ЧТО БУДЕТ, ЕСЛИ ОТМЕНИТЬ ВЗЯТКИ? ЕСЛИ НАСТУПИЛ НОТКАТ – НЕТ ОТКАТАМ? НАСТУПИТ ЛИ СЧАСТЬЕ И ПРОЦВЕТАНИЕ? ВЕРНЕТСЯ ЛИ КОРРУПЦИОННАЯ РЕНТА В ЭКОНОМИКУ ИНВЕСТИЦИЯМИ?
А КАК ПОВЕДУТ СЕБЯ ВЗЯТОЧНИКИ?
ОБ ЭТОМ КНИГА-СКАЗКА, МНОГИЕ ПЕРСОНАЖИ КОТОРОЙ ПОКАЖУТСЯ ВАМ ЗНАКОМЫМИ.

СОДЕРЖАНИЕ
Что западу благо – русскому смерть………………………………………………………………. 4
Золотая рыбка…………………………………………………………………………………………………… 5
Второе желание………………………………………………………………………………………………… 8
Накануне новой эры………………………………………………………………………………………. 13
Страдания Петра Петровича…………………………………………………………………………. 18
…А у кольца начала нет и нет конца……………………………………………………………. 25
Взятки играют в прятки…………………………………………………………………………………. 27
Трудности переходного периода………………………………………………………………….. 33
Раскрутка машины репрессий………………………………………………………………………. 41
Чиновничье самоедство………………………………………………………………………………… 46
Островки в бурном океане…………………………………………………………………………….. 54
Диагнозы нездоровья…………………………………………………………………………………….. 59
Чирик оказался первым…………………………………………………………………………………. 81
Закят – для бедных………………………………………………………………………………………… 85
Недостижимые идеалы………………………………………………………………………………….. 87
План военной кампании………………………………………………………………………………… 98
Откат эмоций……………………………………………………………………………………………….. 101
За честную конкуренцию……………………………………………………………………………. 103
Обвальные проблемы………………………………………………………………………………….. 106
Агрессивность сменилась усталостью……………………………………………………….. 118
Ток-шоу по-кремлевски………………………………………………………………………………. 123
Несостоявшееся избавление……………………………………………………………………….. 128
Волшебная щука………………………………………………………………………………………….. 129
«Покаешься – будешь работать»………………………………………………………………… 135
Возвышение Чирика……………………………………………………………………………………. 138
Киев – столица Укроссии?………………………………………………………………………….. 140
Блеф по-американски………………………………………………………………………………….. 150
Мышка-спасительница………………………………………………………………………………… 151
Даешь нашарегуляцию!………………………………………………………………………………. 155
Национальная идея ……………………………………………………………………………161..
Русское экономическое чудо………………………………………………………………………. 169
Спасительный аутсорсинг…………………………………………………………………………… 174
Ответный удар……………………………………………………………………………………………… 179
Новый формат цивилизации……………………………………………………………………….. 186
Адресный сюрприз………………………………………………………………………………………. 190
Бакшиш…………………………………………………………………………………………………………. 194
Никарагуанский затворник…………………………………………………………………………. 204
Заключение. О природе нотката…………………………………………………………………. 206

Россия, 2010 год, подзабытые времена тандема премьер ‒ президент. Подсаженная врагами в президентский пруд Золотая Рыбка попалась на крючок президента. Посоветовавшись с премьером, он загадывает ей желание – отменить взятки. В то, что такое возможно, мало кто верит, все смеются, но ‒ взмах хвоста, и взятки перестают быть. Настал ноткат – н(ет)откат(ам).

Всем становится уже не смешно. Без взяток не работают общественные механизмы. Чиновники перестают подписывать, правоохранители ‒ входить в положение. Контрольные органы обрушивают на граждан и бизнес всю строгость законов. Переполняются тюрьмы, водители ходят пешком, останавливаются госзакупки, закрывается торговля и производство. Страна сползает в пропасть. Через полгода нотката времена коррупции кажутся утерянным золотым веком, а ее возвращение становится национальной идеей.
Автор рисует альтернативный имеющемуся сценарий противостояния Россия ‒ Запад.
Прочитав книгу, вы узнаете, как изучали природу нотката, а в поисках противоядия ему проводили эксперименты над взяточниками и ловили волшебных щук. Узнаете о взяткотуризме и сползанию страны к полной изоляции, о том, как воевали с Украиной и присоединялись к ней.
И о том, что, не победив ноткат, страна смогла найти взяткам замену. И вновь поднялась с колен. И нанесла ответный удар по Западу ментальным оружием.

       Что западу благо – русскому смерть

  Москва. Ново-Огарево. Идет совещание входящих в ближний круг премьер-министра России лиц. Персоны во многом те же, что и в Совете безопасности, только сидят по-другому. Президента нет, председательствует премьер.

Директор ФСБ:
Товарищи, есть данные, что американцы задумали против нас некую новую масштабную операцию. Включаю запись. Прошу ознакомиться».
На экране американский Белый дом, ситуационная комната. Большая часть лиц узнаваема: главы службы национальной безопасности, ЦРУ, Пентагона, госсекретарь. Но темнокожих нет ни одного, ведет совещание не президент. В роли спикера белый мужчина, несколько похожий на чернокожего Омана Хусита. Его манеры отнюдь не демократические, его можно принять и за благообразного лакея из английского замка, и за суперважную персону. Над его креслом – усеченная пирамида со всевидящим оком на вершине.
Докладывает некто очень похожий на давнего русофоба и русоведа З. Кшесинского:
Коллеги, как я и предполагал, Россия поднялась с колен и вновь становится опасным соперником. Ей оказался нипочем даже устроенный нами мировой кризис. Мы просчитались, Америка и ее ближайшие союзники пострадали больше.
Похожего на Кшесинского джентльмена высокомернораздраженным тоном прерывает шеф Пентагона:
Я же говорил, надо изматывать их старым способом, гонкой вооружений. Нельзя было даже предположительно соглашаться на возможность неразвертывания ПРО, нельзя было подписывать договор ОСВ-3. Некто типично еврейской внешности:
Вы неправы, коллега. Это также больше ударит по нам. И я должен сказать вам: у нас нет денег на ПРО, так же как и у русских. И еще: их суверенная демократия сделала русских неуязвимыми, и потому в последние годы наши действия все больше рикошетом ударяют по нам.
Джентльмен, похожий на Кшесинского:
Но при всех сложностях и трудностях есть свежая идея. Вспомним, в 1980-х наша атака демократией была очень эффективна, наша демократия ввергла их в хаос, где они и пребывали, пока не опомнились, не переформировали нашу демократию под себя, сделав ее суверенной. Предлагаю и сейчас действовать подобным образом, по принципу: что Западу благо русскому смерть. Надо и дальше топить их в наших благах. Нематериальных, естественно. Слава Богу, демократических и им подобных ценностей у нас хватает.
Джентльмен, похожий на Омана Хусита:
Так-так, очень интересно, продолжайте коллега.
Джентльмен похожий на Кшесинского:
Большая часть подготовительной работы нами уже проведена, русские официально признали одну из особенностей своего национального уклада порочной. И даже делают вид, что борются с ней… Запись на экране в Ново-Огареве обрывается.
Начальник разведки:
К сожалению, концовка, и самая суть отсутствуют. Мы видим: противник готовит против нас новую масштабную операцию. Премьер поправляет его:
Не готовит. Уже проводит. А мы даже не знаем, что они там опять придумали. Плохо работаем. Прошу присутствующих высказать соображения.
Золотая рыбка
Поймал президент в своей резиденции в Горках-9 на удочку рыбку. Не простую, а золотую. Удивиться не успел, как набежали ФСОшники, схватили рыбку, один охранник ее двумя руками за жабры держит, другой за хвост. Президент, было, обиделся, но знает, в таких случаях, когда речь о его безопасности, ФСОшники не ему, а только уставу службы подчиняются, а потому не отдадут рыбку. Стоит он и смотрит на нее. А охранники суетятся, не понять, то ли рыбку, то ли друг друга спрашивают:
Кто такая, откуда?
А она им в ответ человеческим голосом, по-русски, хотя и немного с акцентом: – Не скажу!
В пруду десяток водолазов, все рыбки там проверены и помечены, доподлинно известно: золотую в пруд не запускали. А она – вот она! Да еще разговаривает! Собрались ее в контейнер для бомбы прятать, следствие проводить. Но президент топнул ногой: «Отдайте рыбку!» И вот чудо: охранники рыбку вместо контейнера в пластиковое ведерко пускают, президенту отдают.
Она высовывается и говорит ему человеческим голосом:
Должна я три твоих желания исполнить. Одно я только что выполнила, еще два осталось. Исполню и их, только не отдавай меня своим болванам.
Забрал президент ведерко, ушел в дом. Желание у него было. Одно заветное и тайное. Столь тайное, что и от себя всегда в глубине души скрывал. И в этот раз достать его оттуда не решился. Оставил он рыбку на попечение супруги, а сам в Кремль уехал.
Тем временем про рыбку доложили премьеру. Премьер ее всерьез сначала не воспринял, но когда запись камер наблюдения посмотрел, убедился, что рыбка сильнее устава ФСО оказалась, заподозрил неладное. Первым делом на всякий случай охрану поменял. И у президента, и у рыбки. Вызвал руководителя ФСО. Тот докладывает:
Пруд спустили, дно и берега обследовали. Возможность проникновения снизу, из-под земли, в воду исключается. Доступ посторонних на объект через периметр также. Персонал в разработке, пока чью-либо причастность установить не удалось. Работаем. Возможен перенос по воздуху. Полеты каких-либо летательных аппаратов над территорией спецобъекта при просмотре записей приборов не зафиксированы. Размер рыбки, длиной она 12,53 см, позволяет осуществить ее доставку в водоем силами небольшой обученной птицы. Ее аппаратура могла не заметить. С тем чтобы установить траекторию полета и соответственно источник заброски в радиусе пятнадцати километров от объекта составляем карту разброса птичьего помета. Привлекли орнитологов, они определяют видовую принадлежность найденного помета, устанавливают возможный маршрут движения. Работаем, с птичниками. Обрабатываем агентурные данные. Пока ничего, Владимир Викторович.
