится. Покупал что-либо за последний год? Крузера? Вот про него и речь.

    Все произошло именно так. Нас вновь развели, СН очень протестовала против занесения в протокол судебного заседания моей мотивировки развода  —  не живем уже десять лет. Она, в отличие от меня, уже готовилась делиться, была уже в курсе возможных последствий признания фактического прекращения брака. Позже я и сам бы нашел эту отправную точку своей обороны, но подсказала мне ее именно СН. Я отложил это в памяти и,  в общем-то, понимая, как это глупо, все же надеялся на ее миролюбие. Рассчитывал я на это и когда отказался дать ей три миллиона в качестве отступного. Я предложил:  миллион, или пусть будет так,  как решит суд. Я блефовал, к судебному процессу готов не был, думал,  увидит мою твердость и отвяжется. Не отвязалась.

     Отправляясь на почту а начале апреля за  двумя судебными  письмами я догадывался что в них. Но получив, был все же, мягко говоря удивлен: все мое имущество арестовано, мне надлежало явиться  в суд для участия в его разделе. Первая мысль: позвонить СН и спросить — не охуела ли она — была подавлена. Именно этого, моей слабости, дерганья, она и ждала.

     На первом заседании было запланировано проведение показательного наказания неразумного мужа. По замыслу СН и ее адвоката возразить что-либо вразумительное на их исковые  требования я не мог. Все предельно просто: брак зарегистрирован, имущество нажито во время брака, брак расторгнут. Перечень делимого имущества прилагается, какие-либо юридические изыски лишние. Мне можно было  возмущаться, попыхтеть и все, перспектив нет: имущество все на виду, более того, арестовано, брак расторгнут только пару месяцев назад. Возможно, в  сценарий закладывалось не только наказание неразумного мужа, но и его прощение в случае раскаяния. Денег у СН к тому времени было вполне достаточно и  собственность не была основной целью процесса. Месть за обиду, желание показать,  не смотря на развод,  себя хозяйкой положения и унизить меня было основным мотивом моей бывшей жены.  Мне предстояло не только и не столько сохранить собственность, но нет, шире: отстоять право жить как хочу.  Поэтому проиграть процесс мне было нельзя.

    Я начал читать законы и готовиться. На подготовку у меня было три дня и четыре вечера. Многие, к кому обращался за советами или просто рассказывал ситуацию,  сочувствовали. Мои перспективы представлялись им грустными.  Знакомый  юрист что называется «обстрелял» мои  варианты сопротивления. Не жили последние 10 лет и потому приобретенное в это время имущество согласно  ст. 38.4 СК РФ не делится? Глупости, эта статья больше теоретическая, даже судебной практики по ней нет.  Суд будет делить все мое имущество, оно на виду и под ударом.  Подтянуть в процесс немалую собственность СН? Квартира  в которой жила СН в долевой собственности. Чтобы ее реально делить надо определять по суду права пользования, выделить мою  долю в натуре и  потом угрожать продать  ее бомжу. На такое  уйдут годы, в этом же  процессе дело тем временем до исполнительного листа  дойдет. Здание СН в  п.Черемное  тоже в совместной – иди,  выделяй доли, продавай – дело тухлое. Ну а здание СН по ул. Попова предусмотрительно оформлено на Антона.  Мне советовали  договориться и минимизировать потери.  Но это было  неприемлемо.

Центром возражений я выбрал все же фактическое прекращение брака 10 лет назад.  Способы  доказательства этого факта были туманны: в комментариях к Семейному кодексу  дальше общих слов дело не шло.  Но если  доказать  удастся, то  большая часть моего имущества будет  признана моей личной собственностью и делиться не будет.  Многообещающе, но очень шатко.  Пару дней я усиленно погружался в тему и проявлял ее в моей ситуации.  В голове появилось много хаотичных  идей. Уверенности в их осмысленности и применимости у меня не было и я отправился с ними к знакомому адвокату Бельскому.  Адвокат сей поохал, посочувствовал. Бабы они все сволочи, он подробно обосновал это собственным опытом раздела имущества, у него получилось не очень удачно. Но на мое упоминание о  п.4 ст. 38 СК РФ, сообщил, да, такая имеется. Полистав Семейный кодекс  Геннадий Андреевич   с умным видом прочитал ее мне.  Поблагодарив,  я попросил  перейти к содержательной части: что может быть доказательствами? Здесь ничего нового адвокат  мне не сообщил, но высказанные мною  задумки в целом одобрил. Особенно вызов свидетелей:

— Гражданское дело – это кто кого переврет. Со свидетелями надо очень тщательно поработать. —  Я было возразил, мне врать здесь и не надо, мы действительно 10 лет не живем, доказывать надо сущую правду.

—  Нет, — адвокат  был принципиален, — правда она у того, кто врет убедительней. Надо  каждому свидетелю показания написать, и проверить: хорошо ли выучил.

Беседа  повысила мою самооценку: я явно лучше владел темой. Звать его на заседание смысла не было. Были  опасения по поводу процедурных норм и полного отсутствия опыта гражданского судопроизводства.  Геннадий Андреевич  рассказал мне структуру судебного заседания, что и когда надо говорить – это было весьма полезно. Как и написанные им частные жалобы на определения об аресте имущества.

      На заседание я шел как в последний и решительный бой. В ожидательном перед кабинетом судьи  коридоре оказалась явно юридическая дама – представитель СН.  В заседание зашли вдвоем, СН опоздала. Но  поддержать свое исковое успела, прочувственно рассказала, как долго мы жили в браке и копили имущество, и вот теперь она, почти на старости лет остается бездомной и нищей. Она просила суд восстановить справедливость. Адвокат не сочла нужным добавлять что-либо к исковому  — все ясно, надо просто поделить. Наверное,  ни она, ни СН не ждали существенных  возражений с моей стороны.

Я,  сославшись на с п.4 ст. 38 СК РФ признал исковые требования обоснованными лишь частично. Обе мои машины, дом, участок, 30%  ООО Элса куплены после фактического прекращения брака и делиться не должны. Я сообщил суду,  что в 1998 году переехал в Казенную Заимку и прекратил семейные отношения с истицей.

Судья была несколько озадачена таким поворотом, задала несколько уточняющих вопросов. Ответы мои  четко обосновывали фактическое прекращение брака. Развивая маленький успех я попросил разрешения задать несколько вопросов  СН.  Отвечала она явно не думая. Сообщила суду что не знает размера коммунальных платежей за дом. Ну и что? Ответчик, т.е. я, не знает платежей по квартире, сколько телевизоров в доме не знает. Ворот  в доме  двое – тут,  как мне казалось, я поймал ее — надо было сказать трое. Доказывая это, я  прошу приобщить договор покупки автоматических ворот. Далее она  отвечала,  что «прибыль ООО «Элсы» ответчик тратил без моего ведома, как и деньги от продажи квартир, в приобретении моих автомобилей она не участвовала». В общем,  наговорила против себя и в подтверждение моей версии достаточно много. Отвечала раздраженно, не думая. « Да, я не знаю, сколько он платит, но ведь и он тоже не знает» — ей почему-то казалось важным оправдаться, что она не самая плохая, того,  что говорит против себя, не видела. Да,  «брала взаймы 200 тысяч рублей, ведь вернула же» — о том, что у мужа в долг не берут,  не подумала.

    Первое судебное заседание прошло полностью по моему сценарию: судья позволила мне подробно раскатать СН вопросами, приобщить несколько документов, хоть второстепенных,  но все же. На следующее заседание вызвали нужных мне свидетелей Черемных С.Т., Малахову В.А., Захаркина В.Н., Польникову И.В.

     И еще мне удалось хоть и в корявой форме, но все же довести до суда,   что имущества гораздо больше,  что предполагаемое  СН к дележу это еще далеко не все. По итогу все поняли:  дело  быстрым не будет, а я сказал себе: страшно – это пока боишься.

До следующего заседания было две недели. Взбодренная первым успехом голова работала днем и ночью. Я искал доказательства прекращения брака 10 лет назад, писал тексты для свидетелей, искал имущество СН, думал, как занизить стоимость своего имущества. Здорово помогла Ирина: и самим своим наличием, и участием в розыскной работе, и тем,  что подтянула свою сестру юриста Шевелеву, советы которой оказались весьма полезными. Та порылась в судебной практике, выдала ряд дельных соображений  по поводу доказательной базы.

Два последующих судебных заседания я провел наступательно и вполне успешно. Доказательствами фактического прекращения брака я предъявил шесть свидетелей, акт о не проживании СН  со мной в доме, подписанный соседями и даже главой поселка, ряд документов, указывающих,  что я открыто ездил с Ириной отдыхать  по путевкам, что именно она, а не СН вписана в полиса ОСАГО  всех моих автомобилей. Противник был достаточно деморализован, на заседания не приходил, адвокат ее вела себя тоже достаточно пассивно. Как мне казалось, все развивается вполне в мою пользу.

Суд заслушал шесть моих свидетелей.  Следуя советам Бельского  я приготовил для них тексты.  Двое соседей дружно рассказали,  что хорошо знают меня и лишь мельком СН, что приезжала она редко и ненадолго.  Ближний, через забор сосед подчеркнул,  что мой двор хорошо просматривается из его окон,  а контроль за трафиком ко мне осуществляла и его мать-пенсионерка,  которой делать нечего и которая ничего не упустит.  Он особо подчеркнул,  что в редкие визиты СН ее машина всегда оставалась за оградой.  Сообщил, что его мать  давно разоблачила меня,  что живу не с женой, а с  регулярно приезжающей  Ириной. Сам  Владимир Николаевич  часто бывает у меня в гостях,  с Ириной знаком.   Живем мы с Антоном, а  Ирина приезжает на выходные.

     Соседка,   обликом простая и  добрая  женщина, выступила очень бесхитростно:

  — Олега Валентиновича  и Антона мы с мужем видели часто, цветы многолетние, отводки кустов Антон от нас на тележке возил. СН никогда  в доме или на участке  не видела.  Я все думала, как же она сына отдала… Хоть ОВ и смотрел за ним, но все же… —  Эта специально придуманная  мной фраза была гвоздем показаний Светланы Тихоновны.  Произнесла она ее немного задумчиво и прочувствованно, переживая за ребенка. Так, что проняло судью, и даже адвоката СН.   — Участок ОВ раньше хорошо с нашего просматривался,  это последние годы деревья выросли  и стало хуже. Ирина была часто, знаю ее, но  меньше, чем ОВ. Мы и в Горный вместе ездили, и на Байкал вчетвером собирались, а на рыбалку – постоянно.   — Этот  текст  писал я, но в нем все было правдой, Светлана Тихоновна говорила без малейшего напряга  и потому он звучал очень убедительно.  Когда она риторически вопрошала «как же она сына отдала» судья закивала головой.

Еще одним  свидетелем была моя домработница:

— Начав работать  я ужаснулась как запущен без женщины дом, Ирина мало что успевала за выходные. Она моя племянница, она и устроила меня к ОВ. Указания по работе я получала  от ОВ, иногда – от Ирины, деньги от ОВ, иногда через Антона. Вещей СН в доме нет, только Ирины. СН видела редко  – она навещала ненадолго сына,  могла выйти в огород, сорвать несколько помидор или яблок.  Всегда была в чистом, при мне никакой работы по дому не делала. Она подъезжала, когда ОВ не было, сигналила или звонила по телефону, я или Антон ей открывали. О моей работе с ней мы  не разговаривали. Впрочем, нет, — Валентина  Алексеевна вспомнила важную деталь: — Один раз она просила меня сделать генеральную у нее в квартире. Я сделала, она рассчиталась, почему-то просила ОВ не говорить.

Последней зашла Ирина. Яркая, красивая она уже своим видом подтверждала обоснованность моего разрыва с СН. Но она сумела показать себя не просто красивой любовницей.

— Не имея возможности бывать в Казенной Заимке ежедневно и поддерживать порядок я нашла ОВ домработницу, указания по работе ей во многом даю я. Посуду, шторы, постельное белье приобретала я. В огороде много посаженного моими руками. Как давнишнего обитателя дома № 7 меня знают соседи, с которыми отмечали праздники и делали совместные поездки на отдых. Все Новые годы (помимо 2000) я отмечала с ОВ и соседями. – сделав паузу продолжала:

— Наши отношения с Олегом начались как чисто любовные,  но уже давно переросли  в супружеские, именно я настояла на его разводе с СН.  Та знала о  моем существовании, но предпочитала не реагировать. Но однажды мы столкнулись в момент ее приезда на КЗ, это выливалось в скандал, но не более, я продолжала там бывать, она – отсутствовать. Вещей ее там никогда не было.

     Не забыл я выставить и свидетеля со своей работы. Леха, работавший у меня с 1991 года, рассказал,  что до 1998 СН постоянно мелькала в офисе и на корпоративах, а после этого он стал видеть ее редко. И если в 93-94 годах СН участвовала в моем бизнесе и даже иногда давала непосредственно ему указания, то после 96-97 у нее появилась своя пекарня и она устранилась. Вспомнил,  как он ездил в пекарню забирал деньги и привозил мне. Причем это не были совместные семейные деньги, это были расчеты партнеров по бизнесу, СН отдавала мне деньги за переданную на реализацию муку.

     Уговаривать никого из свидетелей не пришлось, все видели сколько труда я вложил в этот дом, знали,  что  уже давно моя семья это Антон плюс Ирина, а СН  давно отдельно, сама по себе. Они были удивлены и отчасти возмущены: где ты раньше была, чего пристала к мужику,  претензии ее  на дом лишены оснований, палец о палец не ударила и вот делить хочет. Все видели моральную  правоту за мной. Соседка Светлана  Тихоновна полностью оправдывала меня и за разрыв с СН:  бросила мужика – и  чего она  хотела?! В речи  свидетелей присутствовали  мелкие, делавшие показания правдоподобными,  детали: сосед говорил,  что ходил ко мне советоваться и смотреть как что сделано в доме, домработница сообщила что СН ходила по дому не переобуваясь в домашние (не ее) тапочки. Светлана Тихоновна с улыбкой сообщила что она с мужем и ОВ с Антоном  – аборигены, в первую зиму зимовали два дома на всей улице,  а Леха — что всегда побаивался СН и выход ее за кадр воспринял с облегчением.

Еще был мой друг-собутыльник Коган — седой пенсионер МВД, работающий экспертом-наркологом в ГАИ. Он был убедителен уже своим обликом и статусом.  Сообщил, что знаком со мной и СН с 1991г :

— Дружили семьями, бывали в гостях друг у друга. Была вполне нормальная семья.  Познакомились, когда они еще в двухкомнатной квартире по ул.Шукшина жили. Я в гордуме депутатствовал, ОВ из преподавателей вуза в бизнес ушел, обратился к нам в комиссию за льготами. Льгот не сделали, но подружились. Квартиру по ул.Панфиловцев они выбирали долго, много вариантов рассматривали, никак на что-то конкретное решиться не могли.  СН сначала в администрации  работала, потом год-два дома сидела, но не усидела, натура живая, купили они ей пекарню. Не сразу, но бизнес у нее пошел.  И тогда она как-то от Олега обособилась.  В наших посиделках ее стало меньше и меньше.  Хотя на работу ко мне порой приезжала, кое о чем советовалась. Пекарню свою она сама вела,  Олег помогал, но мало.  А после переезда ОВ в деревню СН  совсем выпала из нашего общения, вместо нее появилась Ирина.  – Виталий Лазаревич сделал паузу и хитро улыбнулся:

— Я как-то в полушутку Олега спросил, а не пора ли тебе имущество на меня переводить,  а то Светлана баба серьезная, оттяпает. ОВ ответил, что вроде они договорились, есть жилье детям и у нее претензий нет.

Я не углублялся, с ОВ мы  в  основном о политике говорили, о СН я от него ничего не слышал.