Премьер не счел нужным скрывать неудовольствие: – Это все?
Нет, Владимир Викторович. Установили видовую принадлежность рыбки. В перечне существующих видов ихтиофауны она не значится.
Премьер заинтересовался:
Это что, новый искусственно выведенный вид?
Нет, вид известен. Это известная по сказкам Золотая Рыбка. Вот справка:
О происхождении золотой рыбки сложено много легенд. В одной из них рассказывается о том, что золотые рыбки, плавая в небесном дворце, так разыгрались, что упали через край облака на землю. В другой – о страшной буре, во время которой океан, разбушевавшись, выбросил из своей пучины на берег рыбок необычайной красоты. Третья легенда повествует о девушке, красивой, как утренняя заря. Юноша, которого она любила, покинул ее. Она горько плакала, и из ее слез возникли золотые рыбки. Есть и иные легенды, но, пожалуй, самая красивая – сама правда. Не боги, не колдуны, а простые люди создали изумительной красоты рыб, не встречавшихся до тех пор в природе. Аквариумная версия золотой рыбки выведена около тысячи лет назад в Китае. Прототипом явился китайский серебряный карась (C. auratus auratus).
Руководитель ФСО четко отследил момент, когда премьер закончил читать справку. И упредил его вопрос.
Но ихтиологи говорят, что наша гостья с аквариумным карасем не имеет ничего, кроме цвета, общего. Они как-то слишком уверенно говорят, что это именно сказочный персонаж.
Премьер в сказки не верил. Посмотрел на своего главного охранника с сожалением:
Ты что, Игорь Владимирович, заболел?
Никак нет. Я в сказки тоже не верю. Но это она. Та самая. Которая желания выполняет. Сейчас она на даче в Горках, в каминном зале. В пластиковом ведерке. Считает, что должна желания президента выполнять. Одно исполнила из рук охраны вырвалась. Ребята не виноваты. Прикажете доставить рыбку? Или пиранью к ней подсадить?
Премьер ненадолго задумался. Как-то мутно все это было. Не любил он такого.
Нет, сказал, – с этим подождем. Бесконтрольный контакт президента с ней исключите. Аквариум ей сделайте хороший, – премьер усмехнулся, – как у президента. И все, иди, работайте.
Премьер отвернулся. Давая понять: свободен. Но директор ФСО стоит, не уходит. Премьер не оборачиваясь, с раздражением:
Что-то еще?
Да, Владимир Викторович. Забрать ее у президента мы не можем, вы же видели. Нужно, чтобы он сам распорядился, захотел ваше указание исполнить. Меня может теперь не послушаться.
Премьер уловил, о чем речь. Вкусив неповиновения раз, президент, обладая к тому же рыбкой, может рискнуть с крючка совсем слезть.
Проверить готовность к варианту ТОТ. А потом убеждай. Или ты хочешь, что бы он МЕНЯ не послушался?
Рисковать премьер не любил, особенно непросчитанно. Если президент его слушать откажется, да еще рыбку золотую имея, тут и с вариантом ТОТ не успеть можно. Примирительно:
Послушается. Действуй, Игорь Владимирович. Все получится.
Второе желание
Отпустив руководителя ФСО, премьер задумался. Президент не раз и не два проверен, без его санкции никакие задачи рыбке ставить не решится. Значит, если все оно и вправду так, можно собственное желание реализовать. Заветное желание у премьера тоже было. Не столь, как у президента, скрываемое, всем известное. Но такой он уж был, что всем известные свои желания не осуществлял, профессиональную подготовку свою помнил и, не позволяя себя просчитывать, часто вместо желаемого обратное делал. Поэтому мысль о загадывании своего заветного рыбке премьер отверг, по крайней мере, пока. Не по правилам было доверять неизвестной рыбке исполнение своих желаний. И решил премьер дать ситуации проявиться.
Вскоре к нему президент пришел. Сказал, что боится верить в их общую удачу, но кажется, и им с премьером, и всей стране повезло.
«Дурак, – подумал премьер с раздражением, – беспричинного везения не бывает, наверняка подстава». Но вслух произнес другое:
И что делать думаешь?
Президент думал на сей счет посоветоваться. Возможно, стоит экспертов собрать, пусть обдумают, чего у Золотой Рыбки просить. Или, может быть, у уважаемого Владимира Викторовича есть пожелания?
У премьера, что называется, отлегло: нормально, все под контролем. Несколько снисходительно, тоном, которого старался избегать, ответил:
Не будем спешить. Собирай своих экспертов, пусть день-другой помозгуют, поработают.
Собрал президент хороших, проверенных экспертов. Тех, кого ФСБ проверила и допустила. Допустила с установкой не умничать, в дебри не лезть, про суверенную демократию никак не забывать. Про рыбку президент им особо рассказывать не стал, сформулировал задачу просто: надо вам, господа, за пару дней определить две главные российские проблемы, решение которых даст заметный всей стране положительный результат. Эксперты долго думать не стали, беды испокон веков наши известны: дураки, дороги и чиновники. Но желаний-то два. Исключайте одну из проблем, президент им говорит. По двум позициям определяйте, кто виноват, и что делать. К экспертам и тут решение сразу пришло. Дураки наши ни в чем не виноваты, превращать их в умных нельзя, без дураков России никак. Согласился с экспертами президент, проблему наличия в стране дураков из числа требующих решения исключили.
Дальше вроде как все просто. Но не совсем.
С дорогами что делать? Превратить плохие в хорошие? Этого мало, дорог-то не хватает. А где новые строить? И сколько? Кто на это ответит? Тут институтам проектным работы на годы. И на много миллиардов рублей. А с чиновниками что делать – упразднить их как социальную группу? Без них, как и без дураков, не получится. Честными и добросовестными их сделать? А что такое честность? И как задать параметры добросовестности? Сформулируйте четко и однозначно. А с четкостью у экспертов всегда проблемы. В общем, запутались они в двух желаниях. Но тут президент сам додумался: надо чиновников оставить, а коррупцию при этом искоренить. Без коррупции чиновники совсем другими станут, полезными. И деньги на дороги сразу найдутся. Начнем с этого, второе желание про запас оставим.
С этим решением, гордый собой, президент и пришел к премьеру. – Предлагаю просить Золотую Рыбку коррупцию искоренить. Одно из желаний на то израсходуем, посмотрим, что выйдет. Второе пусть в резерве.
Премьеру такой подход: про резерв и про посмотреть ‒ почти понравился. И коррупция его часто раздражала.
– Ладно, – отвечает, – будь по-твоему, коррупцию так коррупцию.
Давай только решение это Совбезом утвердим.
Собрали Совет безопасности, про Золотую Рыбку никому заранее не сообщали, народ сказок не ждет. А президент докладывает все как есть: так, мол, и так, поймал я Золотую Рыбку. Можно

ей два желания загадать. Мы посоветовались, – докладчик сделал паузу, – на премьера посмотрел, предлагаем первым делом просить ее искоренить в России коррупцию. Прошу товарищей высказаться.
Народ в Совбезе серьезный, что они могут про Золотую Рыбку сказать? Удивились, мягко скажем, словам президента. На премьера украдкой поглядывают, подсказку ждут. А тот своим видом показывает: вот он сейчас президент, я, дескать, Золотую Рыбку не ловил, – дистанцируется. Никто из сановников ни рыбку всерьез воспринять не может, ни об отмене коррупции думать. Тишина, переглядываются: похоже, президент вконец свихнулся. Молчат. Президент решил паузу заполнить, начал было говорить, как хорошо в стране без взяток станет, сколько денег дополнительных для инвестиций в инновации, прочих хороших дел появится. Но говорит он, что называется, в пустоту, лица у слушателей каменные, лишь на некоторых тень сожаления просвечивается. Но тут премьер высказался:
– Да, товарищи, инициатива нашего президента правильная и своевременная. Сколько можно терпеть этот чиновничий беспредел. Они там, в регионах, половину наших денег разворовывают. Давайте поддержим инициативу, отменим взятки среди чиновников.
Обстановка сразу разрядилась. Большая часть присутствующих стали вслух соглашаться: да, все очень хотим коррупцию искоренить, пусть Золотая Рыбка поможет. А в душе все с облегчением вздохнули: коль президент рыбку просить собрался, это уже хорошо, значит, пока без новых антикоррупционных законов поживем. И что еще важнее: золотые рыбки – это как гуси: раз такое у президента появилось, да еще желания исполняют – значит, недолго осталось, скоро хозяин вернется. Те же немногие, кого сам президент наверх поднял, расстроились: искоренять взятки с помощью Золотой Рыбки, использовать ее в аппаратной игре – ну это просто грустно.
Спорить с президентом вслух никто не стал, постановилопределил Совбез: рыбка так рыбка, отменить коррупцию так отменить.
Обрадованный президент поспешил к рыбке, желание скорее ей озвучить. Премьер с ним пошел, по пути мыслями-сомнениямиуказаниями делится. Что за рыбка, чья она и на кого работает ‒ неизвестно, поэтому пусть коррупцию искореняет, результаты мониторить будем, сама в специальной банке и в специальном бункере посидит пока. А там видно будет, что со вторым желанием делать.
Рыбку и так держали в инновационном аквариуме, оборудованном камерами наблюдения и прослушки, моментальным подогревом воды до кипения и возможностью мгновенного впрыска яда. ФСБ с ней реально и конкретно по специфичному кругу вопросов работала. Вокруг президента комары немаркированные летать не должны, а тут рыбка, да еще золотая. Да еще желания выполнить предлагает. Такого в понимании ФСБ быть никак не может, явная вражеская подстава. Чья? Поди разберись, когда кругом враги да недруги. Золотую Рыбку просветили, приемо-передающих устройств, детонаторов и взрывчатки не обнаружили. Анализ проб тканей показал: рыбка вполне заурядная, возраст четыре года, пол женский, икру один раз метала, золотой окрас естественный, как говорить может – совсем непонятно. Побеседовали с ней: кто и как, и с какой целью в пруд подбросил, на кого работаешь, сама кто такая и откуда, кто прислал и с какой целью?
Рыбка отвечала: обычная я самая рыбка золотая, где мой родной пруд ‒ не знаю, как сюда попала – не помню, ни на кого не работаю, просто знаю, три желания вашего президента выполнить должна. Одно выполнила, два осталось, выполню их – и домой. А где дом – мой родной пруд – не знаю. И так по кругу. В общем, в несознанку играла. ФСБшники припугнуть ее решили, демонстративно при ней картошку чистить стали, лучок резать, и не таких, мол, видали, сейчас уху варить будем, коль не вспомнишь всего.
Рыбка на это им и говорит:
Не боюсь я вас. Кипятильники ваши рассыпались, вместо яда в ампулах мел. И спички ваши отсырели. Проверьте и успокойтесь. Картошку, что начистили, жуйте так, сырую. ФСБшники проверили, и про мел, и про спички – все именно так. От удивления стали картошку жевать, тут начальник ФСБ заходит.
Сейчас сюда президент с премьером придут, а вы… слов у него тут не оказалось. – А ну марш отсюда! – выгнал всех.
Президент с Золотой Рыбкой поздоровался вежливо. Помедлил чуть и говорит ей:
Определились мы с желанием. Избавь нас от коррупции, коль сможешь.
Ладно, отвечает рыбка, – смочь я все смогу, только уточните, отчего избавить. Что вы подкоррупциеймыслите.
Президент юристом был по образованию и преподавателем по специальности. И он с рыбкой – как с нерадивым студентом:
В стране разработана программа борьбы с коррупцией. Понятие коррупции определено там юридически четко, подробно описаны меры противодействия ей.
А рыбка ему в ответ по-простому:
Вот именно «описана» там коррупция. Я читать не умею, слов умных всяких не знаю. По программе своей сами действуйте. Если по закону вашему это не ко мне. Это – к авторам законов. Пусть они и искореняют. Я могу только по своему разумению взятки прекратить. По-совести, как у вас в народе говорят.
Премьер первым обнаружил реакцию – почти подпрыгнул:
Как это, по совести? По чьей совести? По его? Или по моей? По какой такой совести? И какая она там, совесть?
А рыбка ему в ответ спокойно, с расстановкой, как профессор недоумку-студенту:
Ни по твоей,и ни по его. Просто по совести, по нормальной. Я ее чувствую. Так, по совести, смогу. А от законов своих увольте. Задумались премьер с президентом.
Премьера тут сомнения совсем взяли: наверняка пакость будет. Но терпеливо молчит, думает, ситуацию просчитать пытается. А президенту хоть и тоже колется, но хочется еще больше. Только юридическое образование снова верх берет: как, не определив в документе, что искоренять, искоренять что-то можно?
Рыбка продолжила:
Вы бы, господа правители, дураками не прикидывались. Люди ваши взятки четко видят. Да вы сами про них все знаете. А законы у вас взяточники пишут и за них прячутся. И это вам обоим ведомо.
Рыбка вздохнула – ох, тяжело с дураками разговаривать. Обращаясь уже только к президенту:
Я не ошибусь, не переживай. Коль хочешь, чтобы страна без взяток жить стала, сделаю.
Уж очень необычно все это, оттого и молчат премьер с президентом. Им бы съесть рыбку эту и судьбу не испытывать, но испорчены они материализмом, беду не чувствуют.
А рыбка как будто на это и рассчитывала, чуть выдержала паузу и, не услышав возражений:
Ну все, прекращу взятки с 10 ноября. Через понедельник начнется у вас в России новая жизнь.
До дняеще не переименованной вполициюмилиции (10 ноября) оставалось 12 дней.
Накануне новой эры
Президент в ожидании намеченной даты сон и аппетит потерял. Оно и понятно: получись взятки в стране прекратить ‒ это, если разобраться, революция, с падением КПСС и концом социализма сопоставимая. И думалось президенту, что, раздави он коррупцию (не Рыбка Золотая, именно он, уже так думалось), ‒ место в российской истории ему первозначимое обеспечено. Перемена эта казалось ему очень положительной, всем сразу: и стране, и государству, и людям лучше станет. Президент был переполнен радостно-трепетным ожиданием, и очень хотелось ему радостью этой и надеждой с людьми поделиться. Собрался он было с обращением к нации выступить, все, мол, не будет скоро ни взяток, ни коррупции, заживем хорошо и счастливо. Но ближайшие советники разубедили его: не раз ты уже такие заявления делал, раньше хоть с законами избавление от коррупции связывал, про результаты и сам знаешь, и все знают. Не сотрясай больше воздух попусту. Если все же еще раз пообещаешь и на помощь Золотой Рыбки сошлешься – засмеют. А если потом взятки не искоренятся – импичментом запахнет, и более того, в психбольницу угодить можешь. Ну а если вдруг граждане и чиновники поверят, что ты у них взятки отберешь, то еще хуже быть может – массовые волнения начаться могут.
Все очень разумно, послушался президент, молчит, терпит. Но шила, да еще такого, что называется, в мешке не утаишь. Сведения о том, что скоро что-то насчет взяток изменится, просочились. Слухи поползли противоречивые. Одни говорили, что взятки узаконят, другие ‒ что наоборот, смертную казнь за них введут. Потому власти решили информацию все же дать, но полуофициальную. Через анонимные «осведомленные источники» в СМИ слили достоверную информацию про Золотую Рыбку, которая по просьбе президента скоро победит коррупцию. Такая информация показалась журналистам уж слишком несерьезной, не заслуживающей внимания, и потому, видимо, осталась незамеченной.
Гораздо большее внимание привлек Владимир Чирковский. Он бурно и сумбурно, но очень невнятно рассказал о предстоящем эксперименте по искоренению взяток посредством изобретенных суперлучей. Их испытали на крысах, и крысы стали похожи на кроликов: грызут только траву и морковку, совсем не агрессивны и выявляют бурный даже для кроликов всплеск сексуальной активности. Лидер ЛНПР предсказывал, что и чиновники наши после облучения взятки брать перестанут, вместо этого они трахать всех будут, и это даст реальный рост рождаемости. Высказывания Чирковского прокомментировал Евгений Маронов. Он, в свою очередь, сообщил, что суперлучи – это ерунда. На самом деле завершаются лабораторные испытания на кроликах антикоррупционной сыворотки, испытания очень успешные. Как проявилось в эксперименте, искоренение коррупции среди кроликов, понятно не было, но очень четко звучало, что ряд членов «Равной России», действующих чиновников разного уровня, готовы испытать сыворотку на себе. И Е. Маронов, очень озабоченный борьбой с коррупцией, призвал и чиновников из «Единой Страны», если их реально волнует тема антикоррупции, присоединяться к эксперименту.
К нестандартным идеям и заявлениям Чирковского и Маронова все, в общем-то, привыкли, но эти вызвали заметный резонанс, впрочем, весьма специфический: их восприняли по большей части как несвоевременные первоапрельские шутки. Штатные юмористы не смогли остаться в стороне и подхватили тему. В постоянно идущих телешоу звезды юмора завеселились на тему коррупции:
Господа, я хочу сообщить вам пренеприятное известие: взяток больше не берут.
Зал: – ХА-ХА!
Нет, после дня милиции перестанут!
ХА-ХА.
Вы ЕЩЕ можете успеть! Торопитесь.
ХА-ХА.
Вы что хотели: дать или взять? Они НЕ БЕРУТ!
ХА-ХА. А дать можно?
Мне. Я возьму! открывает большую сумку, – сюда, пожалуйста.
ХА. Никто не возьмет.
Агентство божественных новостей сообщило.
ХА.
Ваш единственный и последний шанс! Деньги, тьфу, взятки сюда. Пока беру, пока могу. Осталась неделя.
Говорят, скоро мы не сможем взятки давать. Меня другое волнует: только взятки давать перестанут? А женщины давать будут?
Тему сочли достойной внимания юмористы, позиционирующие себя умными:
Завтра перестанут брать. Как жить будем?
Они перестанут, приносите мне. Я возьму. Всю жизнь хотел процесс изнутри узреть. Мечтал, чиновником не был, но мечтал, на халяву деньги получить. Никогда не удавалось. Хоть и не бедный я, но халявы очень хочется! ХА. …
Вы что, верите в такое?
ХА.
Не торопитесь. Турки, когда Суворов осадил Измаил, сказали: «Скорее небо упадет в Дунай, чем русские возьмут крепость». Но невероятное случилось. Туркам было плохо. Суворов, говоря «возьму», знал, что обещал. Я не Суворов. Мне верить страшно.
ХА (слабое). Задумчивость аудитории.
Жил-был чиновник. И вдруг перестал. Что он делал раньше, я думаю, понятно (взятки брал), а почему перестал? Золотая Рыбка распорядилась.
ХА (неуверенное).
Правильно, вы думаете, он послушался, этот слуга народа? Да он себя господином считает, не то, что рыбку, Господа не ведает.