Не имея ранее судебного опыта чувствовал себя я уже уверенно в самом судебном заседании, научился писать почти грамотные  документы. Перейдя в наступательную позицию я стал заявлять встречные иски. Первым, отклоненным судом,  я просил ни много ни мало признать факт прекращения семейных отношений судебным определением.  Иск был  неимущественным, требовал самой минимальной  госпошлины,  а в случае удовлетворения  сразу решал почти все мои проблемы. Но суд не захотел облегчать мою жизнь и тогда я,  заплатив 20 тысяч рублей  пошлины,  заявил другой иск в котором просил признать нажитым после фактического прекращения брака, и потому неделимым все мое имущество кроме 70 %  уставного фонда ООО «Элсы» и  Тойоты 1994 года. Половина от 70%  «Элсы»  по номиналу это 3500 рублей (при том,  что на ее балансе  недвижимость почти 400 кв м),  а старый автомобиль я оценил в 120 000 рублей. Удовлетвори суд мой иск и подели названное имущество  поровну между бывшими супругами СН осталась бы должна мне 116 500 рублей. И к возмущению СН этот иск был принят к рассмотрению. Более того, на   четвертое заседание я шел уже с откровенно наглым ходатайством:

Для прояснения существенных обстоятельств дела 2-1077/2009 прошу обеспечить мне возможность реализации моих прав, предусмотренных ч.1 ст.35 ГПК РФ,  а именно:  «задавать вопросы другим лицам, участвующим в деле». Законный  представитель, в отсутствие  истца, Солововой С.Н.,   не может  дать пояснения в судебном заседании относительно спорного имущества, без чего выявление многих фактов не представляется возможным.

Считаю, что мои  процессуальные права нарушаются  Солововой  С.Н. целенаправленно, и в результате   суд  не может объективно, всесторонне  рассмотреть гражданское дело и обозначить юридически значимые моменты  для вынесения решения суда.  

В связи  с этим, прошу суд, принудительно обеспечить явку Солововой С.Н. на следующее судебное заседание.

Ни много, ни мало: привести СН под конвоем! Услышь она такое на заседании, наверное, от злости бы лопнула. Но заявить его не пришлось, явилась сама.

4 июня уже ставшее привычным место около судейского кабинета  встретило меня новым обликом. Начавшийся в большом зале судебных заседаний ремонт выселил в  коридор часть мебели, и без того небольшое помещение для ожидавших процесса граждан сузилось. Но главным, бросившимся мне в глаза фактом,  было восседание на хрупкой фанерной лавочке большой, пирамидальной тетки. Именно так, не женщины или гражданки, а именно тетки. Типаж можно было бы счесть классическим для советских фильмов о всевластных работниках торговли. На мгновенье загипнотизированный  ее суровым испытывающим взглядом я не сразу заметил остальных персонажей расположенных вокруг тетки как цыплята возле наседки. Их было трое: моя бывшая жена, ее сестра Марина и незнакомая мне подтянутая и ухоженная женщина средних лет. Мысленно отругав себя за вчерашние победные настроения (на заседание не придет и скоро вообще отстанет) я сдержанно поздоровался и  прошел к свободной части лавочки. Ответила на мое приветствие только Марина.  Она сочувственно-доброжелательно обернулась ко мне:

— Что, Олег, иначе никак не получается?

— Как видишь, Марина. – Я сделал кивок в сторону СН. Марина вздохнула. Пауза.

С улыбкой:

— А что, Антон диплом когда защищает?

— До конца июня. Марина, ты хочешь вести светский разговор? – Этим вопросом я  стараюсь показать неуместность доброжелательной беседы в преддверии  судебного заседания в котором она будет свидетельствовать, и наверняка,  врать  против меня, иначе зачем бы ее  сюда позвали. Она улавливает мысль, вздохнула, с грустным видом отворачивается.  Судя по всему,  перспектива вранья ее не радует, но что делать,  сестре помогать надо.

    Я раскладываю заготовленные бумаги в соответствии с новым сценарием. Сколько раз себе говорил, не расслабляйся, не говори, что называется “гоп” пока не перепрыгнешь. И в очередной раз напоролся. Пытаюсь просчитать события: кто из  свидетелей что скажет,  как кого осаживать. Тетка и ухоженная дама явно коллеги-работники СН, их надо пытать про ее бизнес, вполне можно что-то полезное вытянуть. Больше ничего умного в голову не приходит. Непредвиденный сценарий событий нервирует.

    Появляется опоздавшая  адвокат СН, «садимся в процесс». Эта сленговая фраза юристов стала привычной. Обычные «заслушивается дело», «суд в составе», «есть ли отводы». Сейчас, когда судья к ходатайствам перейдет, надо с приобщением документов вылезть, хоть немного им сценарий и настроение испортить.   Но нет. Судья:

— Приобщим документы после. Сейчас я хочу задать вопросы СН. – Вопросы  она задает в общем-то полезные, мне удается даже вставить  свои уточнения.  СН отвечает не очень удачно,  по сюжету говорить должны свидетели, то, что отвечать приходится ей самой, ее раздражает. Но это не на долго, судья все же начинает слушать свидетелей.

     Первой, как больную, торопящуюся на лечение (об этом стараясь вызвать к свидетелю сочувствие говорит  адвокат СН), заводят пирамиду. На первую фразу судьи: назовите ваше ФИО и прочее она тихо просит говорить громче, она очень больна, ей трудно слышать, говорить,  наверное,  еще труднее. Но ведь пришла, правду-матку изложить, героическая  прямо-таки дама. Судья повторяет громче, наверное,  сейчас тетка  попросит потише:  больная же, уши болят. Но нет, ее голос  постепенно прорезается, рассказывая уже только о месте жительства, она  сообщает  о несовпадении своих мест прописки и проживания. Здесь из уст больной вылетает  первая, еще слабая молния в адрес неких злодеев разными судебными заковырками не позволяющим ей счастливо жить по месту прописки Мраморная 17. Дальше — больше.

— Знакома с СН давно, наши торговые точки на Новом рынке рядом стояли. Я лекарствами, СН хлебом торговала. Не только хлебом, выпечка у нее вкуснейшая, макароны (я про себя отмечаю: вот хорошо – я  про макароны-то забыл). Торговля у всех нас там прекрасно шла, к СН товар подвозить не успевали. – Об этом минут пять, с комплиментами в адрес СН (какая она хорошая), ее товара, и деловых качеств. Почти все,  что говорит, полезно, но зачем позвали то? Где содержательная  часть? И она как ведьма, или если кому так нравится – ясновидящая переходит к главному:

— Но вот я узнала,  что у этой цветущей женщины беда – муж сильно пьет. Дети растут хорошие, а муж пьет. Я помочь ей стараюсь, таблетки от доктора даю. – И что, меня чем-то  тайно кормили? Стоп. Это про 2000-е. Готовил  уже полностью себе сам. Хотя…

Пирамида, всей  значимостью и даже величественностью, куда болезни делись,  подходит к  основной содержательной части. Ей, злодеями вокруг пальца обведенной,  лишенной участка по ул.Мраморной приходится ездить по всем пригородам Барнаула и выбирать место для строительства коттеджа. И она ездит. С 2000 года и до сих пор (2009). Постоянно бывает в Казенной Заимке, и обязательно проезжает по улице Надежды. И всегда  видит возле дома № 7 машину СН. Как-то раз остановилась, посигналила. Вышла СН в рабочей одежде – саженцы сажала. Вслед ей мужчина. Седой, в возрасте, плотный, в рабочей одежде. Это свекор. Он вместе с СН сажал саженцы. – Стоп. Надо записывать, готовить вопросы. Достаю лист бумаги.  Продумано,  отец после своих инсультов опровергнуть не может.

— И вот однажды, выбирая место под коттедж (она рассказывает это подробно, красочно, упоминая мелкие правдивые детали: соседний дом зеленый, перед домом – роща) я встретила эту цветущую женщину рыдающей. Она, — голос пирамиды дрожит от негодования, — застала мужа с любовницей. И я, — она хочет посыпать голову пеплом, —  уговорила ее не разводиться. Как я виновата. —  Далее плагиат от Черномырдина:  хотела она как лучше, а получилось как всегда. Она посоветовала не разводиться, а мужа наказать, пусть бриллианты купит, или квартиру. И это его отвлечет от любовницы. СН так о детях переживала, как им без отца,  что ее послушала.

— Корю себя. Но я про ТУ (в этом слове столько экспрессии, что понятно: про любовницу) узнала, я с большим начальством в Водоканале общалась. Она — черная вдова. Два раза до того замужем была. Второй муж повесился. Из богатых мужиков соки и имущество пьет. – Думаю, по замыслу судья и секретарь суда должны были тут подпрыгнуть, а то и разрыдаться: вот  какая Ирина вампирша!  Но нет, они спокойны.

– И я Свете сказала: он у тебя умный, скоро сам разберется, только накажи его, чтоб не до любовницы было. – Наверное,  я тоже ясновидящий, именно так я в свое время мотивы приказа СН о покупке квартиры дочке Вале назвал. Чертогонство продолжается еще минут пять. Судья улыбается. Нормальная, правильная реакция.

Заключительный аккорд: Была я у СН дома. – Я фиксирую вопрос: где дома, почему именно там, в квартире для нее «дома», — СН вещи рабочие собирала, на сельхозработы собиралась, и я увидела куртку ОВ. Висела на вешалке.

Судья: вопросы?

Я забываю про где «дома» и нападаю на куртку:

— Какого размера? На ней мои инициалы или фотография были? Может это детская куртка была, Вы что,  ее мерили? Почему вы уверены,  что моя?  Со слов СН? – Она не ожидает напора, но стойка: куртка ваша и все.

– На чем ваша уверенность основана, —  я тоже запускаю вопросы по второму кругу. Пробил – замолчала. Признала, о том, что куртка моя знает со слов СН.  Но после паузы:

— Я думала, я этого мужчину не знаю. Сейчас вспомнила: я его на Новом рынке видела. Он трейлер СН ремонтировал.

Задаю вопрос:
— Как так, вы часто были в поселке, часто СН видели, а меня ни разу. Не кажется ли вам это самой странным.  Отвечает: нет, нисколько:

— Я слышала, в гараже кто-то звуки издавал. – Не успел сообразить спросить про гараж:  в каком, их два.  Но продолжаю агрессивно, точнее – с сарказмом нападать:

— То есть,  СН вы всегда видели работающей в огороде, а меня слышали. Точнее звуки из гаража.

— Да, СН всегда в огороде трудилась. Она вообще женщина работящая.

На этом все. Место пирамиды занимает Марина.  Постарела здорово, но не растолстела, хотя в молодости была предрасположена. Мы с ней всегда нормально друг к другу относились. Начинает рассказывать,  как давно нас с СН знает и какие мы хорошие, как дружно о детях заботились, помогали им, общие решения по разным поводам принимали. Говорит обтекаемо, прямого вранья старается избегать. Но нет, вот оно:

— Последние годы приезжая в Барнаул я всегда с СН бывала на коттедже. Если приезжала летом, то вместе с ней  занималась огородом. Там все красиво. – Реверанс в мой адрес: —  ОВ старался, а СН помогала. Еще Светлана за свекром ухаживала, когда тот в больнице лежал.

Следующая –  ухоженная дама.

— Работала у СН с момента ее переезда в помещение по ул. Телефонной. С этого же момента знаю ОВ. У него строительная фирма, а со строителями часто в те годы бартером рассчитывались. И он нам муку привозил. Потом за деньгами приезжал. Бывал часто. Бизнес у них был совместный. Слышала, как они с СН ругались в ее кабинете по поводу оплаты за обучение детей. – Это еще что за новости? И к чему? Но она начинает,   как и Марина,   про отца. Про то, как СН к нему в больницу часто ездила, ухаживала и все такое. Это вранье самое противное, ведь СН всего один раз  с Валей была там. Наверное,  на подсознательном уровне ей стыдно: отец всегда с теплотой относился и к ней, и к  жене брата Любе, но  та  реально помогала и ухаживала, а Светлана — нет. Вот она и обязала свидетелей говорить о ее заботе.  Но нет, моя бывшая и “стыдно”, пусть даже подсознательно не вяжется, она всегда права.  Она отбивает мой возможный упрек в ее неучастии в уходе за родителями. Никак нет, участвовала,  семья ведь. Аккуратная дама закончила.  Задаю вопросы.

— Вы сказали, бизнес был совместный. Давайте уточним, что вы имели в виду. Приезжал часто – с какой целью? Надолго ли? И что я собственно делал при этом?

-Вы приезжали, проходили к СН, что-то там с ней обсуждали. Совсем недолго.

— А по помещению я много ходил, или ограничивался пребыванием в кабинете СН?

— Да нет, больше у нее в кабинете.

— Какие-то указания по своей работе вы от  меня непосредственно получали?

— Нет, только от СН. – Начинает понимать: говорит не то. Поправляет ситуацию домашней заготовкой:

— Когда СН уезжала куда-нибудь, она оставляла нам телефон ОВ, если что – звонить ему.

— То есть, без этого  мой телефон был вам неизвестен. А часто звонили?

— Один раз.

Допрос свидетелей занял около двух часов, по его завершению противная сторона была довольна содеянным и была бы не прочь закончить заседание. Но тут прибыли  для обозрения инвентаризационные дела на дом, участок и квартиру по  Балтийской, запрошенные из регцентра.  СН и ее адвокат читали документы на удивление умиротворенно, чувствовалось их довольство реваншем по свидетелям, наверное, они даже сочувствовали мне, поскольку заботились о том все  ли в тексте мне видно, и все ли я успеваю выписать. И тем сильнее было их раздражение когда я стал просить суд приобщить ряд документов.

Заявленные  мной справки о стоимости дома в 2 млн рублей и участка в 60 тысяч резко снижали обоснованную стоимость делимого имущества и потому были,  по мнению адвоката,  неуместны:

—  В  встречном исковом вы соглашаетесь с заявленными истцом стоимостями и теперь противоречите сам себе.   Вы, что,  меняете исковые требования? – верный расчет на то,  что я не смогу быстро сориентироваться в формальных юридических вещах и растеряюсь, именно так профи бьют дилетантов. Я действительно, пока не сообразил,  менять исковые или нет, но растерянность прячу и твердо прошу приобщить документы.  Суд приобщает, идем дальше.     Достаю договор о моем займе у Комарова 504 тысяч рублей  на покупку Ленд-Крузера. Полное вранье, всем это понятно, но я поясняю совсем о другом:

— Этот документ подтверждает взятие мною денег взаймы для увеличения имущества. Долг не погашен. Сумма должна минусоваться со стоимости делимого имущества.

Но результат отрицательный, судья отказывает, мотивируя тем,  что требования по разделу совместных долгов не заявлено. Неприятно, потом заявим, сейчас  идем дальше.

— Прошу приобщить договор аренды и документы о взаиморасчетах ИП  Соловова – ООО «Элса» по помещению на улице Воровского за 2000 год.  — На мой взгляд это безусловное доказательство отсутствия семейных отношений: аренда, платежи и акты сверки не уместны между мужем и женой. Мне это кажется очень убедительным, я увлеченно развиваю мысль:

— Этот договор показывает раздельность  нашего  бизнеса в 2000 году, указывает на возмездный характер наших с СН отношений.

Вопреки ожиданиям должное впечатление документ производит только на СН, она начинает бормотать что все не так и суммы взаиморасчетов завышены,  ее адвокат достаточно злобно отбивает:

— Документы о взаимоотношениях ИП Солововой и ООО «Элсы» в лице директора Зайкова не являются доказательствами по делу. – Все так, мне надо было остановиться здесь подробнее, то,  что очевидно мне (и СН -!) не очевидно юридически мыслящим людям. Судья соглашается с адвокатом и   в приобщении отказывает.

Не сдаюсь, перехожу к самому сложному, но как мне кажется важному и  перспективному. Заявляю ходатайство содействии суда в сборе  доказательств. В тексте сообщаю что у СН был успешный бизнес с использованием нашего совместного, приобретенного до 1998 года имущества (двух  хлебопекарных печей с комплектом вспомогательного оборудования, комплектом оборудования для производства соевого молока, автомобиля ГАЗ-3307, нескольких  трейлеров типа «Купава»). Заявляю, что считаю факт предпринимательской деятельности Солововой С.Н. с использованием совместно нажитого имущества существенным обстоятельством, должным быть рассмотренным в ходе судебного разбирательства. И для документального подтверждения предпринимательской деятельности моей бывшей жены прошу суд сделать запросы в налоговую, водоканал и горэлектросеть.  В тексте запроса имеются найденные мною данные о регистрации СН в ИФНС, номера договоров на энерго- и водоснабжение.

Судья  удивленно  спрашивает меня что дадут такие мудреные следственные действия. Наверное,  я подошел к пределу ее терпения.  Твердо и тупо стою на своем: сбор этих доказательств позволит подтвердить перечень имущества, а также  оценить масштабы и доходы ее бизнеса.  Судья смотрит на меня почти как на идиота, адвокат  кивает – да – да, идиот полный,  но я развиваю мысль. Налоговая может дать данные о кассовых аппаратах, выручке, также е нее могут быть акты выездного обследования помещения и торговых точек. Сведения об объемах потребленной воды и энергии позволят экспертным путем рассчитать объемы выпуска продукции и характеристики, и соответственно стоимость оборудования.  Адвокат СН возражает брезгливо-поучительным тоном:

—  Поскольку  перечень имущества не приведен, доказательства   его существования не представлены – отказать в ходатайстве. — Именно такие  возражения мне предсказывали дружественные юристы, они советовали: и не пытайся, дело пустое. Но судья все же спрашивает  СН про это имущество. Та не готова к ответам, сообщает, что да, такое  было куплено  на совместные деньги, распродано ею единолично. Я сообщаю, что  в упомянутых организациях требуемую информацию по запросу суда дать готовы и судья выносит определение удовлетворить ходатайство.  СН сильно раздражена, но ее адвокат  морщится:  на фоне их сегодняшних свидетелей мои запросы не о чем и не за чем, так, фигня всякая.

Заседание идет уже три часа, у меня без сигарет что называется уши пухнут, устала и противная сторона, у судьи уже обеденное время, но она хочет видимо доделать для себя какие-то выводы, расставить акценты в собственном восприятии услышанного:

— Олег Валентинович, — после второго-третьего заседания она обращается ко мне уважительно, по имени-отчеству, — почему вы не расторгли брак десять лет назад?

Что тут ответить? Только то, что не хотел и боялся разборок, подобных происходящей, а переезд дал мне достаточную свободу и был мягкой формой развода, тем более что Антон переехал со мной, а начни я развод ранее, так   он бы мне не достался. Судья удовлетворена, мои слова увязываются с ее пониманием ситуации.

— А ключи от квартиры у вас есть?

— Нет, в 1998 году  истица сделала в квартире ремонт,  поставила и новую дверь. Ключи мне не выдала. – И здесь  я прошу разрешения задать вопросы СН, надеясь,  что она опять наговорит против себя.  Но на этот раз она   не ловится —  она готовилась к теме, нужные мне ответы не произносит, от прямых вопросов уходит в многословие, к месту и нет вспоминает разные обстоятельства моей и своей жизни того времени, порой несет полную чушь, но разговор скорее в ее пользу, чем в мою.   А вернее, вообще ни о чем.  Проявляю занудство, веду его в нужное русло:

— Все,  о чем ты говоришь мы делали каждый сам по себе. Где тут совместность – ее нет, как уже не было и семейной жизни.

Но судье наши препирательства надоели – пора бы уже:

— Мне бы очень хотелось послушать не вас, а Валентину с Антоном. О том, как было, метались они между вами или видели родителей вместе. Вы готовы обеспечить их явку как свидетелей?

Динамичная реплика  адвоката СН:

— Уважаемый суд, ответчик пытается делать вид,  что  показания детей будут в его пользу. Вот пусть и обеспечит их явку.

     Судья вопросительно смотрит на меня. Я понимаю, если сейчас начну мямлить свое обычное «нельзя ставить  детей между родителями» это прямо укажет на мой страх перед их показаниями. Решение для меня трудное, но я соглашаюсь, прошу выписать повестки.

    На том заседание закончилось. Оно показало: отступать противник не намерен, напротив, СН смогла собраться и представить суду доказательства в свою пользу. Как тут не вспомнить «гражданский процесс – это кто кого переврет». Я должен максимально разоблачить вранье, показать все нестыковки показаний и их неоднозначность. Если правильно посмотреть,  то очень много из  сказанного не факты,  а субъективные оценки. А многое из показаний при верном угле зрения и вовсе свидетельствует в мою пользу.

В  тот же вечер я воспроизвожу судебное заседание на бумаге, дождавшись через несколько дней протокола  пишу очень обстоятельный текст уточнений, крайне на мой взгляд важных для расстановки нюансов, выявления противоречий в показаниях и их верной интерпретации. Я трачу на это несколько вечеров, формирую два текста:  уточнения и пояснения к показаниям свидетелей. Это  листов 10 тщательно обдуманного и выверенного  текста, он не оставляют камня на камне от враждебных показаний. Читая текст уточнений показаний сегодня, я уже не вижу их столь большого  значения. Но это сегодня, тогда же я готов был биться за каждое слово. Позже я приобщу  свои тексты к материалам дела,  что, впрочем, не повлечет  никаких последствий. Тексты привожу в конце как приложение  с надеждой, что кто-то хоть постфактум оценит существенность моего интеллектуального труда.

     Сейчас отвлекусь от хроники судебных заседаний с тем,  чтобы рассказать о своей работе за их  рамками.  Параллельно   я планировал и проделывал огромную организационную, юридическую  и даже  своеобразную  оперативно-розыскную работу.

     Исходно суд делил  располагаемое мною имущество, все,  чем обладала  СН,  было за кадром.  Подтянуть в процесс ее имущество я видел важнейшей задачей.   Основным активом СН  являлось помещение по адресу ул.Попова, 252в. Почти тысяча квадратных метров  площадей   сдавались большей частью  в аренду и являлись главным  источником ее дохода. Она предусмотрительно оформила здание  на Антона, вовлечь его в дележку было очень трудно, по мнению дружественных юристов невозможно. Тем не менее,  я пытаюсь  собирать информацию об объекте.  Благодаря  знакомым  у меня оказались данные одного из арендаторов, пообщавшись с ним — узнаю, что на 2 этаже швейный цех, на первом – 2 кондитерских,  почти все в аренде, свободных помещений несколько, городских телефонов нет. Развиваю тему и посылаю своего «агента» арендовать одно из свободных помещений в 51 кв м.  Потратив 3 или 4 тыс рублей я получил заключенный от имени некого  ООО «Восток-Нота» в лице директора Солововой С.Н. договор аренды.  Сам текст договора аренды – это шедевр кабалы, хамства по отношению к арендатору, содержательно же узнаю,  что  коммунальные 30 рублей  с человека, аренда 120 рублей за квадратный метр. Что мне все это может дать пока совершенно непонятно.

     Ищу договор на энергоснабжение здания —  если он заключен от имени СН, это можно  будет с натяжкой считать косвенным доказательством мнимости хозяйствования и собственности Антона. Выясняется, в Энергосбыте такого потребителя нет, СН (или Антон) субабонент некого ООО «УПТК», осколка бывшего Барнаулстроя. Именно это ООО продало помещение Антону (СН). Стараюсь найти общих знакомых с директором ООО Морозовым и хозяевами (Давыдов и др.) с тем, чтобы обеспечить дружественный контакт и признание  именно СН покупателем. Сразу не удалось, обращаться на прямую пока  не стал – буду искать  еще. Объезжаю соседей СН. Ими оказываются мои старые   знакомые предприниматели Томаз и  Шамиль,  а также ООО “Седвел”.    Требуемых доказательств приобретения помещения именно СН,  а не Антоном добыть, естественно,  не удается, не получается узнать  также  обстоятельства и цену сделки покупки.  Слышу то, что и так знаю: баба вредная и наглая, сдает все в аренду, оформлено все не на нее, особенно сердиты на нее в ООО “Седвел”,  с которым  СН  злобно судилась из-за проезда.

    В общем,  сил и времени потрачено много, добыть что-либо полезное не удалось.  Постепенно понимаю сам то,  что мне втолковывали юристы: притянуть к разделу этот объект собственности будет очень трудно, а главное,  это потребует отдельного судебного процесса где ответчиком будет не столько СН, сколько Антон. Не имея твердой уверенности в его поддержке ввязываться не стоит, а быть уверенным здесь сомнительно, признание моей позиции означает для него отказ от пусть сегодня теоретической, но все же крупной собственности. Идти в лоб малоперспективно. Лучше оставить в запасе другую возможность. Оформив здание на Антона СН сделала себя уязвимой от его возможного давления. Если процесс пойдет совсем не в мою пользу я смогу обратиться к сыну: выручай и рассчитывать на помощь. Несколько зыбко, но лучше такая заначка,  чем перспектива разборок еще и с Антоном.

    Но небольшой позитив все же есть. Теперь точно знаю,  что  купленное на совместные средства оборудование в здании по ул.Попова СН сдает и его в аренду. Развивая тему, пробую  устроить пожарную проверку и поиметь акт обследования с перечнем установленного оборудования.  Договориться с пожарными инспекторами не удается.  Обдумываю, как сделать тоже самое через  ментов.

      Параллельно ищу следы бизнеса СН в конце  90-х. У нее было комплектное хлебопекарное,  макаронное, соево-молочное  производство, сеть сбыта из нескольких трейлеров и арендованного стационарного магазина. Все это стоило немалых денег. Замысел прост: провести расследование,  которое позволит дать стоимостную оценку бизнеса и соответственно увеличить объем делимого имущества. Следы эти могли быть у поставщиков коммунальных услуг (горэлектросеть, водоканал) проверяющих организаций (налоговая, СЭС, пожарники), во вневедомственной охране, в администрациях рынков,  где были установлены трейлеры (Индустриальный и Краевой оптово-розничный, Урожайный, Петровский, Новый),  в Фонде имущества, сдававшем в аренду магазин на ул.Телефонной.  Действия  мои были очень хаотическими,  но настойчивыми.  Приходя в разные учреждения я прямо объяснял ситуацию: бывшая жена делит мое  имущество, спрятав свое. Помогите собрать информацию. Собеседников было десятка два, удивительно, но почти никто прямо не отказывался, я ощущал сочувствие и содействие, пусть и не очень большое.   В результате личных писем, устных контактов, судебных запросов,  подключения могущих иметь отношение к теме знакомых стало известно:

— налоговую отчетность СН сдавала не отражающую реальные обороты, с 2003 года  прекратила отчитываться совсем, достоверных следов кассовых аппаратов,  должных быть установленными в каждой торговой точке,  и при том обязательно зарегистрированных в ФНС найти не удалось, по неофициальному разговору они вроде как были, но при ответе на судебный запрос налоговики данные не представили;

— сроки хранения актов  обследования СЭС  и пожарников закончились (прошло более 5 лет), сведений нет;

— во вневедомственной охране  помнят,  что СН не рассчиталась с ними, но документов не сохранилось;

— договора энерго- и водоснабжение сохранились,  но содержат только косвенную информацию могущую быть полезной разве что при проведении экспертизы;

— в фонде имущества, в администрациях рынков СН помнят, многим она осталась должна, многие собираются с ней судиться, но нужной мне информации об оборудовании не имеют;

— документов на покупку оборудования найти невозможно, максимум что удалось найти это прайс-листы конца 1990-х.

Забегая вперед скажу, что даже с учетом ответа ФНС, водоканала и горэлектрости на судебные запросы, помочь   стоимостной  оценке имущества, доказать факт его бытия все эти действия не помогли. Оставалось рассчитывать только на свидетельские показания, необдуманные ответы самой СН и пытаться на основании этого провести экспертную стоимостную оценку. Перспективность этого виделась  весьма сомнительной.

     Следующий пласт – купленное СН здание в с.Черемном в сорока километрах от города. О его существовании мне было доподлинно  известно от самой СН, по подсказке Шевелевой я получил в регцентре справку о здании. Еще почти тысяча квадратных метров. Поездка в Черемное открыла следующее: здание вопреки словам СН в суде не развалилось, хотя собирается, часть сдается СН в аренду под зерносклад, на чье-то предложение продать за 300 тысяч рублей СН ответила отказом. Вроде как все положительно, я уже было сочинил ходатайство об обеспечительных мерах (уж очень мне хотелось арестовать у нее хоть что-нибудь), собирался заявить его в суде, но оказалось, я и так совладелец, здание в моей и СН совместной собственности.  Уяснив себе юридический смысл этого понятия, я понял, что без особого труда, но уже в другом судебном процессе я могу выделить себе долю в натуре и даже пытаться продать ее. В этом же процессе оно может фигурировать только как объект договоренности в случае подписания мирового.  Все достаточно тухло.

    Далее — инвестиционные квартиры СН на ул. Кутузова. Я помнил, хотя и твердо  уверен не был, что квартир было две. В суде СН признала только одну,  и удачным образом сообщила, что деньги от продажи потратила по своему усмотрению. Без особой надежды я начал искать вторую. Знакомая в Барнаулкапстрое, где требуемая информация могла бы быть,  помочь не захотела,  сообщив,  что у них данных нет и отфутболила в ГАСН, обращение куда было также безрезультатным. Небольшой просвет дало обращение  к ментовскому подполковнику. У него  имелся приятель в регистрационном центре, который,  подняв документы, сообщил:  СН фигурирует только по одной квартире, по той на которую есть мое нотариальное согласие на продажу, но это не исключает возможности наличия и второй квартиры, которая   могла быть продана на стадии долевого строительства без участия   регцентра и нотариуса. В этом случае следы  можно найти только у застройщика или покупателя. Кто купил неизвестную квартиру было неизвестно, но застройщика подполковник назвал. Им оказалась фирма некой Лукьяновой, неоднократно привлекавшейся к уголовной ответственности за квартирные пирамиды. Она и сегодня продавала очередные квартиры, офис ее был  известен. Надо было отправляться туда. Первой,   наудачу,  туда отправилась Ирина. И ей повезло поговорить с Лукьяновой. Та сообщила: СН помнит, квартиры было действительно  две, но  какие-либо документы предоставить не может (или не хочет). В следующий раз я поехал сам. Лукьянову не застал, более того, узнал, что она вскоре отправляется как повезет: либо в больницу, либо в СИЗО, а документы  могут быть только у нее. При том бородатый молодой человек внимательно и сочувственно выслушал что и зачем мне нужно, телефон Лукьяновой  мне не дал, посоветовал ловить ее наскоками. Через день, вновь не застав Лукьянову, но обнадеженный  сочувствием бородатого менеджера, я  обратился с просьбой поискать документы  непосредственно к нему. В ответ я узнал, что   при всем его ко мне огромном сочувствии и желании помочь у него нет времени. Он работает на двух должностях, человек очень занятой и к тому же не бедный, а искать документы сложно и просто так он не будет этого делать. На мою просьбу  назвать  сумму он с большим трудом  выдавил: «не меньше трех». Я согласился, дал тысячу вперед и через пару дней получил подлинники документов  о факте, цене и времени покупки двух квартир.

     Это был хороший успех: квартиры стоили вполне заметную сумму, кроме того,  на СН факт наличия у меня документов должен был подействовать уничтожающе. Документальное подтверждение ее лжи на вопросы суда также казалось весомым козырем.

Следующий пласт — это дальнейший сбор доказательств фактического прекращения брака. Я не считал достаточными уже предъявленных суду и собирался  до той поры пока судья не скажет: «вы доказали свой тезис» заваливать суд фактами и документами хоть в малейшей мере свидетельствующими   в мою пользу. На одном из первых заседаний я приобщил к материалам фото вида из гаража, на котором отчетливо видны трое расположенных одни за другими ворот.  В  заседании СН ответила на мой вопрос  что ворот двое, это отражено в протоколе. Позже я специально спросил свидетеля-соседа Захаркина о количестве ворот – трое. Теперь я намеревался приобщить к материалам дела  договор купли–продажи третьих, автоматических ворот. Все это  должно было уличать СН в не знании вопроса и доказывать,  что в доме она не жила. С такой же целью я брал  на каждое заседание инструкцию по сборке установленной дома душевой кабины, на ней было четко видно: она круглая. Приобщать ее предполагалось после вопроса к СН: какая кабина в доме, круглая или квадратная? Ее неверный ответ, а я был уверен, она не угадает, опять указывал бы что в доме не жила и не живет. К счастью,  задать такой вопрос СН не удавалось, а то приобщая инструкцию я бы получил полные карманы насмешек от адвоката СН.  Она легко бы отбила приобщение указав что у меня нет никаких подтверждений что эта инструкция имеет отношение в моему дому, что кабина установлена более чем месяц назад, да  и установлена вообще. Понимание недостаточности инструкции как самостоятельного доказательства пришло ко мне не сразу, вспоминаю про этот эпизод с тем,  чтобы показать свое усердие и постепенную эволюцию.