Вопрос к дежурному по стране:
Как я отношусь к взяткам? …Как старая дева к сексу. С сожалением об упущенном. Те же, кто вкусил… Ну, сами понимаете. Лучше гор могут быть только горы. Взятки они с сексом много общего имеют: и приятно, хоть не всегда обоим, но все же… А часто и по взаимности; и происходит все в интимной обстановке, и хотя все знают, этот чиновник брал вчера, возьмет сегодня, никто во всеуслышание не спросит его: сколько вчера и сколько сегодня? Так же как не принято спрашивать у сослуживцев, занимались ли вы сексом вчера и сегодня, с кем, и сколько раз. Наверное, взятки более бесполые. Но в наш политкорректный век, во многом однополый по любви своей, и это различие стирается.
А как вы прокомментируете сообщения о предстоящем прекращении взяток с 10 ноября? Что нас ждет?
А вы верите, что можно отменить секс? Конечно, был период, когда секса у нас не существовало. Помните: если кто-то, гдето, честно жить не хочет… Допуская это, мы допускаем потерю чиновником, не знаю, основного или главного инстинкта. Какой у них основной, а какой главный: брать или самосохранение не знаю. Но один – основной, другой – главный. Что будет с популяцией, потерявшей основной инстинкт? Размножаться перестанут. Никто государству служить не пойдет. Да и инстинкт самосохранения без основы останется, популяция станет непредсказуемой, ее поведение ‒ разрушительным по отношению к себе и внешней среде. Зачем жить и зачем работать? Вы задали несмешной вопрос.
Откликнулись и либеральные СМИ.
«Голос Москвы»: «По имеющейся информации с 10 ноября прекращается прием взяток от физических и юридических лиц. Произойдет это усилиями Золотой Рыбки, реализующей волю свыше. Мы попросили прокомментировать это сообщение начальника главного управления по борьбе с коррупцией Ивана Регера:
Иван Иванович, что скажете?
Мы работаем над искоренением коррупции не одно десятилетие. У нас сильные, бескомпромиссные специалисты, но мало полномочий. В этой трудной, непримиримой борьбе мы не жалели себя, других, впрочем, тоже. И мы одержали не одну победу. Но явление сжималось, раздвигалось и в целом не сдавалось. Я человек верующий. Ежедневно молю Господа о помощи в борьбе с этим пороком. Но Бог две тысячи лет не вмешивался в дела людские, предоставляя человеку самому бороться с Дьяволом. Прости меня, Господи, но наша структура один из передовых отрядов борьбы с нечистью. Надеюсь, мы оправдали высочайшее доверие. Будем и дальше так держать. И взяточникам не поздоровится. Господь, если сочтет нужным, распорядится усилить наш аппарат, технические возможности и полномочия. А свое непосредственное вмешательство Он оставит до Страшного суда. Мы же взяточникам свой страшный суд устроим, пусть только президент и Дума добавят полномочий. В Китае взяточников расстреливают, у нас нужно поступать так же. А у родственников конфисковывать все, вплоть до дезодорантов.
Пусть вонючие ходят.
Оппозиция внепарламентская:
Распространяемые слухи о скором волшебном прекращении коррупции запущены, скорее всего, самими коррупционерами. Наверное, им не хватает денег на рождественские подарки, и они хотят резко активизировать процесс.
Кто-то, тиражирующий сказки про Золотую Рыбку, просто смеется над нами, отвлекает от реальной борьбы с взяточниками.
Это яркое свидетельство беспомощности власти. Нынешний президент начинал с жалких слов: надо что-то делать с коррупцией. А сейчас и вовсе у Золотой Рыбки помощи просит. Устроит она ему все по щучьему веленью…
Появились и комментарии из недр «Единой Страны». Первые лица в партии власти отмалчивались, высказывались малоинформированные: мы и так активно работаем на эту тему, не стоит ждать милости от Бога и пить непонятную сыворотку, надо заниматься реальным делом, совершенствовать законодательство и помогать пенсионерам, чем мы активно и занимаемся.
Как всегда нашлось что сказать и Чирковскому:
Я присоединяюсь, я против взяток. Я и так давно не беру. Раньше, до стабилизации, брал щенками, теперь – нет. Ни котятами, ни поросятами. А суперлучами облучайтесь, я советую! Они не только от взяток отучают, но и потенцию повышают. Облучить всех принудительно, не станет коррупции и рождаемость подскочит. Тогда мы и китайцам нос утрем. Всех чиновников ‒ на облучение!
Заявления коммунистов как всегда не отличались оригинальностью: надо не на Золотую Рыбку или лекарства надеяться, а посадить взяточников в тюрьму и сформировать правительство народного доверия.
Высказалась и церковь: Золотая рыбка ‒ приятный персонаж из хорошей детской сказки. Но когда взрослые политики на нее уповают – это пахнет уже язычеством. Господь помогает глубоко верующим. И еще: на Бога надейся, сам не плошай. Наказывающий пороки людской суд должен стать столь же неотвратимым, как и Суд Божий.
Обсуждение постепенно становилось живым и массовым, но при этом мало кто воспринимал прекращение взяток всерьез. Говорили как не о себе и не про здесь. Юмористы веселились. Журналисты язвили. Чиновники не проявляли никакой реакции. Пережившие много всяких кампаний, они Золотой Рыбки и прочего пустозвонства не боялись. Лишь гаишники и другие мелкие взяточники использовали ее как новый повод для завязывания взяточного разговора: «Вы знаете, с 10 ноября будет по все строгости», – звучало с иронией. А последующее: «Пока еще…» ‒ многообещающе и предлагающе.
Если бы Юстас был секретным агентом и сидел в Москве, его шифровка в Центр, в Берлин Алексу, наверняка содержала бы слова «страна не совсем в адеквате, все веселятся, притом некое смутное ощущение беды витает в воздухе». Впрочем, доктор экономических наук Юрий Потемкин, в товарищеском общении с немецким коллегой Александром Диттером Юстас, находился в Берлине. Пользуясь гостеприимством Диттера, которого он называл Алекс, Юстас изучал германский опыт работы саморегулирующихся организаций в строительстве. Работа увлекала Юстаса, и он мало интересовался происходящим на родине.
Страдания Петра Петровича
Первые проявления отмены взяток утром 10 ноября были малозаметными.
Все было вроде как всегда. Начинался обычный день приема взяток от посетителей. Таких дней в рабочей неделе Василия Модестовича Гребенюка было два из пяти, и дни эти обычно были приятными. Радовало душу почтение со стороны посетителей, а подношения сулили и осуществление многих материальных приятностей. Но сегодня он пришел на работу чуть раздраженным. Негатив был связан с крепко и подробно застрявшим в памяти ночным сном. Сон жизненный, на очень привычную тему. К Василию Модестовичу пришел старый, ставший почти приятелем клиент. Гребенюк обращался к нему «дружище», брал у него не пересчитывая, и подписывал не читая. И в этот раз дружище отдал деньги, а Василий Модестович подмахнул бумаги. Вторым посетителем был незнакомый, с ним пришлось поработать. В документах имелись некоторые не очень существенные недочеты. Был бы повод – можно было бы насчет них зажмуриться. И добрый чиновник готов был к тому, ожидая от посетителя должного сигнала. Но тот молчал. Василий Модестович собрался привычным образом поощрить его: «У вас тут в документах ряд проколов. Конечно, можно было бы и пойти вам навстречу…» – завершая фразу многозначительной паузой. И он начал это говорить, но к моменту, когда закончил первую часть фразы, розовый здоровый румянец на его лице сменился на пунцовокрасную окраску. Концовку он выдал совсем другую: «Я не могу это согласовать». Посетитель, услышав про «ряд проколов», потянулся рукой в нагрудный карман пиджака за конвертом, нащупал его, но, услышав «не могу», замер. Со стороны могло показаться, что от «не могу» ему стало плохо и он держится за сердце. Но Гребенюк проявил иную реакцию. Увидев движение посетителя, он потянулся было привычным жестом открыть папку, в которую принимал подношения. При этом он услышал, как кто-то произнес его языком неуместную фразу про «не могу». Удивление стало еще большим, когда обнаружилось отсутствие на столе привычной папки. Еще полчаса назад была, сегодня туда конверт лег – и вдруг нет ее. Василий Модестович вспотел, впору и ему за сердце хвататься. А посетитель тем временем начал блеять. С виду совсем не мальчик, все понимать должен, а понес что-то об исправлении недочетов в документах, в чем просил подсказать и помочь. В общем-то слова эти были правильные, ритуальные, именно после них Василий Модестович обычно снисходительно разрешал оставить документы для более внимательного рассмотрения или, если действительно следовало что-то исправить, давал конкретные, дельные советы. Но на сей раз просьба не дополнялась конвертом и вызвала совсем иную реакцию.
– Здесь вам не консультационный центр, а государственное учреждение. Извините, – извинение это было как укус змеи, – у меня нет времени.
Посетитель хотел было крикнуть: «Я принесу!» Но выдавил он из себя совсем другое: «Привлеку специалистов, буду исправлять документы».
Раздражение от такого сна было тем более велико, поскольку на этом месте зазвенел будильник, и Василию Модестовичу не удалось даже выгнать посетителя должным образом.
Придя на работу с дурным предчувствием, он обнаружил, что дурной сон начинает сбываться: адекватный посетитель, недочеты, поощряющие слова, в ответ на которые посетитель с легкой грустью на лице тянется к груди и – к черту сон – получается! – достает из внутреннего левого нагрудного кармана пиджака конверт. Облегчившись, пиджак на нем поднялся в плечах, движения стали чуть свободнее. Рука, находясь в поиске нового пристанища для конверта, несколько замешкалась. Подсказывая путь, Гребенюк распахивает лежащую на столе тисненую папку. Она была с секретом: опущенная взятка не задерживалась в ней, а проваливалась вниз, в тайный ящик стола, найти который было непросто). Рука двинулась к папке, чуть коснувшись ее, разжимает пальцы, освобождается от конверта.