Другой,   планировавшийся сюжет о том,  что  совместная жизнь в браке  предполагает и совместные болезни, к примеру,  кожные.  Задаю  СН вопрос: венерическими заболеваниями болела? – услышав ее возмущенное отрицание как доказательство от противного представляю  справку о моем, а может быть  и Иринином  заболевании триппером. Замысел совершенно сумасшедший,  я это понял сам и смягчился:  вместо  гонореи вспомнил  реально мучившую Антона чесотку. Я заготовил справки (из двух больниц), что мы с Антоном болели в два этапа чесоткой, и ждал момент задать в заседании вопрос СН. Слава богу, он не представился.

Когда  СН и ее свидетели  врали  как она  ухаживала за моим отцом в больнице, и вообще, какая она примерная сноха я здорово разозлился. Взяв медицинские карточки родителей я приготовился уличить СН как минимум в неточностях: у каждого из родителей было по два инсульта и по четыре госпитализации, она же помнит только об одной  из восьми.  Приготовил пригласить свидетелем лечащего врача Шабанову,  которая уверенно сказала бы что СН в палате не видела.

       Происходящая судебная тяжба была для меня как “последний и решительный бой”  и  голова постоянно, не выключаясь,  перескакивала  с одной, вполне живой темы  на другую, пустую соломинку.  Разворачивающийся строительный сезон требовал внимания, но почти не получал его. Я занимался только судом, имея ежедневно несколько встреч, в обычной работе  я выказывал какие-либо реакции только на совсем явно неустранимые проблемы. Но, к счастью, или проблемы были не слишком зловредными, либо мне просто везло: по работе все складывалось удачно. Но перегретая голова была как в тумане, наверное, инсульт был рядом.

     Я активно занимался и чисто юридическими вещами: составлением встречных исков, возражений, ходатайств и пр. Здесь я с большим интересом,  и, как мне казалось,  достаточно успешно постигал основы гражданского судопроизводства.  Каждый вечер я тратил  час-полтора времени на сочинение  или правку  какого-либо документа: пояснения или возражения к исковому СН,  замечания к протоколам судебных заседаний, которыми я  видимо здорово доставал   судью и секретаря, встречные  иски в разных вариантах, ходатайства. Особенно мне нравилось творить  ходатайства о принятии обеспечительных мер по отношению к имуществу СН, заявить которые, однако,  пока не получалось.  Арестовать что-то у СН было  бы истинным  удовольствием.

      Поскольку суд делит имущество с учетом его стоимости, не столько в натуре, сколько по рублям,   очень важна была  его  оценка.  СН оценила мое имущество «на глазок» в большие суммы.   Я взял в бюро технической инвентаризации  и кадастровой палате официальные справки о стоимости   дома и участка в пять с лишним раз меньше ею  заявленной. Приобщил их к материалам дела и теперь СН должна была соглашаться с заниженной  ценой, либо ходатайствовать об экспертизе стоимости объектов и оплачивать ее. Найти обоснование цены автомобилей оказалось сложнее. Дилеры отказались давать справку о рыночной стоимости. Оплачивать экспертизу не назначенную судом смысла не было, и я по примеру СН не утруждая себя обоснованиями во  встречном исковом занизил цену всех трех авто против реального и стал готовиться к экспертизе. Я съездил к знакомому эксперту в АЛСЭ,  нашел подходы к ассоциации оценщиков и торгово-промышленной палате.  Возможности провести доброжелательную экспертизу  были приготовлены. Не забыл я и о необходимости оценки полумифического хлебопекарного оборудования, в ТПП сочли такую экспертизу возможной и изъявили готовность провести ее.

Конечно,  я не мог не попытаться найти и административный  ресурс. Наметив список знакомых, могущих иметь доступ к таковому я начал обращаться к ним за помощью. Наиболее энергично откликнулся полковник от авиации, он потащил меня как своего большого друга знакомиться с другим своим другом — военным прокурором края.  Мне надо  было просто просить его помочь,  чуть-чуть раскрывая суть дела, при необходимости отвечая на вопросы.  Я же избрал неверный путь попытавшись подробно рассказать,  что и как надо сделать. Я объяснил высокопоставленному профессиональному юристу юридический вопрос об избыточности обеспечительных мер, называя статьи законов. Мой лепет вызвал раздраженный вопрос: «Вы юрист?» — ответив: «Нет, но в вопросе разобрался»,  я сам понял всю неуместность демонстрации своей юридической подкованности, и то,  что помогать мне этот господин не будет, я ему настолько неприятен что впору опасаться,  чтобы он не навредил.

  С другим,  милицейским полковником, я попал на прием  к председателю районного суда,  где рассматривалось мое дело. Рассчитывать,  что он захочет всерьез помочь оснований не было, характер визита не позволял на это надеяться. Пришел бывший коллега (мой друг-полковник) к действующему, пенсионер к выросшему в карьерном плане товарищу с просьбой — вот, помоги моему приятелю. Ну с чего, или чем  тот  захочет помочь?  Вежливым участием и только. Предвидя это, я заготовил узкую,  и как мне казалось,  беспроигрышную тему. Судья арестовала у меня автомобиль ВАЗ, не заявленный СН в исковых требованиях. Председатель должен был,  как минимум,  удивиться и дать судье команду отменить безобразие. Такое  участие руководства  в процессе должно было заставить судью глубоко задуматься. Председатель действительно удивился, но видимо как раз не желая  желаемых мною последствий,  вмешиваться не стал, хотя  выразил уверенность,  что судья сама исправит такую досадную ошибку. Мои слабые надежды, что председатель поможет ей в этом, разбивались фактом обезличенности разговора: он  не запоминал и не записывал моих данных, номера дела, не взял у меня никаких бумаг.

Все остальные сюжеты поиска административного ресурса были еще менее содержательными. Ничем, кроме расплывчатых слов о принципиальной возможности и обещаний позаниматься, не увенчался успехом и поиск коррупционного ресурса. Все описанное было предпринято мною за два месяца. Но вернемся  к заседаниям.

      04.06.  Заготовок с собой было много. Явно больше,  чем нужно. И уточненный встречный иск, и новый отзыв на исковое заявление СН, и пояснения с уточненному иску,  и документы о второй  проданной СН квартире. За неделю я успел проконсультироваться аж с тремя юристами и скорректировать тактику своих действий. Но самое главное – я решил вопрос участия Антона и Вали в качестве свидетелей. Долгое время я не считал возможным ставить их между родителями, говорил об этом в суде, и СН решила сыграть на этом. Меня вынудили заявить их как свидетелей, а значит и обеспечить их явку. Если не придут это будет против меня. Разговаривать с детьми было непросто, они нисколько не хотели свидетельствовать против кого-либо, комфортнее быть в стороне. Но в итоге они согласились рассказать все как было. Мой подход к их показаниям не врать ни в чью пользу устроил обоих. Их  показания должны были  решающим образом подтвердить факт прекращения семейных отношений 10 лет назад, на чем строились все мои возражения по иску СН.  По сути, это должен быть поворотный момент в процессе, пройдя который я намерен был проявить великодушие, попросить о перерыве для обсуждения мирового соглашения с СН.

      Впрочем, вопрос придут — не придут существовал и после их согласия, сомнения присутствовали до последнего. Это здорово дергало меня, заставляло глотать таблетки от давления. В общем-то вопрос был не в справедливости или успешности раздела, он был в отношении детей ко мне. Если не придут, не скажут правды, значит вранье  СН для них важнее моего, как мне казалось, честного отношения к ним. Сомнения были очень тягостны, сбудутся – будет очень больно. И я  на всякий случай  придумал им оправдание: молодые еще,  где правда разберутся потом, когда обретут свои семейные проблемы.

     Перед процессом спал отвратительно: сомнения  усиливались от долгих  ночных телефонных разговоров Антона. Утром мне пришла удачная, как казалось,  мысль позвонить СН и деморализовать ее, пусть тоже подергается. В семь с копейками я набрал ее домашний телефон. Трубку взяла далеко не сразу, видно сладко и уверенно в себе спала. Заспанное «Да».

— Ну что, страшно стало, что дети придут и расскажут правду? – За ответом, она что называется в карман не полезла. Резко и злобно:

— Фактами надо доказывать, ОВ! Что ты за детей прячешься? – Стало ясно. Врасплох ее не взять, душевных страданий по поводу с кем дети она не испытывает.

— Ты забери свое дурацкое исковое заявление, а то должна останешься. – Без особого на то смысла оставил я за собой  последнее слово и отключил телефон. Перебить ее в  скандале мне не удавалось никогда, разве что пару раз кулаками.

     Мои сомнения кончились незадолго  до заседания. Я успокоился после звонка Антону:

— Ты где?

— Мы с Валей едем, будем минут через тридцать.

    Подъехав к суду  я увидел  машину СН. Не хочет сдаваться. Поднимаюсь в коридор, здороваюсь. Она, как и предсказал  Антон,  с новым юристом. Совсем молоденькая хорошенькая мартышка. Они непринужденно общаются. Ей вроде как легко и радостно. Лучше меня держится. Мне то совсем не легко и чему радоваться я не вижу. Заходим в процесс с небольшим, минут в десять опозданием. Когда вводно-формальный монолог судьи доходит до ходатайств, СН резво подскакивает:

— Прошу  ввести в процесс моего нового представителя: Елена Николаевна Оготина.

Судья:

— А что с Татьяной Сергеевной?

— Отказалась ввиду большой загруженности в уголовном процессе.

— Когда вы узнали об этом?

— Вчера утром. – Не очень понятно, зачем эти подробности. Секретарь вводит Елену  Николаевну в процесс.

— Есть ли еще ходатайства?

Теперь очень резво подскакивает Елена:

— У нас уточненное исковое заявление. – Протягивает секретарю и мне. И зачитывает.

    Они вдвое уменьшили стоимость требований по дому и участку. Хотят привлечь Элсу соответчиком, поскольку я вроде как признал, что 70 % ее капитала  надо делить. Не очень понимая смысла  все же  возражаю против привлечения «Элсы» соответчиком, у меня готов уточненный встречный иск, там я не признаю обоснованность дележки  “Элсы”. Могу его представить в обоснование позиции, но хочу сначала заслушать свидетелей:

— На прошлом заседании им выписаны повестки.  Они ожидают. Свидетели очень важные.

    Начинается что-то непонятное: судья объявляет, что уходит   в совещательную комнату и будет думать о привлечении «Элсы».

     Ждем.  СН пытается изобразить с детьми живой, почти веселый  заинтересованный разговор об их проблемах. Время и место очень подходящее. Дети отвечают ей, но смеются и улыбаются остротам СН очень натянуто. Участия не принимаю, семейную идиллию изображать не хочется. Так проходит почти час.

     Судья посовещалась с собой и оглашает определение: в принятии уточненного искового заявления отказать. Ссылается на трудно уловимые на слух юридические тонкости.  Факт отказа СН приятен. Наверное, пора слушать свидетелей.

     Но нет, не успела судья закончить, вскакивает Елена, просит объявить перерыв для подготовки частной жалобы на решение судьи. Судья терпеливо разъясняет ей: определения, не исключающие возможности движения дела, обжалованию не подлежат, а раз так — перерыв объявлять неуместно.

Елена  тут же выкидывает новое ходатайство, просит назначить экспертизу стоимости автомобилей. Зачитывает заготовку. Судья интересуется моей позицией по этому вопросу.

    Заявляю, что не возражая в принципе против экспертизы стоимости считаю важным и своевременным произвести допрос свидетелей: ходатайство об этом заявлено ранее, на прошлом заседании, судом удовлетворено, свидетели ожидают. И свидетели ключевые, после них у Вас, Ваша честь, многие вопросы отпадут. Но нет, отвечает ее честь, ходатайства истца рассматриваются в первоочередном порядке, свидетели потом, мне следует четче обозначить свою позицию по назначению экспертизы, предложенных вопросов и кандидатуры эксперта. Ладно, много времени это занять не должно.

— Против экспертизы не возражаю, с вопросом к экспертам согласен. Меня не устраивает кандидатура эксперта – никому не известное ООО. Судья: — Вы готовы предложить другую кандидатуру? – Наверное,  думает, что нет.

Но я как раз очень готов, предлагаю на усмотрение суда три уважаемые организации: Алтайскую лаборатория судебной экспертизы (АЛСЭ), Торгово-промышленную палату и Ассоциацию оценщиков.

Подскакивает СН:

— Ваша честь, я знаю, у него там все куплены, он не раз с ними дела имел.

Судья согласно кивает. Непонятно, это что, с пустых слов СН можно отвести кандидатуры трех действительно уважаемых организаций и согласиться с неким ООО? Встаю:

— Я возражаю, она тут может что угодно говорить. – Четко сформулировать мысли не получается. Говорю что-то не совсем удачное, о том, что если меня не устроят результаты оценки этого ООО, а оно так и будет, то повторную экспертизу проводить будем именно в АЛСЭ, официальной и уважаемой структуре. Поэтому  давайте сразу назначать там.

     Судья выслушав меня сообщает, что удаляется в совещательную комнату. Выходя из помещения, неофициально обращаюсь к ней, наивно думая что объясняю ей что-то из того, что она не знает:

— Ваша честь, они тянут время. – Мне кажется, она должна быть заинтересована в скором и объективном рассмотрении дела, а для этого важно допросить свидетелей. Прошло уже больше  двух часов, как мы зашли в процесс, можно и не успеть, пора переходить к сути. Судья чуть уловимо разводит руками: что я могу поделать.

Валя с Антоном, а они все это время провели в коридоре суда, утомлены ожиданием. Сообщаю,  ваша очередь не подошла. Надо ждать еще. Дети дергаются. Умный юрист Антон шумит, что для определения об экспертизе закрываться и совещаться совсем не к чему. Валя вполголоса спрашивает:

Папа, что происходит?  –  Они тянут время.

      Непринужденный разговор СН с детьми больше не получается. Фоном следующего часа ожидания выступает разговор Елены с неким новым субъектом,  в котором периодически участвует и СН. Постепенно понимаю:   это второй юрист СН. Молодой, развязанный, до невоспитанности самоуверенный мужчина лет 35. Его фамилия Беглых, он почему-то периодически заходит в комнату помощников, возвращается  с сообщениями о происходящем там,  и даже в совещательной комнате, тоном всезнайки комментирует разные преимущественно не относящиеся в моему делу события. Елена  смотрит ему почти в рот. У меня и детей он вызывает раздражение.

    Нервное ожидание, а оно продолжалось снова около часа, утомило всех. Больше всех дергался Антон. Его раздражение всезнайством и самоуверенностью Беглых вылилось в нападки на СН. Он стал обращаться  к ней на «вы»: Ваши исковые требования завышены, Светлана Николаевна. А она в ответ ласково:  в чем, сынок?  Он снова на  «ты», и уже  грубо:  Слишком много хочешь. —  Досталось не только ей. Табличку «Суд на решении»  Антон перевернул  текстом  к двери.

    Очевидная легкость вопроса о назначении экспертизы и длительность его решения все больше формировали мысль о том, что судья подыгрывает СН. Озвученный текст определения, короткий  и простой,  казалось,   подтвердил это. Судья отклонила предложенные и мною,  и СН кандидатуры экспертов и назначила экспертизу в  не озвученной ранее организации. Наверное, это должно было объяснить длительность подготовки определения и подчеркнуть беспристрастность судьи. В определении было фраза о приостановке производства по делу.

     Приостановив его, судья спрашивает о ходатайствах. Я снова с допросом свидетелей. Уже зло и настойчиво. Заявлены, повестки выписаны, три часа ожидают. Они снимут многие вопросы, Ваша Честь. Ее честь спрашивает позицию истца по вопросу. СН очень прочувственно, как бы забыв, что в прошлом заседании полностью поддерживала вызов Вали и Антона:

— Мы долго портили жизнь детям выяснением наших отношений. Я против, надо оставить их в покое. – Это ее выстраданная позиция, беспокойство о детях идет прямо-таки из глубины души.

     Следом поднимается Беглых. Снисходительно, как для дураков поясняет, раз производство приостановлено допрашивать свидетелей нет никакой возможности. Все:  спектакль удался. Выхожу из процесса, эта серия длилась минут семь. Дети удивлены моим сообщением,  что их слушать не будут. Они уже совсем в другом настроении, им очень хочется высказаться.

     Потом было лето. СН долго и безуспешно обжаловала отказ от уточненного иска, потом отказ в самом обжаловании. Не очень понятная тактика затягивания реализовывалась успешно к полному удовольствию ее юристов. Они получали деньги за написание бессмысленных бумажек. И к моему тоже: у меня вовсю начался строительный сезон и я зарабатывал деньги. Потом суд искал СН, она залегла в больницу, потом она не торопилась оплачивать экспертизу.  Искал ее и эксперт, которому хотелось скорее провести экспертизу и получить свои полторы тысячи, одно время он был готов даже провести осмотр машин без заключенного договора.  Дело дотянулось до зимы и  я,  грешным делом, опять  стал надеяться,  что она просто отвяжется.

     Но я не сидел сложа руки, подготовкой к предстоящем боям занимался, хотя не так активно,  как в апреле-мае. Я побывал в доме по ул.Панфиловцев. Вместе с Шевелевой мы сделали акт о моем не проживании там более 10 лет подписав у бывших соседей соответствующую бумагу.  

     Ирина выявила и предварительным образом подготовила к процессу двух свидетелей из числа работавших у СН в пекарне. Они искренне удивились что СН делит с мужем имущество, по их мнению,  она была вообще дама незамужняя. Об этом они готовы были сообщить в суде, опровергнуть мое участие в бизнесе СН и само мое наличие в ее производственной жизни. Я имел в виду также показать им прайс-листы на оборудование и  таким образом установить его примерный перечень.

     Я совершил и другой рейд на территорию СН подготовив свидетеля из дома на ул.Панфиловцев.  Достаточно часто ранее общавшийся со мной Гена знал по прежней  работе моего отца и реально не видел меня последние десять лет. За эти годы он успел поработать у СН не то кочегаром, не то сторожем, был уволен ею и имел на нее зуб, а ко мне пылал симпатией. Он легко готов был и наврать требуемое мне, но его достаточно ханыжный облик мог насторожить судью заговори   он что-то заученное. Поэтому я подготовил ему простой без вранья текст: не видел, слышал,  развелись, или просто не живут, Петрович  (мой отец) раньше ходил регулярно, последние 10 лет перестал.

     Озаботился я и тем,  чтобы обосновать  бумажные долги и после делить их с СН.  Еще ранее я написал с хорошим знакомым (не известным при том СН) договор займа. Занял я у Комарова на покупку Ленд-Крузера  500 тысяч. До сих пор  не отдал – так что 250 тысяч твои, СН. Ранее суд не принял к разделу этот долг по процедурным соображениям. Устранив их, я собирался заявить долг повторно,  а на случай нового отказа  я не побоялся даже договориться с Комаровым о том,  что он будет  взыскивать эти деньги с меня через суд.

     В октябре несмотря на приостановку производства по делу я добился небольшого тактического успеха в суде. В соответствии с вновь принятым законом об ООО мне необходимо было перерегистрировать устав Элсы до конца года.  В силу обеспечительных мер сделать это я не мог, и почитав процессуальный кодекс я подал ходатайство о замене запрета на любые регистрационные действия на запрет на отчуждение доли в уставном капитале.  Никакого коварства с моей стороны здесь не было, я никак не пытался вывести из дележа свое имущество. Мне действительно было необходимо преодолеть запрет на требуемые новым законом изменения в устав. Желание позлить СН снятием ее ареста конечно присутствовало, но было  лишь маленькой вишенкой на торте.

    Судья Солод была в отпуске, дело отписали судье Лучинкину. В назначенное время я ожидал начала заседания возле его кабинета. Незадолго до срока из кабинета вышел молодой, лет 35,  невысокий круглый хомяк в костюме без галстука. Он зашел в расположенный рядом туалет,  что-то  там  быстро сделал и вернулся. Секретарь, тоже крупная девушка, пригласила меня  в кабинет. Судя по его размерам,  статус судьи Лучинкина был явно выше статуса судьи Солод. Судья, им оказался хомяк,  рассеяно и не спеша листал толстое судебное дело моего процесса.  Доброжелательно посмотрев на меня он поинтересовался: получал ли я определение о назначении сегодняшнего заседания. Мой ответ «нет, но нашел на сайте» был ему явно по душе: Вот и другая сторона не извещена, повестки не вернулись, любое решение будет обжаловано и отменено по формальным основаниям.

— Надо отложить, не на долго, на недельку. – Он почти спрашивал моего согласия на это. Но я разочаровал его:

— Хочу уточнить, мною заявлено ходатайство не об отмене, а о замене одних обеспечительных мер другими. Согласно ГПК оно должно быть рассмотрено в день обращения без уведомления сторон.

Моя настойчивость отнюдь не убавила его добродушия:

— Ладно, рассмотрим, — хотя это явно не входило в его планы. К заседанию  он не готовился, документы читал впервые, чего я хочу,  понял не сразу. Я  еще раз объяснил: нужно перерегистрировать ООО, иначе само существование объекта судебного раздела может оказаться под вопросом. Перерегистрация не меняет собственника,  подвоха  здесь нет. Судья согласился и к явному будущему неудовольствию СН удовлетворил ходатайство.

     Другой мой сюрприз для СН был более злой. Некий штатный осведомитель районного отдела БЭП РОВД  инкогнито сообщил оперативникам,  что в помещении СН по ул. Попова занимаются незаконной экономической деятельностью. И оперативники провели обследование помещения. Без силовой составляющей, без маски-шоу. Мирно, не очень вежливо, настойчиво, они осмотрели помещение, опросили,  кто здесь и зачем, составили протокол осмотра. Ничего особо противоправного не выявили, в отдел никого не забрали, но в протоколе среди массы ненужного присутствовали печки и другое искомое оборудование. Майор БЭПа объяснил мне: их рейд по наводке секретного осведомителя вполне законен, других оснований не требуется, съездили, ничего особо не нашли – ну работа такая. А если я,  узнав  о проверке, запросил данные, он вправе мне их предоставить, что он и делает. Имущества было выявлено тысяч на 150-200, обошлось это в 20 тысяч рублей.  результат вполне эффективный, но психологическое давление СН посредством ментовского налета я считал еще более важным. Стал бы я повторять подобное сейчас, спустя 10 лет, не знаю. Но тогда,  что называется,  «на войне как на войне».

В середине ноября  позвонил эксперт: договор на экспертизу заключен, надо согласовать время и место осмотра машин. Договорились, в субботу утром он приехал в деревню.  Он взял у меня письмо о плачевном состоянии Ниссана, минут за  десять осмотрел и сфотографировал обе машины после чего  уехал. Я приготовился было оспаривать заключение, но был приятно удивлен сумами оценки, они были даже ниже того,  на что я мог рассчитывать. Оспаривать их собралась СН.

     Долгое время я участвовал  в процессе самостоятельно — и я был в том уверен – вполне удачно. Но теперь я считал важным  привлечь юриста. По замыслу он должен был придавать четкую юридическую  форму вываливаемым мною доказательствам, на привычном для суда языке объяснять их важность и достаточность. Мой наступательный порыв заваливать суд фактами и ходатайствами отнюдь не ослабел, именно это продолжало быть основной стратегией. Я был уверен в правильности такого подхода,  но чувствовал,  что выкладываю свои доказательства не всегда в понятной суду форме и далеко не все в них ясное мне аналогично воспринимается судьей. Мне нужен был переводчик на  юридический, привычный для суда язык. Но здесь была проблема. Профессиональные юристы мыслили отличным от меня образом и не хотели следовать моей схеме процесса. Общий подход к процессу я не смог выработать даже с Шевелевой,  помощью которой я пользовался почти с самого начала. То, с  чего  она хотела начинать,  казалось мне второстепенным и мелким, мои же планы масштабного вовлечения в процесс новых объектов собственности СН казались ей неисполнимыми.  В итоге соглашаясь и дальше консультировать меня идти в процесс она отказалась,  не желая проводить там мою линию — оказаться «девочкой для битья». Я пробовал привлечь еще нескольких юристов  – и все они мыслили подобным образом  и не хотели играть вторичную роль.  А отдавать первую не считал возможным я сам, уверенно считая именно своей заслугой то, что мое имущество все еще не поделили.  

      Более чем полугодовой перерыв закончился 19.01. Я  приехал в суд  с уточненным уточнением встречного  иска, массой ходатайств и других заготовок. Новым представителем СН оказался мужчина моих лет, в темном полосатом костюме, белой рубашке и светлом, почти ярком галстуке. Во время ожидания в коридоре  они с СН шепотом общались возле окна. Сам разговор я уловить не смог, но заметил его достаточно доверительный характер. Отдельные услышанные слова и обрывки фраз обещали вроде как чисто юридическую тактику с их стороны. В кабинете судьи это подтвердилось. Представитель СН Андрющенко взял инициативу сразу же, как только судья спросила об имеющихся ходатайствах. Оно состояло в намерении заявить уточненный иск, причем как я понял по негативной реакции судьи с той же темой,  что и у Беглых летом. Отказ судьи нисколько не удивил его, он забрал ходатайство и тут  же предал судье другой документ, где ООО «Элса» фигурировала не как соответчик,  а как третье лицо.  За принятым к рассмотрению ходатайством последовало  уточненное  исковое в котором СН   вновь повысила оценку дома, участка, проигнорировала экспертное заключение оставив свою завышенную оценку машин, добавила раздел ВАЗа и Короллы оценив их одинаково в 100 тр. Она уже не хотела получить Нисан, поскольку он использовался «ответчиком и членами его семьи»  — как я и предполагал летние поездки Ирины  осквернили машину.

Я озвучил свой  уточненный встречный иск.  Андрющенко  достаточно вяло нашел там несколько опечаток и на этом основании возражал против его принятия к производству. Другим недостатком ему виделось отсутствие в иске мотивов,  по которым я просил поделить все именно так,  а не иначе.    

— Мы указали,  – и он воспроизводит мотивировку отказа от Нисана,  – почему же ответчик  умалчивает о своих мотивах. Не зная их нам  трудно формулировать свои возражения.

     Перспектива углубляться в мотивы совсем не порадовала судью, примирительным тоном она возразила: опечатки не искажают смысл, суть понятна, форма искового заявления соблюдена, мотивов отказа нет. Представитель СН  тут же согласился с ней, и она развивала мысль: «Меня из-за вашего дела скоро с работы уволят, оно слишком затянуто, давайте не усугублять, я бы очень хотела чтобы вы договорились и назначили все предстоящие экспертизы разом, а то я  чувствую мы еще два года будем…»

     Я разочаровал ее,  и как раз усугубляя,  вытащил на свет ментовские протоколы осмотра помещения СН:

— Прошу  приобщить их к материалам дела. Из этих документов  следует, что совместно нажитое оборудование, о котором я не раз упоминал в процессе, реально существует и вопреки заявлениям СН не распродано,  а в настоящее время сдается ею в аренду. – Мой монолог вызвал у судьи явный приступ головной боли. Но я продолжал с в общем-то не свойственным мне (по крайней мере вне этого процесса) занудством. —  А раз так я ходатайствую перед судом  обязать ее представить подробные сведения об упомянутом  в акте  оборудовании, как и о том, что вообще было куплено нами с СН совместно, кому и почем продано.   Это имущество, или деньги от его продажи должны делиться в этом процессе.

      Судья пробежала  документы глазами и вопросительно посмотрела на СН. Та  взяла   ментовские бумаги  словно жабу. Она наверняка подозревала, что визит оперативников не был случайным, но понимание этого было для нее признанием своей беспомощности и она не «включала» его. Теперь она злобно выдавила из себя:

— Я не считаю нужным отчитываться перед ОВ о своей предпринимательской деятельности. Купила печки  в 2009 году. Да,  сдаю в аренду.

Я поднимаюсь с заготовкой:

— У меня основания полагать, что эти печи куплены раньше, до 1999г, я и прошу суд обязать противную сторону представить документы о покупке. – Называть здесь СН «противная сторона» вполне корректно: «противная» это  потому, что она «против». Но  двусмысленно, немного по-хулигански и тем приятно.

   Судья обязывает  СН представить сведения о приобретении именно хлебопекарных печей,  они теперь полноценно в процессе, но в части «… что вообще было куплено нами с СН совместно» отказывает. Что же, хоть так – уже хорошо.

Устами представителя «противная сторона» просит  время на внимательное ознакомление с уточненным встречным иском и попросит перенести заседание. Судья соглашается, назначает  дату, еще немного  рассуждает   о желательности для быстрого рассмотрения дела совместного  заявления всех ходатайств по экспертизам и объявляет перерыв.

      25.01 На это заседание я ехал еще более  уверенно: новый представитель СН, как и вектор их действий  уже не были  загадкой, я надеялся взять инициативу и  приготовил им после ментовского протокола еще несколько  сюрпризов. Бывший сосед по квартире Гена, которого я  реально не видел с момента переезда в деревню, готов был подтвердить это перед судом и сообщить о не совсем монашеской жизни СН. За несколько часов до заседания я проверил его состояние, он, как и обещал,  был как “стеклышко”, и я вручил ему примерный текст. Во-вторых, я решил все-таки вытащить на свет документы о двух  квартирах СН на ул. Кутузова. Предоставление в суд полноценных подлинных документов, которых даже менты найти не смогли было полной неожиданностью, призванной деморализовать СН.  Плюс акт о непроживании, о существовании которого СН было известно.  Я планировал также снова пытать СН вопросами о том куда она дела оборудование и в разоблачение ее слов заявить вызов свидетелей – ее бывших работников которые вспомнят,  что у нее   было установлено и что производилось.          

        Последнее время отправляясь в суд я включал в машине диск с русскими патриотическими песнями. Езды от офиса было минут 10-15, иногда 20. На этот раз  к моменту прибытия воспроизводился «Врагу не сдается наш гордый Варяг». Такое совпадение я счел хорошей приметой.  Мои оппоненты были уже в коридоре ожидания,   адвокат  энергично пояснял СН какие-то юридические вещи. Ждали недолго. До минимума сократив предваряющие ритуальные процедуры судья зачитала основной и встречный иски. Стороны подтвердили заявленную в них позицию. По моему уточненному встречному я признавал совместными 70 % Элсы номиналом 7000 рублей и Тойоту 1994г оцененную в 150 тыс. Дом,  участок, Крузера 2008 и  Нисана 2005 я просил признать неподлежащей дележу моей собственностью. СН я милостиво отдавал  старую Тойоту, но требовал  взыскать с нее половину стоимости машины 150000:2-3500=71500руб.  Три тысячи пятьсот рублей при этом это 35% уставного капитала ООО «Элсы», имевшей недвижимости миллионов на 10 минимум. Оценивая по номиналу уставной фонд  в 3500 рублей я минусовал эту сумму с моей доли стоимости пятнадцатилетнего автомобиля. По-хамски скромно, отдай семьдесят  тысяч  и я не буду приставать к тебе. И такая наглость вызывала у СН лишь усталое раздражение. В первом, еще летнем,  встречном я предполагал реально делить  свое имущество и подписывался под выплатами в пользу СН. С момента начала процесса многое поменялось. Я ощущал себя если не победителем, то хозяином положения, хотя и понимал, что это достаточно зыбко.

Как только  чтение  исков закончилось,    я заявил ходатайство. Попросил приобщить акт о непроживании меня десять лет в квартире истицы. Возражения на сей счет были у СН домашней заготовкой,  очевидно проговоренной с ЮА.

— Документ непонятного содержания, что это за люди, я их не знаю, как они могут что-либо знать о нашей жизни, как ЖЭУ подписывает, в то время как  коммунальные за ОВ все оплачивались. И еще:  мне рассказывали,  как это подписывалось.  Адвокат ОВ представлялась судебным приставом и говорила,  что эта бумага в моих интересах,  людей обманывали и они за меня подписывали.

Я возразил, сообщил, как обстояло дело:

— Я сам спрашивал людей,  знают ли они меня, видели ли здесь последние десять лет. Жильцы 240 квартиры  видели меня впервые, женщина из 248 вспомнила меня, но согласилась, что не видела очень давно. Поэтому и об этом они и подписали сей документ, о том, что я не присутствовал в доме эти годы, не проживал. В документе есть их телефоны, они готовы подтвердить. – Это уже был блеф, подписанты соглашались быть таковыми лишь при условии,  что  в суд идти не придется. Но что называется,  прокатило, несмотря на неаккуратность заполнения ( фамилия по 248 не читалась) судья приобщила акт.

Вторым пунктом я заявил Гену.

— Это свидетель проживающий в доме очень долго, он способен подтвердить факт моего непроживания в квартире истицы и другие существенные для дела обстоятельства.