Одобрительно-дружелюбно глядя на посетителя, Гребенюкзакрывает папку. Не заметив, что рука с конвертом задержалась, он чуть прихлопывает ее папкой. Посетитель чуть смущается: «Извините», ‒ торопливо убирает руку, некоторое время будто не знает, куда ее деть, трогает пальцами письменный прибор. Василий Модестович улыбнулся чуть шире, взялся за ручку, аккуратно вывел подпись. Передал документы, поднялся, протянул руку клиенту: будем сотрудничать. Некоторую его растерянность он отнес на неопытность.
Проводив посетителя, он просит секретаря не пускать к нему никого некоторое время. Подходит к окну, держа руки в карманах брюк, расправляет плечи и потягивается. Сделав, таким образом, зарядку, внутренне улыбаясь: «Все хорошо», ‒ он собирается пересчитать деньги, тем самым окончательно победить неприятный сон. Но потайной ящик оказывается пустым. Чиновник очень озадачился, потерял улыбку, свел брови. Сдерживая раздраженную суетливость и предчувствуя недоброе, обыскивает стол, нагнувшись, шарит под ним. Ничего. «Вот фокусник. Ну, я…»
Василий Модестович сел на свое рабочее место, закурил. Ограничивая себя, он курил не более 10 сигарет в день, стараясь приурочивать сии приятные моменты, удваивая удовольствие, к хорошим событиям. Сейчас не до того, успокоиться хотя бы.
За движениями следующего посетителя Гребенюк следил очень внимательно. Он отчетливо видит: рука опустила конверт в папку, но там его не видно. Он притянул папку к себе, пошарил рукой. Пусто. Обычно вполне добродушный и сдержанный, Василий Модестович взрывается эмоциями. Потрясает папкой перед самым лицом посетителя:
Вы что себе позволяете!
Несколько отпрянув, тот растерянно достает бумажник, не глядя и не считая, вынимает деньги, протягивает:
Простите, Василий Модестович. Конечно, конечно, вот возьмите.
Нарушая всякую технику безопасности, чиновник тянется к купюрам. Руки обоих держат деньги, вот они, плотные и чуть шероховатые. Но деньги исчезают, испаряются, испепеляются, нет – даже пепел отсутствует. Руки застыли, как будто намеревались пожать друг друга и вдруг передумали.
За день Гребенюк отправил ни с чем семерых, в том числе и тех, чьи документы были безукоризненны. Не то что бы он не мог просто так подпись ставить, нет, подписывал, бывало, без денег, и по просьбе чьей-нибудь, и видя, что документы правильны, и когда это и не совсем так, повинуясь всплеску симпатии к посетителю. Но сейчас посетители вызывали даже не раздражение – злобу. Обычно Василий Модестович буквально изгалялся над ними, выискивал в документах самые мелкие недостатки, делая, что называется, «из мухи слона», а затем объяснял, что есть достаточные основания для привлечения клиента ну если не к уголовной, то к административной ответственности точно.
Бездарно прожитый день не поддавался рациональному объяснению. Острый ум Гребенюка увязал воедино недавнюю шумиху по поводу прекращения взяток и сегодняшние события, но поверить в такое ему не представлялось возможным, так же как в инопланетян.
На следующий день поток посетителей попросту иссяк. Секретарь пояснила: они до вас не доходят, всех отфутболивают на нижних этажах. Гребенюк позвонил начальству, с которым делился и советовался. Пришел на прием. Начальник встретил его приветливо, но не скрывал собственной обеспокоенности происходящим: он столкнулся с точно такой же проблемой. И точно так же как Гребенюк, не мог принять такую возможность всерьез. Ну не могут же взятки и вправду прекратиться! Хоть тресни! Совсем даже неглупые головы обоих чиновников не вмещали в себя новую реальность, и уж тем более не получалось сформулировать какую-нибудь осмысленную реакцию.
Петр Петрович, инженер-строитель крупного вуза, контролировавший ремонтные работы, взяток не вымогал, давали сами. Он просто плыл по течению, дают – беру, не дают – не беру, никому не мешаю, иногда могу и несколько помочь. Не за взятку, так, по доброте душевной. Дадут – буду мягче, не дадут – объективнее. Главное ‒ чтобы подрядчик хорошо работал, тогда и денег с него взять можно. Плохим и нерадивым Петр Петрович не помогал, денег с них не брал, относился со всей строгостью. Но если денег дает – то не такой он уж и плохой. Может, чего не умеет, может, помочь надо. Поможет подрядчик Петру Петровичу, и Петр Петрович в долгу не останется. Помогал он с пользой чуть-чуть для себя и главное – для института. Без поддержки и подсказки, без совета новому человеку сориентироваться, исполнить работу качественно и оперативно было бы трудно. И Петр Петрович помогал, не всем, только лишь тем, кто работать хотел, умел и, главное, знал, кому уважение проявить. С разгильдяями и халтурщиками Петр Петрович был строг и неподкупен. Руководствуясь такой идеологией, он имел неофициальный приработок с подрядчиков на порядок выше зарплаты и одновременно был на хорошем счету у начальства.
Начальство, проректор по хозчасти, доверяло ему не только саму работу, но и получение откатов с новичков. Если таковой предлагал проректору реализовать некую взаимовыгодную схему, то он доброжелательно слушал и отправлял «порешать с Петровичем». «Порешав», Петрович честно делился с проректором.
Еще одним источником дохода была экономия институтских материалов. Не в ущерб делу, отнюдь. Просто порой замена труб, кранов и подобных вещей не была необходима, но запланирована. Ее проводили по бумагам, а краны и трубы оставались у Петровича в разряде «честно сэкономленного». Все это позволяло Петру Петровичу жить, как он определял, «достойным образом, но без излишеств», чувствовать себя комфортно. Будучи довольным жизнью, он по-доброму относился и к подрядчикам.
Про приближающуюся отмену взяток Петрович слышал, но всерьез, как и все идущее с далекого высока, не воспринимал. Он помнил: в советское время были собрания, на них про социализм и партию говорили, но была реальная жизнь, и пересекались первое и второе очень мало. Так и сейчас: брешут там, в Москве, что ни попадя, но нас, на земле, это не касается. Иными словами: хоть отменить взятки, хоть применить – мою долю отдай, а там – как знаешь.
В первый безвзяточный понедельник давно проверенный подрядчик должен был принести долю Петровича за уже сделанную работу. И Петрович был совершенно спокоен, никакой пакости не ожидал. Подрядчик пришел как условились, вовремя, но, вместо того чтобы просто отдать деньги, понес какую-то ахинею о том, что деньги пропали: приготовил, были в кармане, нес, не донес, куда-то делись: не то мыши съели, не то ветер сдул. Петрович вполне допускал потерю, он спокойно объяснил подрядчику: ну потерял, с кем не бывает, но потерял ты и потерял свои деньги. А мои – принеси мне. Я тебе верю – можешь завтра. Но не позже – у каждого свои трудности, деньги край как нужны. На том и расстались. Петр Петрович похвалил себя за предусмотрительность: в пятницу он не подписал авансом очередной акт выполненных работ.
Прекращение взяток предстало ему вдруг не как московская абстрактность, а как реальная личная опасность. Мысль эту он отогнал, но беспокойство в душе осталось. Спал плохо, на работу пришел помятым и раздраженным. Подрядчик появился в кабинете Петра Петровича в самом начале рабочего дня. И снова рассказал бредовую историю про исчезновение денег, связал это с разговорами о прекращении взяток. На этом основании сделал вывод, что не виноват перед Петром Петровичем, и посоветовал тому подождать лучших времен:
Позже рассчитаюсь, Петрович. Здесь форс-мажор. Я ни при чем.
Но ты знаешь – за мной не заржавеет.
Петр Петрович человек был не злобный, но сильно не любил, когда люди умничают и его за дурака держат. А это был именно такой случай. Он почувствовал себя обманутым и оскорбленным, добродушие куда-то делось, левый глаз стал нервно моргать:
Какой-такой морс-форсаж! он явно нарочно исковеркал «форс-мажор». – Ты хочешь со мной поссориться? – Петрович ядовито шипел. Пытаясь успокоиться, он начал перекладывать, тасовать бумаги на столе. Найдя не подписанные в пятницу акты, недобро улыбнулся:
Будем принимать работу. Пошли.
Принимать предстояло ремонт первого этажа студенческого общежития. В жилых и административных помещениях производился комплексный ремонт: замена окон, дверей, линолеума, малярные работы. Акт был промежуточный, предстояло принять выполненную часть работ, в то время как рабочие продолжали трудиться. Качество выполняемых работ было обычным, ранее всех устраивавшим: и халтурой не назовешь, и что евроремонт не скажешь.
В общежитии Петр Петрович первым делом зашел к коменданту и привлек ее к приемке. Сразу настроил ее на нужный лад: идем смотреть, что «эти» здесь натворили.