СН подскочила не дожидаясь предложения высказаться. Конечно,  она была против:  этот свидетель алкоголик, в доме не прописан, жена его раз в месяц пускает помыться.

Судья,  обращаясь ко мне: Свидетель доставлен? – Как будто под конвоем.

— Через десять минут будет здесь.

— Вернемся,  когда появится. – И судья просит СН рассказать об  обстоятельствах нашей жизни последние 10 (уже 11) лет. СН была подготовлена, говорила эмоционально, прочувствовано. О том,  как мы вместе героически делали ремонт сразу в  двух помещениях, как она ездила из  дома  в квартиру и наоборот, как ездили дети, как топили печь и клеили обои. Вспомнила,  как она оплачивала телефон, но, к сожалению,  не сохранилось документов, и полгода жила без унитаза. Увлеклась, здесь даже постороннему было понятно – привирает, но направление держала четко – вместе и все тут. Судья попросила уточнить,  где было ее спальное место. Оно оказалось сначала рядом со мной, потом, их стало много – дом большой, но вдобавок выяснилось:  у меня до сих пор есть спальное место в квартире. До какой поры у нас был совместный бюджет: вплоть до развода, деньги тратились на коттедж, на обучение детей и прочие благие цели. СН била с разных сторон в одну точку,  противоречия присутствовали, но слух не резали. Резал явный, но складный  перебор вранья.

Внимательно выслушав СН судья обратилась за моей версией:

— А вы, ОВ, скажите, до каких пор вы вели совместный бюджет? –

— Наверное года до 97. До тех пор,  пока у нее бизнес стал получаться. С той поры у каждого стали свои деньги.

— А кто за что платил? Кто детям покупал вещи и пр.

— Антон жил со мной, поэтому его обеспечивал я. Полностью, СН не участвовала. Валя —  с ней. Ей я вещи не покупал. Долевку по ее квартире я оплачивал, денег СН там 120тыс, это процентов десять. Платила сама Валя,  взяв у меня или ее деньги. Обустраивал квартиру я полностью, и деньгами, и организационно. Дом Антону: на участок она давала часть денег, или собиралась дать, уже не помню. Стройка – полностью я. – Я делаю паузу и вспоминаю мелкую,  но как мне кажется, важную деталь:

— Она мешок цемента выделила,  очень  большой, полторы тонны, но через пару дней забрала назад.

— Вы сейчас о каком доме говорите?

— Об антоновском.

— А о вашем, Надежды 7 который?

— Там полностью мои расходы, она никак не участвовала.

Вопрос уже СН:

— Как строили дом – сами, или нанимали?

— Нанимали только на … вентиляцию, в остальном сами. – Я оживляюсь, она ляпнула и попалась:

— На какую вентиляцию? Где ты там ее видела? — Но это судье неинтересно.  Она спрашивает именно меня, признавая,  что именно я в теме:

— Документы о строительстве дома сохранились? — В голове мелькнула мысль об описании  дома составленном специалистом БТИ на момент  покупки у Григорьева.  Оно полезное, но информации там мало. Надо  нарисовать документы о проведенных мной силами подрядчиков многочисленных работах после покупки. Я обещаю найти документы и прошу  заслушать  свидетеля.

Завели Гену. Зрелище было не самое лучшее. Одетый во все старое, хотя и чистое, с лицом заветренным водкой он сам как бы стеснялся своего внешнего вида. Пока секретарь листая паспорт устанавливала его личность он топтался на месте держа в руке скомканную  шапку. Задавать ему вопросы судья побрезговала и  предоставила  это мне.

     Мой не лучшим образом сформулированный вопрос:  «расскажи об обстоятельствах моего непроживания …»  натолкнулся на протест Андрющенко  резонно заметившего,  что в вопросе  содержится уже и ответ. Формулирую проще:

— Как часто ты видел меня за последние 11 лет. – Ответ четкий:

— Ни разу. – И дальше Гена упредил мои последующие вопросы. – Я расскажу про это. — И он рассказывает как  познакомился со мной в 94-м,  когда мы переехали купив квартиру у его друга, что он работал у моего отца с 76 года, что лет 10 назад я переехал на коттедж, развелся (или разъехался – он точно не знает), — но весь подъезд, большая деревня в курсе: не живут. Что Петрович ходил к внукам, потом перестал. СН негодует, говорит,  что Гена не прописан в доме, не живет, жена его раз в месяц пускает, а раз так нет этому бомжу никакого доверия.  Забирает у него паспорт, который тот неосторожно держит в руке, листает, но прописка есть (штамп Гене нарисовал знакомый художник, но качественно, даже кредит в банке дали) перебивает  и сбивает его, заявляет в наглую,  что от него перегаром пахнет.  Гена  привык, что от него пахнет,  оправдывается:   сегодня он ни-ни, это от вчерашнего. Потом, по пути домой, в машине моего водителя он удивляется как она учуяла, ведь правда не пил?  И Леха соглашается  с ним,  он не ощущает запаха даже в тесной машине.

      Но несмотря на все усилия СН сбить его Гена говорит все в нужном русле, хотя некоторые заготовки забыл, к примеру,  как интересовался у СН про Петровича, а та отвечала,  что ничего о нем не знает.  Но СН  снова нападает на него вопросами:   «часто ли бывал в моей квартире, почему можешь знать:  не жил? Не видел ОВ? А меня ты видел? – И тут Гена очень удачно выдает нужное:

— Машину твою постоянно вижу. И тебя видел, ты с мужиком каким-то с ягодами с базара шла. – Я уточняю: Не с Антоном? – Нет, мужик взрослый был. — Надо бы развить тему, согласованным вопросом извлечь информацию о том,  как какой-то мужик еще и машину СН в гараж ставил, а потом в подъезд зашел – это будет  еще одно доказательство фактического прекращения брака, но опасаюсь переиграть. До сих пор показания Гены выглядели бесхитростно и,  в общем-то,  убедительно. Свидетель не шибко приятный,  но говорит очень правдоподобно, хоть и пьяница, но в здравом уме. Но начни он с трудом, а может и с ошибками, вспоминать  заготовленный текст про мужика и  судья может  почувствовать  заказной характер информации. Вопросов больше нет, Гена отправляется домой.

      Переходим к оценке экспертизы по автомобилям.  Я считаю ее проведенной грамотно  и тщательно, результаты объективными. СН против, вместе с адвокатом она подготовила перечень неточностей в заключении и на этом основании не соглашаются с цифрами. Но повторную экспертизу они  заявлять не считают нужным: поскольку я во  встречном иске воспроизвожу их суммы оценки машин это означает, что у сторон нет разногласий и судом может быть приняты цифры 700 и 1 800 тысяч рублей. Вот подловили они меня. Я поднимаюсь и уверенно, без колебаний  устно прошу внести  уточнения во встречный иск: там должны быть данные экспертизы. ЮА несколько разочарован, СН возмущается:  сколько можно уточнять уже  уточненный иск?

— Это право ответчика, — заявляет судья. – Вы будете заявлять повторную? А экспертизу стоимости дома и участка?  А автомобили ВАЗ и Королла? Объясните, где они и что с ними?

СН: документы на Короллу у меня, автомобиль у ответчика. – Судья смотрит на меня вопросительно. То,  что Королла у меня, точнее на моей производственной базе не очень-то в мою пользу, хотя я заготовил объяснение: Антон по просьбе матери без моего спроса пригнал и поставил. Но вопрос совсем другой: А что с ВАЗом?

— Продан, месяца два назад за 85 тысяч рублей. С него арест же снят.  – СН возмущена, как это без нее арест сняли, забыла, что великодушно согласилась с этим в краевом суде.

Судья: — Вы можете представить договор с суммой?

— Да, конечно. Могу и покупателя привести. Но,  может быть, — я обращаюсь к СН, — мы договоримся о цене этих автомобилей? 150 тысяч  за Короллу конечно много, заявленные вами 100 меня устраивают, но только пакетно, признавай оценку ВАЗа в 85. – СН соглашается, хотя и с явным неудовольствием. Судья напротив, очень довольна: избавились от двух экспертиз.  В протоколе фиксируется 100 и 85.

Странный вопрос адвоката ко мне:

— Скажите, а изменения в устав Элсы вами произведены? – Я вру что да, по правде дело не завершено, хотя начато.

— А какие изменения внесены? – Я собираюсь было  рассказывать:

— В соответствии с новым законом… —  Но он о другом:

— А изменений в составе учредителей там нет?

— Нет, конечно, запрет на это ведь не снят.

Судья говорит очень положительную вещь:

— Я бы хотела иметь оценку дома не только текущую, но и на 2000 год. Это возможно? – Я отвечаю уверенно:

— У меня есть описание дома на тот момент выполненное сотрудником БТИ, уважаемый суд. Оно позволит оценить его стоимость на тот период.  – И я обещаю представить подробные  сведения к следующему заседанию.

    Противная сторона несколько колеблется с назначением экспертиз и воспользовавшись заминкой со стороны истца я прошу ознакомиться с моим дополнительным отзывом на иск. Подобные  тексты я усердно  писал к каждому заседанию, разоблачая там неправоту истца.  Ни Шевелева,  ни другие дружественные юристы не видели в них смысла, но я не ленился. Судья вынужденно приобщала их,  а ее помощник понуро подшивала в дело. Передаю и этот  судье.  Адвокат просит себе экземпляр, я отвечаю совсем не вежливо:

—  Вы сможете прочитать его позже в материалах дела.  – Он обретает обиженный вид. Иду дальше, сообщаю,  что СН лгала,  говоря об одной проданной квартире. Адвокат  вновь обижается, перед ним все же  немного неудобно:

— ОВ, что ж вы так – лгала. Давайте соблюдать приличия.  – Я не обращаю на него внимания и  прошу суд ознакомиться с документами подтверждающими что квартир  было две, а также с выпиской из реестра недвижимости о том, что у СН имеется объект площадью в тысячу квадратных метров в селе Черемное. Подчеркиваю, что поскольку я настаиваю на прекращении брачных отношений с 1999 года  названные объекты собственности не заявляются мною в встречные исковые требования, но я считаю важным информировать о них суд который в случае непризнания 1999 года годом фактического прекращения брака должен учесть их в составе подлежащей разделу собственности. И, обращаясь персонально к СН:

— Эти твои объекты обязательно будут делиться, если не в этом процессе, так в следующем. — Она дергается:  пожалуйста, ОВ, сколько пожелаете, столько и будем судиться. Перевод реакции:  козел ты, достал уже своими фактами и документами. Реакция именно та, на которую я рассчитывал.

Судья передает им мой отзыв и копии документов. Взяв в руки неизвестно каким образом восставшие из пепла и безупречно подлинные  документы на вторую квартиру СН испытывает еще большую злость и раздражение.

Судья тоже не довольна: процесс грозит еще расшириться. Спрашивает меня:

— Поясните, ОВ, вы ходатайствуете о приобщении этих документов?

—  Нет, поскольку объекты собственности, обозначенные в них выходят за пределы моего встречного иска, на ваше усмотрение. – Судья приобщает мой отзыв и возвращает документы. Наверное,  я недостаточно обыграл тему, бумаги кроме как  на СН ни на кого впечатления не  произвели.  Понятно,  зачем суду  лишнее.

— СН, вы принесли документы на автомобиль «Тойота-Королла»  и на печь?

— Да, уважаемый суд. – Встает, передает документы через секретаря. – Я только не смогла найти ПТС на машину, а на печь все здесь. Я купила ее у Харловой за 70 тысяч в 2009 году. – Посмотрев бумаги судья  протягивает их мне. Я сразу замечаю там печать Восток-Ноты и вижу возможность поймать СН на фальсификации доказательств. У меня есть договор аренды комнаты в помещении на Попова подписанный СН и скрепленный печатью Восток-Ноты.  Теперь же директор «Восток-Ноты» уже Харлова продает СН хлебопекарную печь. Значит,  печать у нее и она нарисовала фальшивый договор купли продажи. Но заявлений не делаю, оставляю это на потом. Пока же    документы приобщаются.

Заседание идет уже два часа, пора заканчивать. Судья обращается к противной стороне:

— Вы будете заявлять повторную экспертизу машин и экспертизу стоимости дома?

— Да, —  поднимается адвокат,  передает секретарю ходатайство о проведении экспертизы в каком-то ООО. —  По поводу дома мы еще не готовы.

— ОВ, ваша позиция по поводу ходатайства.

Я несколько сумбурно говорю, что позиция истца странная, затягивает дело, от новой экспертизы машины не подорожают: Крузер 120 уже снят с производства, теперь это устаревшая модель, оценка будет еще меньше. И что я против всяких ООО и проводить экспертизу надо в серьезном учреждении. Судья соглашается, ей нравится,  как проводят экспертизу в торгово-промышленной палате. Я  соглашаюсь с оценкой, но СН заводит старую песню: у него там знакомые. Но судья уже устала нас слушать и, что называется,  удаляется в совещательную комнату для вынесения определения. Вернее, удаляемся с вещами мы, а судья закрывшись пишет определение.

Я успеваю съездить за сигаретами, покурить, вернуться. СН и ее адвокат молчат: устали или все обсудили. Сидим, ждем.
Через несколько минут молчаливого ожидания неожиданный поворот событий. Сидящая  у окна СН подает голос:

— ОВ, может пора договариваться начать? – Впечатление что фраза давно вертелась у нее на языке, но была как-то привязана, теперь с трудом сорвалась.

После некоторой паузы отвечаю:

— Я еще летом передавал тебе условия. Антон разве не говорил? – Действительно, я предлагал через Антона договориться, поделив не недвижимость Элсы а ее уставной фонд. Но отдать долю не СН, а детям. Ведь о них же она вроде как заботится.

— Говорил, но уставной фонд – это ни о чем. Надо разделить помещения. Ну и мне дай что-нибудь. Отдай Воровского.

— Нет, уставной фонд – детям, тебе — квартира плюс Черемное. –  Голова у меня завихрилась от успеха: еще бы, СН проявила слабину и начала договариваться. Но я стараюсь держаться невозмутимо.

—  Ну почему ты договариваться не хочешь? – она говорит уже примирительно, как бы мягко, по-семейному стыдит меня:  ах какой ты не хороший. —  Я не хочу с тобой ссориться, — ну надо же, а кто все это начал! Дальше она про то,  что  внуков вместе растить, не надо на нее нападать: вот, БЭП на меня напустил, но это не злобное обвинение,  это  скорее признание превосходства моих усилий. И про то, как  ей трудно, и я тут у нее снова Олежей стал. Ее юрист  деликатно уходит покурить, он какой-то странный, для  адвоката  чем дольше процесс,  тем больше денег, а ему,  судя по всему,  идея мирового соглашения по душе.

Я говорю, что отнюдь еще не нападал на нее, пока только оборонялся. Вертевшееся на языке «но скоро могу и напасть» деликатно не произношу. Договариваться я не против, но на тех условиях, что я предложил.

Разговор прерывает секретарь, определение готово.

     Стоя слушаем судью. Читает минут пять, по своему обыкновению озвучивает полный текст со всеми вводными. Содержательно: удовлетворить, назначить экспертизу в Общественной  Ассоциации оценщиков, производство по делу  приостановить. Это одна из трех контор, которых я предлагал летом. СН не среагировала, не помнит. Интересно, а судья?  Пока СН расписывается в определении, судья протягивает мне апрельский акт о непроживании  СН в доме на Казенной Заимке и тем самым вливает   ложку дегтя:

— ОВ, заберите акт, вам отказано в приобщении.

Непонятно,  он почти год пролежал в материалах, а теперь выясняется: отказано?  Позже, не найдя в протоколе соответствующего заседания определения о приобщении (видимо,  это просто помощник  забыла)  понимаю: надо заявить по новой и тогда приобщат, а сейчас без упоминания в  протоколе нельзя.

     Выходя из суда продолжаем разговор о мировом. Я обретаю неожиданного союзника, адвокат соглашается с моим доводом о целесообразности дележа именно уставного фонда: это даст каждому  блокирующий пакет и удержит от скоропалительных действий. СН уже согласна на передачу доли в “Элсе” детям,  а не ей. Расстаемся мирно, со словами что за полтора месяца экспертизы у нас будет время еще обсудить тему.

    Через несколько дней СН предлагает встретиться и поговорить. Готовлюсь занять жесткую позицию, максимум, что я готов отдать, это половина  уставного  фонда   плюс 500 тысяч. Хочешь дальше судиться – должна останешься. Приезжаю, она прямо с конструктива: я на уставной фонд согласна. Веры в свои возможности у нее нет. Я в свои верю, и силы есть, но желание закончить все  сильнее,  чем некие туманные перспективы получить с СН деньги. Итог разговора: половина уставного фонда детям, ей квартиру, Черемное,  (то,  что она и так имеет, она даже и думать год назад не думала,  что эти объекты будут предметами договоренностей) и Ниссан вместо денег. Если сравнить с возможными на старте  потерями победа полная. Осталось ее документировать.

      Подписывалось мировое без меня – я уехал в Индию, на суд отправил Шевелеву. С очень узкими рамками полномочий: подписывать либо так, либо никак. И именно это не дало делу сбиться с курса, приди я сам могли быть неожиданности, наличие же Шевелевой сделало все побочные движения неуместными  и мировое было подписано.

      Позитив полный.  Я считал,  что реально  расстаюсь только с Ниссаном. Все остальное при мне, в сравнении с тем,  что могло бы быть полный позитив и победа. Но оказалось,  что это именно  победа думал я один. И может быть,   СН некоторое время. Все остальные оценивали результат сдержанно: я все же расстаюсь с частью собственности. А некоторые сочувствовавшие безысходности моего положения в начале суда и вовсе говорили,  что я украл у себя победу.  Чем меньше человек верил в мои перспективы отстоять свое год назад, тем он больше упрекал меня в слабости сейчас. Что ж, я рад гибкости их понимания жизни.  И сейчас уверен, подписав такое мировое я поступил правильно. Вряд ли доведя процесс до конца я оказался бы в лучшем положении. Или в таком же, или хуже.  Даже признав распад брака с 2000 года суд не оставил бы СН с пустыми руками. Она получила бы больше, чем стоивший порядка 500 тысяч рублей Ниссан. А долю в Элсе могла бы получить именно СН, а не дети. И сразу бы возникла перспектива утраты части приносящей нормальные деньги недвижимости.   Мне же чтобы получить в реальное распоряжение часть ее объектов пришлось бы инициировать другие судебные процессы. А для меня это, хотя я и втянулся,  оказалось тяжелой работой.  И даже выиграв суды я получал проблемные активы: долю в разваливающимся  здании в Черемном, долю нашей бывшей квартире. От обладания таковыми  до реальных денег было бы много-много юридических  усилий.

     Успешные и удачливые юристы могут  усмехнуться. Но дело здесь  не в профессионализме, еще годик и я мог бы вполне стать профи в судебных тяжбах. Дело в другом. Юрист может проиграть дело клиента, это его работа, случается всякое.  Я же рисковал  своим, проигрыш был бы моим личным, потери вполне ощутимыми, а само участие в судах затратным для души и здоровья.   Так зарабатывать деньги я нужды не имел.  И потому уверен,  что поступил правильно.

Вместо эпилога

     Через полгода, осенним вечером,   неожиданно распахнулась задняя дверь моего дома и раздался подзабытый голос СН. Изображая радость встречи она уселась за стол напротив меня, позвала Антона и заявила  о необходимости поговорить. Антон, судя по всему,  был осведомлен о предмете разговора и энтузиазма не испытывал.

— Мы сейчас все втроем поговорим и примем решение. – Пафосно сообщила СН. Как я далее  понял, она соскучилась по семейной жизни и собралась устроить ее рецидив воспитанием Антона. Антон провинился тем,  что за несколько месяцев пользования машиной СН довел ее до отвратительного состояния и теперь «как мужчина» должен был как минимум восстановить автомобиль. Мне же  надлежало сыграть роль строгого отца, полностью поддержать требования СН и выступить гарантом исполнения. Возражения Антона что у машины большой износ, новой она не станет, что в таком виде ее можно продать за 130 тысяч, и у него есть покупатель СН не принимала:

— Олеж, ты рассуди, я отдала ему приготовленную к продаже машину, он ее угробил. Я в ужасе, скажи ему: он должен все восстановить.

     Все это, роль арбитра, и главное —  гаранта, мне как-то сразу и сильно не понравилось. Я возразил, что у меня к Антону свои претензии, что если я буду следовать ее логике,  то могу выставить к нему счета на совсем другие, на большие суммы.

— Это родительское бремя. Ты знала,  как он ездит. Если теперь хочешь с него получить что-то, то получай сама, дело твое, меня не впутывай.

— Ну ведь он мужчина, пусть отвечает за себя.

      Наверное,  можно было говорить, что предпродажный ремонт старой машины на рубль затрат дает 50 копеек прибавки стоимости, что если есть кому продать за сто тридцать — надо этому радоваться, что неплохо бы перед воспитанием ответственности как-то и позаботиться о сыне, помогая ему, а деньги от продажи машины можно и на строительство его дома направить, но тут зазвонил мой мобильный, я вышел из зала и  выключился из их разговора. Когда вернулся Антон уже отсутствовал. Я достаточно резко сообщил СН что впутывать меня сюда не нужно, разбирайся сама,  я тебя поддерживать не собираюсь.

    СН мой отказ от совместного воспитания  сильно не понравился и в разряд воспитуемых попал уже я.

— А почему ты не исполняешь мировое соглашение? –Звучало это еще не агрессивно-обвинительно,  было скорее призывом оправдаться, можно просто словами, без действий. Мой резкий ответ: «Не хочу» расстроил ее. Пока что достаточно мягко:

— Почему не хочешь, объясни мне. – И начала постепенно накручиваться: —  Ты что,  все с собой, в могилу унести хочешь? Они что, тебе не родные? – Она разогревалась, входила в роль, ей было стыдно за меня, обидно за обделенных детей. Как-будто не она несколькими минутами ранее собиралась получать деньги с Антона. И она вспомнила ответ на все свои риторические вопросы:

— Я понимаю, и другим детям помогать надо. На своих не хватает. Я знаю, чье тут влияние. –  Очевидно, Ирины. Но  еще,  видимо,  была надежда, еще не все во мне  потеряно, и после горестной паузы, она  сообщила, что дети сильно переживают насчет непереданных долей и даже планируют лишить меня общения с будущими внуками.

     Мне становилось все более  смешно и противно и я предложил ей идти и получать исполнительный лист:

— Это твое право, я переводить сам не буду, не считаю нужным. — Я имел в виду перевод долей в уставном фонте “Элсы”.

— Ну почему, ведь ты подписывал, ты был согласен. И что же теперь? Почему? —  Звучало это вопросом не о долях, это был вопрос почему так вообще все в жизни сложилось, ведь я добровольно подписывал, нет,  не мировое, а согласие о вступлении в брак в 84-м. Почему так, ведь  она хотела по-другому.

— Ты должна понимать, если получишь исполнительный – ты тем самым ящик Пандоры распечатаешь. – Это была давняя заготовка, апеляция к ее здравому смыслу. Имелось в виду,  что если детям оказывается нормальным судиться со мной, то значит и она не застрахована. А уж к ней у детей претензий могло быть и побольше. Но фраза про Пандору  была совершенно напрасной. Кто такая Пандора и что у нее за ящик  СН не знала и не интересовалась.

— Какая Пандора, Мандора… Вот пойду и получу. – Перевод: накажу тебя, так и знай, если ты не хочешь слушаться. И уже агрессивно:

— Почему ты детям помочь не хочешь?

Это было уже полным перебором и я еще более агрессивно чем она высказался о том, не надо пылко любить будущих внуков, не надо абстрактно болтать о помощи детям, а надо помогать им здесь и сейчас. И если она ничего для них не делает, то нечего мне тут мораль читать.

— Ты сюда больше не езди, делать тебе здесь нечего, дел с тобой иметь не хочу.

    Перевод долей на детей я делать так и не стал, опасаясь,  что какая-нибудь острая жизненная ситуация побудит их к резким и не разумным действиям. Как впоследствии оказалось, опасения не были напрасными. Приносящая  доход собственность сегодня цела, доходами от нее (и не только от нее)  детям я  стараюсь помогать.  В 2013 году СН получила исполнительный лист и с тех пор приставы неоднократно ограничивали мне выезд за границу РФ.  Долгое время в зарубежные поездки я ездил через Минск.

В 2020 году Антон уговорил СН забрать исполнительный от приставов. Кончился ли мой бракоразводный процесс на этом — покажет время.

Приложения.

Замечания на протокол судебного заседания

по делу № 2-1077/2009 от 28 мая 2009г

1. На стр.1  протокола (лист дела 209), в изложении моего ответа на вопрос суда о предполагаемой стоимости помещения отсутствует часть фразы. Мною была названа площадь помещения – 160 кв.м нежилой площади вблизи центра города, на основании чего был сделан вывод о явной несоразмерности исковых требований и обеспечительных мер, сказано, что факт явной несоизмеримости 5000 рублей и стоимости помещения (несколько миллионов рублей) не требует документального доказательства в силу очевидности.

2. Пропущены некоторые обстоятельства, изложенные свидетелем Щеголевой Н.Г.:

— после слов «навела  справки о любовнице ее мужа» следовала не фраза «все сплетни я конечно не передавала» а пространный рассказ свидетеля о том, где и как она наводила справки (у высоких людей в «Водоканале»), поскольку именно там любовница работает, что она узнала (любовница – была замужем два раза, второй муж повесился, она «черная вдова», она из богатых мужчин имущество высасывает и бросает). Именно эта подробная и эмоционально озвученная информация и позволила свидетелю сделать вывод «что это не надолго и не стоит торопиться».

— между частями фразы словами «я отсоветовала Светлане Николаевне разводиться и предложила поступить как все умные женщины» и «купить что-то дорогое» пропущено «наказать его, чтобы он от любовницы отвлекся»

— отсутствует мой вопрос «А в квартире на ул.Панфиловцев вы меня видели» и ответ на него: «Нет», предшествующий содержащимся в протоколе пояснениям о посещении свидетелем квартиры

— во фразе «когда мы заходили из почтового ящика истица вытащила…» между слов «ящика» и «истица» пропущено слово «на двери»

— ключевой момент показаний,  о наличии в квартире моей куртки,  излагался свидетелем первоначально безапелляционно: «Видела куртку ответчика». Даже после нескольких моих вопросов: «Как вы определили, что это именно моя куртка?», На ней что, было написано, что она моя?», «Может, это была детская или женская куртка?», «А может,  это совсем другого мужчины куртка была?» свидетель, не затрудняя себя обоснованием,  упорно утверждала, что куртка именно моя. Лишь после второго круга примерно тех же вопросов она сообщила,  что о принадлежности куртки  знает со слов Светланы Николаевны.

3. Три последние ответа свидетеля Климовой М.Г., после фразы «это было примерно 9 лет назад» не являются, как это следует из протокола,  ответами на мои вопросы. Предполагающие изложенные объяснения вопросы мною не задавались, а последний ответ не звучал в судебном заседании.

4. На листе дела 213 отсутствуют мои возражения представителю истца по поводу отсутствия в моем встречном исковом заявлении требований по поводу указанного оборудования, состоявшие в том, что для разрешения спора об имуществе необходимо первым делом установить его полный перечень, согласие суда с этим, сомнения суда по поводу полезности запрошенных документов для установления перечня оборудования, мой вопрос к истице: «Может быть, ты сама предоставишь этот перечень?, ответ на него: «Ну, вот еще». Далее, неверным образом изложено определение суда: суд никоим образом не мог «приобщить заявленные документы к материалам дела», поскольку мое ходатайство было не о приобщении документов, а о истребовании доказательств. Суд  определил направить запросы,  согласно моих ходатайств

5. Ответы истца на мои вопросы ( лист дела 214) без самих вопросов не показательны. Задавая их, я просил истца обосновать  именно совместность решения вопросов по обустройству детей. Ответы истца не несли требуемой информации, я просил вновь охарактеризовать именно совместность. Видимо, это несколько утомило суд, со стороны суда прозвучал ключевой вопрос: «Как было дело, дочь между Вами металась, или Вы вместе с ней беседовали?». Ответ на него и потребовал  разрешения вопроса о необходимости допроса детей в судебном заседании.  Позиция истца в протоколе отражена не верно: возражений с ее стороны не было.

10 июня   2009г                                                      Соловов О.В.

Пояснения   к показаниям свидетелей в судебном

заседании 28 мая 2009г

Считаю необходимым обратить внимание суда на следующие моменты в показаниях свидетелей истца, озвученные в судебном  заседании 28 мая 2009г.

1. Пространные и отвлеченные показания свидетеля Щеголевой Н.Г. (л.д. 210) большей своей частью являются воспоминаниями и оценками, не имеющими отношения к предмету судебного разбирательства. Если же выделить факты, известные ей вроде как из собственных наблюдений и должные,  по ее мнению,  указывать на сохранение брачных отношений между мной и истицей в период после 1999г,   то их оказывается не много. И все они достаточно противоречивы и сомнительны.

«В апреле-мае 2000г я и мои дети проезжая по п.Казенная Заимка видели Светлану Николаевну  на участке». – Такого быть не могло, участок обнесен глухим кирпичным забором и с дороги не просматривается. Свидетель не говорит, что поездки  имели целью встречу с ней, или что они  созванивались, Щеголева Н.Г.  сообщает о встрече  как о случайном  событии  «ехала-видела». Точно также и Соловова С.Н., занятая высадкой саженцев  в нужный момент совершенно случайно  вышла за ограду и встретилась со свидетелем, случайно оказался за оградой и мой отец. Подобные случайные совпадения вполне могут иметь место, но если, как мы видим из дальнейшего повествования свидетеля, они происходят постоянно, это  неизбежно вызывает сомнения в достоверности  показаний и  уверенность в их заказном характере.

В период с 2000г по 2008г свидетель якобы регулярно ездила по п.К.Заимка с целью выбора земельного участка. Выбирая его  восемь лет подряд, она при этом каждый раз  проезжала мимо моего дома и постоянно видела там истицу, но  ни разу не встречала меня. Факт моего постоянного проживания в доме на К.Заимке с 1998г известен и доказан, признается Солововой С.Н. (л.д. 209), она сама, по собственной оценке бывала там лишь наездами. При столь большом числе наблюдений свидетель должна была видеть меня как минимум не реже, чем истицу. Но нет, она меня не видела. Может быть, она видела,  но просто не запомнила меня? Нет, это не так, она «на сто процентов уверена, что видела его (т.е. меня) в августе 2004г на Новом рынке». Видела и запомнила именно то, что важно для истицы. Упомянутый Щеголевой Н.Г. эпизод с ремонтом дверей на «Купаве» действительно мог иметь место, парнем, о котором говорит свидетель,  видимо был наш сын Антон, 1987 г.р., к которому истица часто обращалась с подобными просьбами, в то время не имевший водительских прав и автомобиля. Антон помогал матери, а я приехал забрать его домой и потому поторапливал. Т.о. эпизод не несет в себе никакой информации о моем участии в бизнесе моей бывшей жены.

В части показаний относительно посещения свидетелем квартиры по ул.Панфиловцев не совсем понятно, как могло случиться что «когда мы заходили, из почтового ящика истица вытащила большую кипу писем». Почтовые  ящики  в многоквартирном доме всегда расположены на лестничной клетке между первым и вторым этажами, квартира № 235, в которой проживает истица – на восьмом этаже. Увидела она опять-таки именно то, что надо, с тем, чтобы выслушать пояснения: «это письма мужу» и озвучить их в судебном заседании. Аналогичным образом  она обратила внимание и на мужские вещи в квартире, причем не просто мужские, а именно мои, не сумев при том, отвечая на мои вопросы, никак обосновать их принадлежность именно мне.

Свидетель слишком уверенно и безапелляционно говорит о точном времени и обстоятельствах событий почти десятилетней давности, что вкупе с заявленной оценкой собственного здоровья (пенсионер, инвалид, по состоянию здоровья вынуждена была передать бизнес, ей трудно говорить и слышать) и просьбой представителя истца в судебном заседании заслушать ее первой,  поскольку она торопится на лечение вызывает сомнения в их достоверности и указывает на их заказной характер. Указанное ей точное время,  когда Соловова С.Н. застала меня с любовницей,  «по весне, в 2003г, после февраля» (л.д.210) противоречит показаниям свидетеля Комисаровой Е.А. «по осени, уже не помню в каком году» (л.д.212).