Непосредственно на объекте он начал энергично выискивать плохо прокрашенные места, тыкать в них пальцем, ковырять ногтем стены, обнажая дефекты шпатлевки, возмущаться каплям краски на полу или оконных стеклах. Петрович с ходу определил, что оконный профиль – не профиль, а сплошная некондиция, фурнитура на окнах – самая дешевая и плохая, «из китайских», что вместо полукоммерческого линолеума уложено какое-то барахло, явно списанный неликвид. Рабочих он определил как нанятых за стакан водки безруких бомжей. Начинал разоблачать один, при слабой поддержке коменданта, но постепенно, по мере продвижения по помещениям он заражал своим негодованием вспомогательный персонал общежития и даже студентов. Большая их часть присоединялись к разоблачительному походу Петровича. Как из маленького завихрения воздуха формируется мощный вихрь, так и здесь театр одного актера перерастал в спектакль большой труппы. Увлеченные замыслом заставить «их» сделать все как следует, приемщики-разоблачители шли по общежитию. И все стало не так, все стало плохо, даже то, что вчера было хорошо. Они перепугали рабочих, и те, опасаясь, что за «такой» ремонт им не заплатят, побросали работу. Подрядчику должно было стать ясно: до его работ все в общежитии было лучше. Раз не умеет работать, не надо было начинать и все портить. Подрядчик слушал все это, не пытаясь спорить. Он понял: переделать все с требуемым качеством невозможно, и теперь ему не поможет и взятка.
Срок на устранение брака установили в пять дней. Пять дней Петр Петрович ждал взятки и извинений. Не дождавшись, он подсуетился созданием представительной комиссии для вторичной приемки. Столь же бескомпромиссные, как и Петрович, специалисты, проверяли и снова браковали работу, вновь требовали исправлений. Пути назад теперь не было, Петрович уже не контролировал ситуацию: пожелай он по-тихому принять работу – это было бы уже невозможно. Но колебаний не испытывал, всякие сказки про повсеместное прекращение взяток – это для дураков. А у Петра Петровича в голове простой порядок вещей: сделал – заработал – делись. Не хочешь делиться – не заработаешь. Подрядчик вертелся, как уж на сковородке: сначала тщетно пытался исправлять недочеты, но находились все новые; просил дать их письменный и исчерпывающий перечень, пытался сравнивать сегодняшнюю вроде как плохую работу с принятой вчерашней, признанной вполне нормальной, и не находил больших различий. Но все было тщетно: попытки завязать связный и позитивный разговор заканчивались одним и тем же:
– Вы видели, что там наделали? – Петр Петрович перешел с ним на официальное «вы». – Сходите, гляньте. Это не ремонт. Какой письменный перечень недостатков, мы все вам показали. Хотите – пойдемте на этаж.
ПетрПетровичбыл готов вновьи вновь разоблачать халтуру.
…А у кольца начала нет и нет конца
На банковской карточке супруги мэра закончились деньги, да так не вовремя, что прямо позор. Выбрала себе колечко, протянула продавцу карточку, тот прокатал ее и с сожалением возвратил: денег на карточке только на бижутерию, сударыня. Анна Петровна, конечно, возмутилась, не может быть, но понравившееся колечко пришлось вернуть. Менеджер, а потом и директор не согласились отдать его даже под честное слово прекрасно известной им Анны Петровны. Более того, директор магазина вежливо, но язвительно позволил себе что-то вякнуть про отмененную коррупцию и даже посмел в этой связи высказать сомнения в платежеспособности уважаемой клиентки.
Анна Петровна проявила аристократизм и не стала ничего высказывать мелкому торгашу. Вместо этого она заявилась на работу к мужу и устроила ему скандал в присутствии секретарши. Успокаивая ее и себя, мэр лично позвонил руководителям пожарного и санитарного надзора и сообщил об угрожающей ситуации, сложившейся в приютившем ювелирный магазинчик торговом центре. Ссылаясь на справедливое негодование жителей города, наблюдающих систематические грубейшие нарушения всех правил безопасности и физически ощущающих угрозу собственной жизни, мэр потребовал принятия незамедлительных мер по наведению порядка и наказанию виновных. Отчасти сгладив тем самым гнев супруги, градоначальник пообещал ей сурово разобраться и с партнером ‒ предпринимателем Семенычем, ответственным за пополнение счета Анны Петровны, дал ей свою банковскую карту и проводил.
Отношения его с Семенычем были именно партнерскими, примитивных взяток не было, а был совместный бизнес, совместная работа и совместные доходы. Мэр отдал в монопольное ведение Семеныча наружную рекламу в городе, не пускал на рынок посторонних, а Семеныч делился доходами. В частности очень щедро оплачивал услуги дизайнерской фирмы, со счетов которой и пополнялся банковский счет супруги мэра. С точки зрения закона схема безупречная. Семеныч законным образом выиграл конкурс на размещение рекламы, четко соблюдал все его условия, в том числе спонсировал футбольную команду города, вносил отчисления в фонд благоустройства, не забывал выпускать установленную долю социальной рекламы, которая выглядела добротно и аккуратно. В мэрию даже поступали написанные по заказу Семеныча письма благодарных жителей города, которые благодаря хорошей и актуальной рекламе смогли решить свои некие житейские проблемы. В таких условиях никто не мог осудить щедро оплачивавшего услуги талантливых дизайнеров предпринимателя.
Семеныч приехал быстро, узнав о проблеме, расстроился, но вины своей никоим образом не признал: только день назад отправил весьма заметную сумму. Накрученный супругой, мэр сначала не поверил, решил было, что его кидают:
Семеныч, я тебя поднял. Чем поднял, тем, как Тарас Бульба, и убью. Ты что творишь, гад! Жену позоришь! По миру пойдешь!
При этом мэр отдавал себе отчет, что наказать партнера будет непросто. Неуязвимость фирмы «Проспект», ее защищенность от возможных недоброжелателей была продумана так тщательно, что теперь и мэру непросто подкопаться. Понимал это и Семеныч, он не расползся по полу от страха, тем более что вины за собой не видел: деньги вчера реально ушли с его счета. Надо не грубить, подождать, когда мэр успокоится. Без него все же никак: проблем он с проверками наслать может множество, и пусть не сразу, но и контракт на эксклюзивные права расторгнуть в силах. Да и не в этом даже дело – надо жить дружно и друг другу помогать. И он попытался смягчить ситуацию:
Андрей Владимирович, я деньги отправлял, не знаю, где они.
Бухгалтера уже прессую. Дай мне час, я это колечко сюда привезу.
Сработало, мэр заговорил примирительным тоном:
С колечком уже проехали. А с деньгами решай, иначе ‒ смотри у меня, не шути со мной. Рассержусь всерьез не откупишься.
Семеныч уехал и уже через час, нарушая все каноны безопасности, вернулся с пачкой денег:
Бухгалтер ни при чем. Но я вот живьем принес.
С ума сошел! Мэр рассердился. Но руки тянутся. Берут, а в ладонях пусто. Градоначальник испугался было, что за фокусом стоит ментовская подстава, засуетился. Но нет, в кабинет никто не вламывается, на этот счет вроде как чисто. Однако денег, которые взял, нет ни у него самого, ни у Семеныча. Тот тянется в карман пиджака, достает еще деньги, протягивает – и они снова растворяются в воздухе.
Одновременно, вместе с исчезнувшими деньгами из обоих уходит жизненная сила. Некоторое время мэр и его подельник сидят растерянные и выпотрошенные. Паузу прерывает Семеныч:
Когда бухгалтер оправдывался, я ему тоже, как и ты мне, не верил. Нуне можеттакого быть, и все тут. Теперь самвижу: может! – А я и сейчас не верю. Не может. – Мэр спокоен. Пребывает в злобно-безысходном раздумье. Семеныч, а в тандеме именно он мозговой центр, расписался в бессилии. Сейчас он ждет чего-нибудь умного или хотя бы содержательного от компаньона. И мэр оправдывает ожидания:
Это московские деньги уводят. Не знаю как, но больше некому. Хрен им.
Пауза, и снова спокойно, но на этот раз твердо, как будто песнь про «Варяга» поет:
Деньги зря не пали. Не шли, не носи. Пусть пока у тебя будут.
Но не бывать по-ихнему.
Взятки играют в прятки
Как личную проблему через несколько дней отмену взяток ощущали все взяткополучатели. Общественный же характер явления первыми почувствовали милицейские начальники: снизу пошел поток рапортов о предлагаемых сотрудникам взятках. Но иллюзий относительно резкого «очестнения» личного состава не было, начальство сообразило: дело плохо, взятки предлагают – взять не получается, отсюда и рапорты. Одновременно подскочило число выявленных правонарушений и мелких преступлений: проблемы перестали «улаживать» привычным способом. Подобная картина наблюдалась во всей контрольно-разрешительной сфере. Число протоколов о нарушениях санитарных, противопожарных норм, правил торговли, безопасности на транспорте, производстве, в строительстве, в сфере энергопотребления росло как снежный ком. Подскочило количество административных дел, поступающих в суды. Через неделю «обезьянники» и изоляторы временного содержания переполнились.
Резко снизилась пропускная способность сферы госуслуг, очереди за справками и документами перестали вмещаться в учреждениях и росли уже вне их пределов. Приход к конторам ранним утром уже не помогал, наиболее активные граждане стали жить в очередях. Бизнес по купле-продаже мест в очереди расцвел как никогда, в то время как возможность сберечь время, дав взятку, оказалась полностью заблокирована.
То же случилось и со многими платными услугами, оказываемыми госучреждениями. Видимо, Золотая Рыбка сочла, что негоже, получая зарплату от государства, брать деньги ещеи с клиентов.
Услуги эти оказать было по-прежнему можно, но вот принять оплату за них – нет. Само собой, занятые этим структуры вскоре оказались закрытыми на учет, ремонт, карантин или просто так, без объяснения причин – чиновники никак не хотели оказывать платные услуги бесплатно.