Помимо этого, свидетель противоречит сама себе, заявляя в начале своего повествования о том, что она знала: муж Светланы Николаевны  пьет, и она советовала ей развестись, но та  отказалась, желая сохранить семью; несколько позже мы узнаем, что истица «никогда не делилась со мной своими бедами, но мы никогда и не были близкими подругами», и почти сразу же свидетель сообщает, что вызвалась помочь навести справки о любовнице, навела их, и теперь уже отговорила истицу от развода, причем  видимо ее доводы оказались убедительными, поскольку она зря это сделала и теперь чувствует себя виноватой. Столь резкие перепады «советовала развестись» и «не делилась своими бедами», «не были подругами» и вдруг сумела отговорить от развода — неизбежно создают общее впечатление неточности и недостоверности показаний свидетеля Щеголевой Н.Г.

Обратим также внимание, что свидетелю «по разрешению вопросов о совместном воспитании детей ничего не известно». Этот ее ответ на вопрос представителя истца звучит диссонансом на общем,  явно выстроенном в  нужном  для истицы ключе высказываний Щеголевой Н.Г. Наверное, сказалась усталость после почти получасового эмоционального выступления.

2. Свидетель Климова М.Г. достаточно четко и обстоятельно, воспроизводя мелкие, напрямую не относящиеся к предмету судебного разбирательства детали, но именно потому вызывающие ощущение достоверности,  рассказывает о периоде нашей совместной с истицей жизни до 1999г. Здесь ей действительно есть что рассказать, что она и делает. Характер показаний меняется, когда она переходит к периоду после 1999г. Не скрывая  факта прекращения брака,  она говорит об этом  в своих показаниях:  у них испортились отношения и они разъехались на две разные жилплощади, но при том  сглаживает,  давая собственные субъективные  оценки: это сохранило семью и теперь, с расстояния, они нормально стали общаться. Понимать это следует так: разъезд на разные жилплощади позволил им перестать регулярно ссориться и сделал пока неактуальным юридическое прекращение брака.

Далее свидетель старается обосновать сохранение брачных отношений между мною и истицей. Во-первых, рассказывает о том, как вместе с ней  приезжала в К.Заимку. Живость рассказа свидетеля теряется, говорит она теперь больше штампами: «они там совместно все обустраивали», «были, конечно же, хозяйственные дела» и тут же противоречит себе: «коттедж,  конечно,  Олег обустроил по своему усмотрению» или, в другом месте: «Олег конечно обустроил там все по своему усмотрению, распланировал участок, выбирал цветы», но, чувствуя, что говорит не совсем то, что надо поправляется: «а вот высадкой рассады, саженцев, конечно же, занималась Светлана.

Все многообразие садово-огородной работы сводится свидетелем Климовой (как впрочем, и Щеголевой) к «высадке рассады и саженцев». Она вместе с истицей высаживает их и в мае, и в августе, но никак не участвуя в сборе и переработке урожая, прополке, обрезке деревьев и кустарников, борьбе с вредителями и пр . Вспоминая реальные события,  сельский житель Климова М.Г. могла бы подробно и живо рассказать  о совместной работе с сестрой на участке, но запомнила она, как и Щеголева  только ее напутствие  перед судебным заседанием: сажала саженцы.

Реальным в ее рассказе предстает лишь один эпизод поездки в 2008г, свидетель трижды возвращается к нему в своих показаниях. Эпизод прост и очень показателен: приехала вместе с истицей, та пошла по делам к Антону, «мы с Олегом Валентиновичем прошли по участку, он мне все показал» откуда теперь свидетель и знает,  что “двор большой и баня нормальная”, «мы около получаса с ним пообщались и уехали». О чем свидетельствует этот эпизод? Только о том, что мать приезжала к сыну, а я пообщался с ее сестрой. Семейные, супружеские отношения здесь никак не просматриваются.

Эпизод, описанный свидетелем «в квартире по ул.Панфиловцев я видела и Олега Валентиновича и Алексея» действительно имел место. Климова М.Г. обратилась ко мне с просьбой каким-то образом помочь ей с перегоном купленного в Барнауле автомобиля. Я договорился об этом с Зайковым А.В.,  привез его в квартиру Светланы Николаевны, откуда они и отправились на автомобиле в Благовещенский район. О сохранении супружеских отношений между мною и истицей данный эпизод никоим образом не свидетельствует.

Во-вторых, свидетель останавливается на другой  составляющей брака. Ее показания относительно совместности в воспитании детей неуверенные: « Я в эти вопросы не вникала, ведь это не  моя семья. А со слов сестры я знаю, что все вопросы обсуждались ими совместно». Нет каких-либо запомнившихся фактов: «я конкретных разговоров между родителями,  конечно не слышала, это их семейное», хотя наверное могла бы, ведь «в коттедже бываю не часто, но регулярно». Есть уверенность, мнение о том, что раз «у детей все хорошо…, значит, родители о них заботятся», а о том, что заботятся совместно (это слово заучено часто звучит у всех свидетелей истца) знаю со слов сестры.

Климова М.Г. попыталась найти «совместность» и в бизнесе, сообщив о моей помощи Солововой С.Н. транспортом. Эта помощь действительно имела место, в период, когда у меня был собственный КАМАЗ,  я давал его СН при условии заправки топливом и расчета с водителем. Климова М.Г. могла бы еще рассказать  о подобной помощи, к примеру о том,  как истица  арендовала у меня нежилое помещение по ул.Воровского с ежемесячной оплатой. Но эти факты никак не указывают на сохранение семейных отношений между мною и истицей. Напротив, они свидетельствуют об их прекращении, поскольку возмездный характер сделок мало уместен между супругами. Сложнее для свидетеля, при ответе на мой вопрос,  оказалось рассказать что-либо о помощи Солововой С.Н.  в мой адрес: говорить было не о чем.  Но  учительница, привыкшая к самым неожиданным вопросам, не растерялась и  быстро выстроила  в голове цепочку: Чем могла помочь? – Она экономист, а Олег Валентинович  занят бизнесом. —  И ответ не заставил долго ждать:  как экономист,  она помогала ему советами в бизнесе. Для тех, кто не знает, что мы с моей бывшей женой заканчивали в советское время один вуз по специальности «экономика труда», что моя подготовка по экономическим наукам (степень кандидата наук) выше ее подготовки  (высшее образование),  что полученная в советское время квалификация  мало полезна для  современного  предпринимателя, о том,  что сфера моего бизнеса (строительство) имеет мало общего с бизнесом Светланы Николаевны (хлебопечение) ответ возможно звучит убедительно.

Т.о. в показаниях Климовой М.Г. отсутствуют достоверно известные ей факты, прямо свидетельствующие о сохранении брачных отношений между мною и истицей после 01.01.1999г, а некоторые ее высказывания указывают на противоположное.

Показания свидетеля Комисаровой Е.А. содержат по сравнению с показаниями Щеголевой Н.Г. не много общих рассуждений и оценок, на первый взгляд они основаны на известных ей фактах. Но это только на первый взгляд. Также как и  Щеголева  Н.Г. (л.д.210),  Комисаровой Е.А. (л.д. 212) сообщает о том, что я поставлял СН муку,  получаемую мною по бартеру. На основании этого свидетель делает вывод о совместности нашей предпринимательской деятельности. Действительно, в начале 2000-х годов, заказчики нередко производили со мной   расчет  за выполненные работы  товарными поставками, в том числе и  мукой,  которую и я отдавал   истице  на реализацию. Хотя супружеские отношения были к тому времени прекращены, благодаря раздельному проживанию у нас оставались относительно нормальные товарищеские отношения. Факт передачи муки отнюдь не свидетельствует о совместном хозяйстве, в то время как указанный Комисаровой факт «он сам приезжал в пекарню за деньгами» подчеркивая   возмездный характер тех сделок,  указывают на обратное: супруги имеют совместный бюджет, или как минимум  делят или  считают деньги  дома.

Следуя логике свидетеля: раз  «мы торговали мукой, которую привозили от Олега Валентиновича, и потом он приезжал за деньгами», то бизнес совместный,  придется признать, что Соловова С.Н. имела  совместный бизнес не только со мной, но и со всеми  другими поставщиками.

Совместность бизнеса видится свидетелю и в бурных обсуждениях между мною и истицей и в том, «что они ругались достаточно громко». Тема ругани обнаруживается в показаниях неоднократно (л.д.212), видимо, чем больше ругани, тем больше совместности.

Пекарня на ул.Телефонной предстает перед нами центром совместной жизни супругов Солововых:  тут «они обсуждали момент оплаты обучения детей»,  желание Светланы Николаевны открыть мельницу в п.Черемное,  и любовницу, и злоупотребление спиртным, именно в пекарне я якобы говорил истице «чтобы она сидела дома, воспитывала детей». На первый взгляд странно, почему супруги не могут обсудить все дома, но если принять во внимание что пекарня была по сути единственным местом где мы с истицей встречались, то ничего удивительного. Интересен характер нашего общения с Солововой С.Н.: мы постоянно ругаемся. Тема скандалов и ругани упоминается свидетелем даже чаще пресловутой «совместности». Но именно в этом видится свидетелю совместность бизнеса и «нормальная статистическая жизнь нормальной семьи». Если же отвлечься  от субъективных оценок свидетеля, то публичные ссоры вряд ли могут указывать на сохранение супружеских отношений.

Отметим, что на вопрос представителя истца (л.д. 209) свидетель четко заявляет, «какая у них была супружеская жизнь, мне конечно неизвестно».

Интересны воспоминания о общении со мной, как совладельцем бизнеса. «когда Светлана Николаевна   куда-то уезжала, нам оставляла телефон Олега Валентиновича», телефоном этим она воспользовалась только один раз: «Светланы Николаевны  не было и были проблемы, на торговую точку наезжали, и я звонила….». Если   человек  проработавший  в пекарне с 1998г по 2004г, и являвшейся, как следует из ее показаний ближайшим помощником хозяйки,  советовалась  со мной за шесть лет один раз, к тому же в отсутствие хозяйки,  это прямо опровергает версию о  совместности  нашей с Солововой С.Н. предпринимательской деятельности. Ясным становится и масштаб «оперативного руководства ЧП» с моей стороны: было это один раз и состояло в обещании «разобраться» с «наездом» на торговую точку.

В показаниях  Благодарной О.Э., л.д.212-213 дважды упомянут факт нашего совместного приезда к ней за рассадой в 2002г. Этот факт  действительно имел место, но в 1998г, в первый год моего проживания в К.Заимке.

Какие-либо иные,  известные свидетелю  фактов, указывающие на сохранение супружеских отношений между мною и истицей после 01.01.1999г    в показаниях отсутствуют. Наличествуют  оценки и воспоминания,  указывающие при внимательном рассмотрении на обратное.  Так, в протоколе,    л.д.212, читаем: «все вопросы по детям они решали вместе. И Валентина у них в аспирантуру поступила, и за одну аспирантуру платил Олег, за другую Светлана. И когда Валентина у них лежала в больнице, где-то в 2005г, Олег оплачивал операцию, Светлана ее навещала».  Не совсем понятно, о каких двух аспирантурах идет речь, Валентина заканчивает первую и единственную аспирантуру, свидетель явно что-то путает, что снижает общую достоверность  его показаний. При том, здесь отнюдь не сказано о каких-то совместных действиях: платили как бы по очереди, а не из совместного бюджета, один платил за операцию, другой навещал дочь –  какое-то разделение труда, а не совместная забота.

Свидетель сама заявила, что видела нас с Солововой С.Н. вместе за последнее десятилетие только один раз, поэтому все ее знание о нашей якобы совместной  супружеской жизни имеет источником слова подруги, свидетель не сообщает никаких достоверно известных ему фактов. То обстоятельство, что она несколько раз присутствовала при телефонном разговоре истицы  со мной имеет двоякое значение. Во-первых, знать, с кем та  разговаривала  она могла только со  слов истицы, телефонный разговор вещь двухсторонняя. Во-вторых, если при встрече с университетской подругой, общение с которой по собственным словам свидетеля ограниченно одним разом в год, Соловова С.Н. считает уместным обстоятельно советоваться с мужем, неизбежно возникает вопрос: почему она не отложила разговор с  мужем, с которым она совместно проживает и ведет совместное хозяйство, на другое время, почему бы ей не поговорить с ним дома? Зачем вообще советоваться с мужем по телефону? Если вопрос был неотложным, то почему такие вопросы регулярно возникали именно в момент встреч с давней подругой? Если отвлечься от заказного характера показаний, то разумный ответ только один: общение с мужем явление не более частое, чем ежегодное одноразовое общение с подругой.

В ответе на мои вопросы (л.д.213) свидетель в общем-то подтверждает фактический распад брака: «до 1999г мы виделись очень часто, и в фирму к Олегу Валентиновичу приезжали как-то», после она стала видеться гораздо реже и с истицей (раз в год), и со мной (дважды за период).

В показаниях всех свидетелей обращается внимание на уход Солововой С.Н.  за моим отцом, перенесшим инсульт в 2003г. Сообщаю, что мои родители, оба 1930 года рождения, в период с 2000 по 2008 год перенесли по два инсульта каждый, подвергаясь  госпитализации. При этом, первый инсульт отца в 2003г в силу каких-то обстоятельств запомнился СН, и она сочла важным вооружить знанием о ее активной роли в уходе всех свидетелей. В реальности она один раз навещала его вместе с нашей дочерью Валентиной. Об остальных случаях госпитализации примерная жена, которая «говорила о свекре и свекрови только хорошее» (показания Благодарной О.Э., л.д.213)  попросту не знает, и потому  о своем участии в уходе никому не рассказывала.

Из показаний всех  свидетелей очевидно, что они   достаточно плотно общались с истицей, меня же за исключением Комисаровой Е.А.  видели  редко,  (Щеголева и Благодатных за десять лет по одному разу, иногородний житель Климова  раз в год). В таких обстоятельствах личные впечатления о наших отношениях с истицей сформироваться у них попросту не могли. Поэтому  большая часть информации, содержащаяся в показаниях всех свидетелей истца представляет сведения,  полученные ими либо не из собственных наблюдений, а от Солововой С.Н., либо умозаключения и оценки,  основанные также не на личных впечатлениях. Очень наглядно это прослеживается относительно наличествующей  у всех свидетелей информации о злоупотреблении алкоголем с моей стороны. Никто из них не говорит о том, что видел меня в нетрезвом состоянии, но все знают:  муж у Светланы Николаевны пьет, злоупотребляет. Основное же впечатление Комисаровой – это постоянные скандалы и ругань между супругами Солововыми, происходящие по месту ее работы, о предмете которых она узнает опять-таки от истицы. Считать это подтверждением  наличия брачных отношений можно с большой натяжкой.

Другая, меньшая часть информации выглядит вытекающей из собственного опыта. Но при этом она,  во-первых, противоречива и вызывающе недостоверна (особенно это касается показаний Щеголевой), во-вторых, указывая на действительно имевшие место эпизоды нашего общения с Солововой С.Н. не содержит фактов подтверждающих сохранение супружеских отношений. Предоставление муки на реализацию по схеме обычной поставки с отсрочкой платежа не является свидетельством совместного ведения хозяйства, а телефонные разговоры по хозяйственным вопросам отнюдь не указывают на супружеские отношения.

Обращаю внимание суда, что я не утверждаю, что с 01.01.1999г я прекратил с Светланой Николаевной всякие  контакты. Примерно раз в один-два месяца я слышал ее по телефону, раз в один-два квартала не подолгу видел, иногда чем-то помогал. Но это никак не уровень супружеских  отношений. Они прекратились после моего переезда в Казенную Заимку с 01.01.1999г.

Обращаю внимание что в показаниях Щеголевой Н,Г. (л.д. 210) упомянуты пять передвижных торговых точек С,Н  (две на Новом, по одной на Петровском, Старом и Оптовом рынках) и магазин на ул. Телефонной в которых осуществлялась продажа хлебобулочных изделий и макарон собственного производства которые подвозились два-три раза в день.

Бизнес этот существовал с  1994-1995гг, о чем сообщает свидетель  Щеголева Н.Г.

(лист дела 209), в показания Комисаровой Е.А. прямо подтверждается факт работы пекарни «Ивушка» до 2004 г и переезда ее с территории ПО Химволокно на ул.Телефонную осенью 1999г.

10 июня   2009г                                                      Соловов О.В.

 

 

2020