Золотая Рыбка оказалась продвинутой и перекрыла инновационные варианты взяток. Все варианты получить откат посредством получения в дар банковских карт, перевода средств на счета мобильных телефонов, оплаты за чиновника его счетов, внесения денег в интернет-кошельки также не работали. Банковские карты оказывались заблокированными, счета и кошельки ‒ пустыми, перечисленные средства исчезали в никуда. Диагностика платежа «взятка ‒ невзятка» происходила здесь столь же безошибочно и неотвратимо, как и в налично-взяточных расчетах.
Журналисты и иные «говорящие головы», являясь свидетелями происходящего, большей частью отмалчивались, воздерживались от комментариев. Одни попросту не могли поверить, что взятки могут перестать быть, и боялись попасть впросак. Другие в отсутствие оценок высшего начальства опасались высказаться не в тему. Поэтому СМИ первую неделю никак не реагировали на происходящее, хотя недавнее веселье «скоро отменят взятки – надо же, рассмешили» быстро стихло. Помалкивали и обычные участники коррупционного процесса. Из взяткодателей никто не выступал с интервью: «Вы знаете, у меня не взяли»! И чиновники отнюдь не жаловались в телевизоре: «Мне, как всегда, дают, а взять, как я это всегда делал, не получается». Но по сарафанному радио весть о явлении распространялась стремительно. Сначала люди передавали друг другу факты как нонсенс: «Ты не поверишь, но это так»! Но когда количество сведений о том, что взятку дать и взять не удается, перешло некий критический порог, народ осознал: случилось что-то серьезное и значимое. Прекращение взяток превратилось в основную тему бытовых разговоров. В отсутствие достоверной информации из уст в уста передавались невероятные версии происходящего с самыми фантастическими подробностями.
Из устной речи тема перешла в интернет. Лишь спустя неделю одно второразрядное социологическое агентство опубликовало шокирующие данные: из полутора тысяч опрошенных никто не смог ни дать, ни получить взятку. В обычной ситуации это можно было бы списать на неискренность респондентов, но в стране был отчетливо слышен сарафанный шум: не берут, хотят, но не получается.
В газете «Известия» появилось несколько туманное интервью советника президента по экономике с посылами: «Кажется, у нас получилось прекратить коррупцию» и «в стране начались ноткатные явления». В его словах чувствовалась сумятица: радость, что удалось, неуверенность, что это так, опасения, что из этого получится. Рассказать, как это удалось, чиновник не решился. Но главное было не в содержании интервью, а в том, что оно означало санкцию на широкое обсуждение. И еще: явление обрело имя «ноткат» – из переделанного на английский манер «нет откатам». И вскоре тема нотката захлестнула печатные СМИ, телеканалы и социальные сети.
Желтая пресса смаковала подробности: у кого сколько не взяли и что из этого вышло. Хорошего не выходило ничего, но журналисты, злорадствуя, клеймили и взяточников, и взяткодателей: так вам и надо. В обществе долгое время господствовала уверенность, что прекращение взяток есть самодостаточная ценность, и поиск положительного эффекта нотката отнюдь не занимал журналистов. Впрочем, не дело желтой прессы обобщать и оценивать. Призванные же к тому серьезные издания давали информацию осторожно, как бы безучастно. Во-первых, еще не верили, во-вторых, новизна ситуации требовала времени для осмысления. Обнаружилось и много скептиков, подозревавших, что все происходящее – какое-то непонятное злое шоу. Конечно, нашлись и оптимисты, принявшиеся заученно и увлеченно шуметь об открывшихся перед страной светлых перспективах. Их оказалось немного, в большинстве публикаций присутствовало беспокойство: привычный мир, казавший вчера незыблемым, стал меняться. Исчезла предсказуемость и прогнозируемость, завтра оказалось мутным. И это ощущалось не только лишенными взятки чиновниками, но и далекими от коррупционных действий людьми. Не привык русский человек ждать ничего хорошего ни от власти, ни от назначенных ею перемен, и потому на душе у людей стало тревожно.
Вчерашние взяточники, с трудом пережив первоначальный шок и вспышку агрессии, убедившись в безрезультатности всех ухищрений получить взятку, впадали в апатию. При наличии некоторой настойчивости посетителей чиновники подписывали-разрешалисогласовывали, пребывая в заторможенном состоянии, правоохранители потеряли интерес к выявлению нарушений, но безропотнообреченно писали протоколы, когда избежать этого было нельзя, и не делали ничего, когда это случалось возможным. Занятые госзакупками чиновники вяло расходовали средства, в глубине души надеясь, что откат все же принесут.
Решать вопросы без взяток посредством своей настойчивости некоторые граждане пытались и раньше. Причем это нередко удавалось: что называется, помурыжив клиента, чиновники согласовывали вопрос. Они допускали существование лиц, не дающих взятки просто потому, что брать со всех трудно и неразумно. Таких «недающих», как правило, еще энергичных пенсионеров, способных долго и неустанно доказывать чиновнику необоснованность его придирок, опытный бюрократ определяет с легкостью. И обычно, если нет, что называется, «ничего личного», предпочитает с ними не связываться. Теперь для них и вовсе открылся «зеленый коридор», а вот всем остальным, особенно привыкшим «улаживать вопросы и налаживать контакты», стало хуже. Таковых чиновник тоже издалека видел, считал своим дойным стадом, и теперь, зная, что взять у них не получится, просто так выдать им резолюцию, ‒ ну никак не мог. Их по нескольку раз футболили, но если у посетителя хватало ума и такта выразить слуге государеву свое сочувствие или изобразить попытку взяткодаяния, вопрос по преимуществу все же решали.
Впрочем, нашлись и такие, кто, приходя на прием, открыто радовался прекращению взяток как торжеству законности. Бюрократы воспринимали это как глумление, поворачивались к таким даже не спиной, а задницей. Принципиальность и законность вам нравится? А ни ума, ни такта в голове нет. Хорошо, я вам по тому же закону напишу не согласования и разрешения, а протоколы и штрафы.
Но первое время злобствование бюрократии не было массовым: все надеялись на скорое возвращение к нормальному порядку вещей. Мера принципиальности бюрократии стала расти вместе с постепенным ухудшением ее финансового благополучия, ощутившимся особенно остро перед Новым годом. Привыкшие к достатку чиновники не могли купить ожидаемые близкими подарки, не могли уехать на каникулы в теплые страны. Да что там – накрыть привычным образомпраздничный стол ‒ и то не получалось.
Мир виделся не с новогодними огнями, а серым и унылым, у бюрократии появилось ощущение безысходности. А из телевизора на них лился одуряющий поток новогоднего юмора и гламура. Телевизионные шоумены веселились и нахваливали друг друга как и прежде, нисколько не чувствуя трагизма момента. Они с прежней веселостью смеялись над своими несмешными шутками, кривлялись и пели про любовь-морковь. Какая к черту любовь, когда мир качается! Бесконечный и вдруг ставший не смешным юмор был, по меньшей мере, неуместен. В отличие от прежнего времени телевидение не заряжало бесшабашным весельем, оно раздражало и злило. Именно испорченные новогодние праздники выдернули бюрократию из апатии, раздражение стало переходить в агрессию: «Достали своим весельем. Вот выйду на работу – тоже повеселюсь. Не нам – так никому!»
Последовавшая после каникул атака на шоу-бизнес не была никоим образом скоординирована, она развернулась спонтанно, но массово. Пожарные инспекторы опечатывали концертные залы, санитарные врачи закрывали богемные рестораны, налоговики бросились доначислять звездам налоги, гаишники бескомпромиссно доставляли их в суды при обнаружении неоплаченных сторублевых штрафов, а неподкупные судьи отвешивали звездам по пять-десять суток ареста. Дело не ограничилось шоуменами и звездами, вскоре чиновники вошли во вкус, и агрессия обрела массовость. Тем, кому раньше согласовывали вопрос, теперь говорили «нет», того, кому раньше говорили «нет», теперь пытались привлечь к административной, а лучше к уголовной ответственности. Процесс пошел очень бурно, и уже к началу февраля от нотката страдали не только бюрократы и телезвезды, но и все остальные граждане.
Российскому человеку не привыкать выживать в экстремальных условиях, и вскоре начали включаться механизмы смягчения ситуации. Первым делом появились мошенники, обещавшие: «Мы донесем вашу взятку». С опаской, но народ к ним пошел. Сначала предприниматели, привыкшие перед походом в новое для себя госучреждение искать прикормившегося там посредника. Раньше газетные объявления о посредничестве во взяткодаче не печатались. Теперь же интернет пестрил предложениями от неких людей, обладающих, по их словам, исключительными мистическими возможностями вручить взятку в целости и сохранности избранному чиновнику. Некоторые ставили условием согласие на то чиновника, другим этого не требовалось, одни вели переговоры в темных очках и с отключенными мобильными, другие принимали на себя даже письменные обязательства вручить деньги по назначению и обеспечить требуемый от взяткодаяния результат. Кто-то готов был работать с конкретными конторами, кто-то заявлял, что всех знает и со всеми дружит. В общем, условия и варианты предлагались самые разные. Но всегда был один итог: коммерсантов и иных взяткодателей просто кидали. Лжепосредник, взяв для передачи деньги, некоторое время кормил обещаниями: «да, скоро, вотвот», а потом переставал отвечать на звонки. Притом деньги не исчезали, заработать у него на этом получалось, мошенничество Золотая Рыбка не отменяла. Такими деятелями быстро заинтересовались менты. Они отслеживали объявления, прикидывались страждущим взяткодателем, брали с поличным, писали нужные протоколы и под страхом уголовного наказания заставляли работать на себя, то есть собирать для себя взятки. Мошенникам совсем не хотелось кидать ментов, но под воздействием угроз приходилось соглашаться. Взяв деньги с ментовских клиентов, вполне можно было скрыться с ними, деньги в этом случае оставались целыми. Некоторые отвязанные так и поступали, но большая часть боялись и пробовали передать деньги по адресу. Однако попытки эти неизбежно оказывались неудачными, менты зверели, задерживали и избивали невинных в данном случае мошенников. Их, как правило, обвиняли в хранении оружия или продаже наркотиков и отправляли ждать суда в СИЗО. Некоторые, те, кто побогаче, соглашались отдать взамен исчезнувшей взятки свои кровные, что также не удавалось, и после дополнительной порции побоев они присоединялись к большинству. Менты выявляли посредников-мошенников столь активно и агрессивно, что вскоре предложения о посредничестве в передаче взяток стали исчезать. Некоторое время они пытались маскироваться под объявлениями, типа: «Окажем добрые услуги, доставим радость, поможем в финансовых вопросах», но бессмысленность этого быстро стала очевидной. Менты вычисляли их быстрее потенциальных клиентов.
Но спрос на услуги был безмерным, и вскоре пошла вторая волна. Жулики стали адресно предлагать услуги чиновникам. Сделайте что-либо, укажите с кого взять, и мы принесем вам ваши деньги. Чиновники делали, указывали, посредники брали деньги с предпринимателей илиграждан и исчезали, даже не пытаясь передать их чиновнику. Ментам такие мошенники были мало интересны, ловили их неактивно. О том, что подобные предложения не более чем кидалово, писали в газетах. Но чиновникам, как и всем людям, свойственна вера в лучшее, жизнь без надежды слишком тяжела, многие не могли удержаться. Тем более что ходили слухи о том, что вот там-то, тому-то, через такого-то удалось. И мелкие бюрократы сами, а высокие ‒ с помощью служб безопасности искали дееспособных посредников. Находили, однако ничего не получалось. Нередко к посредникам приходили договорившиеся между собой пары чиновник ‒ предприниматель. Если посредник оказывался честным и не пытался скрыться с деньгами, то деньги исчезали при передаче. Таких честных били вдвоем.
Еще одним вариантом было использование замысловатых многоходовых схем расчетов через счета в разных, в том числе заграничных банках. Схемы были порой настолько запутанные, что и Росфинмониторингу разобраться было бы не под силу. Но только не Золотой Рыбке, она как-то справлялась. Деньги благополучно перемещались по первым этапам, от них вполне можно было отщипнуть посреднический процент, но до конечного выгодополучателя не доходили.
Трудности переходного периода
Но все же реально работающий вариант нашелся. В сопредельной Украине случился большой коррупционный скандал. В других условиях вряд ли в России обратили бы на это внимание, но сейчас тема стала центральной в выпусках новостей: «А у них все нормально!» Вместо обычного злорадства к республике с несостоятельной государственностью (страной Украину называть избегали, в СМИ замечали в основном всякие украинские несуразности) воспылала зависть. Везет же хохлам! Хоть у них и сажают, но ведь не всех, а взять все могут!
И совсем скоро Украина для российских туристов стала страной номер один. Не приморские Крым или Одесса, а приграничные области. Предприниматели и чиновники совершали очень короткие поездки, на день, или на несколько часов. Тащить через границу чемоданы наличности совсем не требовалось. Деньги могли пересечь ее в безналичном виде, быть сняты со счетов и переданы в нужные руки. Едешь туда, берешь взятку, толькос собой вРоссию не вези – исчезнет, трать там, клади на тамошний или европейскийсчет. Бери хоть наличными, хоть банковской картой, хоть салом с горилкой. Не так, как раньше, но все же лучше, чем ничего.
Схема заработала, и это оказалось спасением. Противным и вынужденным спасением от противных, но все же таких родных и нужных хохлов. Они, впрочем, тоже не оставались внакладе: оседая на счетах, русские деньги вносили существенное оживление в самостийную экономику. Но незалежные правители проявили неадекватные реакции. По их команде российских туристов стали ловить на передаче денег и возбуждать уголовные дела. Доказать передачу именно взятки без содействия российской стороны было трудно, а такового, естественно, не оказывалось, и потому предъявлялись обвинения в отмывании денег, на Украине по-европейски суровые. Российских чиновников стали бросать в украинские тюрьмы, и взяткотуризм стал искать другие направления.
Грузия и Прибалтика повели себя аналогичным Украине образом, и интереса для поездок не представляли. А вот с Казахстаном, другими среднеазиатскими республиками, с Арменией и Азербайджаном проблем поначалу не было. Их власти с пониманием относились к проблемам российских коллег, были рады притоку финансовых ресурсов и не трогали взяткотуристов. Но в игру включился криминалитет соседних стран. Местные авторитеты воспользовались ситуацией в свою пользу и стали совсем неполиткорректно вытрясать деньги из российских взяткотуристов. Обращаться к местным правоохранительным органам было бесполезно: они крышевали бандитов (или были ими куплены – кому как нравится). Российский МИД и силовые структуры попытались обеспечить безопасность, но без особого эффекта.
Более привлекательным выглядел взяткотуризм в страны дальнего зарубежья: возможности тратить там деньги несравненно более приятны, обширны и безопасны, чем в Казахстане. Но поездки туда обходились недешево, сопровождались визовыми проблемами и потому были малодоступны взяточникам небольшого масштаба. Возить крупные суммы наличности, как, впрочем, и делать крупные приобретения означало привлекать пристальное внимание борцов с отмыванием денег, а это с большой вероятностью влекло за собой тюремный срок. Тем более что финансовые органы европейских стран активизировались по примеру украинских. Оставалось лишь глубоко «зашифровать» платежчерез запутанные многоступенчатые расчеты. Такие схемы имели высокую себестоимость и оказались доступны, как и раньше, лишь для высоких сановников. Средние и мелкие взяточники спасения от Золотой Рыбки здесь не нашли.
Вскоре отлавливать российских коррупционеров стало своеобразным международным развлечением, в котором соревновались между собой правоохранители несуверенно демократических стран. Поездки туда чиновников из России стали небезопасными даже в исключительно туристических целях.
В целом мздотуризм хоть и явился своего рода отдушиной, поскольку давал возможность получения взяток (без особых перспектив их использования в России), но при этом оказался опасным, неся не только привычный риск тюремного срока, а также совсем неприемлемый риск грабежа и потери здоровья.
Выявились и смежные международные проблемы. Некоторые сложности с взяткополучением, пропорционально вовлеченности ее бюрократии в структуры союзного государства, начались в братской Белоруссии. Тамошний батька быстро смекнул, в чем дело, иллюзий про вредоносность коррупции у него никогда не было. Сворачивая интеграцию с Россией, он ограждал белорусскую бюрократию от нотката. Факт сей не остался незамеченным и вызвал заметный всплеск внутрироссийского национального и регионального сепаратизма.
На Северном Кавказе вновь заговорили об Ичкерии и конфедерации народов Кавказа. Строптивость в отношениях с Москвой стали демонстрировать Татарстан, Башкортостан и Якутия. Среди казаков, поморов и сибиряков ожили разговоры о том, что, хоть они и говорят по-русски, но являют собой отдельные этносы и могут прожить и без Кремля.
Независимые Абхазию и Южную Осетию Золотая Рыбка сочла, видимо, частью России, на их территории взятки прекратились. При всем драматизме их отношений с Грузией разрыв с ней перестал восприниматься там однозначно положительно. Это воскресило в Грузии определенные надежды. Сказать в открытую: «Возвращайтесь, у нас взятки брать можно», оглядываясь на Запад, грузины не решились, но и демонстративную борьбу с коррупцией у себя придержали.
Президент старался воспринимать растущие проблемы как неизбежные трудности переходного периода. Тщательно выискивал в потоке информации кусочки позитива, порой, какему казалось, находил. По своемуобыкновению общался с народом черезблог. Когда в конце января в крупных городах замерзли или – кому как нравится – растаяли автомобильные пробки, он счел это положительным следствием того, что благодаря принципиальности ГАИ и судов резко возросло число лишенных прав водителей. Теперь, когда водители-правонарушители ходят пешком, возрастет безопасность движения. Обоснованы ли драконовские лишенческие меры, оправданы ли они социально – не суть важно. Главное – нет взяток и исполняется закон. Считаете, закон несовершенен, – исполните, а после инициируйте его пересмотр – примерно так терпеливо, по-преподавательски объяснял он читателям. Массовое увольнение гаишников также оценил положительно: ушли случайные люди, остались преданные делу работники. То обстоятельство, что меньшее число гаишников выдавало большее число протоколов, подтверждало успех нотката.
– Вадим Анатольевич, не опасаетесь ли вы, что дальнейшее развитие событий в таком русле приведет к неуклонному сокращении числа и водителей, и сотрудников ГИБДД? Пустые дороги, где никто не нарушает ПДД, – это что, идеал?
Такой, в общем-то, простой интернет-вопрос президент счел хулиганским и отвечать не стал. И напротив, письма, авторы которых радовалось избавлению от бытовых взяток, нравились ему. Он даже разделял некоторое злорадство граждан в адрес несостоятельных теперь коррупционеров. Положительно оценил президент и ставшее заметным всем сокращение в масштабах, больших, чем обычный посленовогодний спад, платежеспособного спроса на товары элитного потребления: дорогие квартиры и загородные дома, международные туры, автомобили бизнес-класса, ювелирные изделия.
Но и полностью открещиваться от негатива гарант прав и свобод не мог. Жалобы граждан на факты зловредного поведения бюрократии и вызванные этим трудности для населения и бизнеса побудили президента выступить с обращением к нации. Этим он рассчитывал всколыхнуть людей, обратить их внимание на то, что жить стало честнее, а значит, и лучше, и веселее. Ему казалось, что ноткат ‒ именно то, о чем граждане и честные чиновники долго и тщетно мечтали, что можно и нужно призвать людей говорить больше о нарождающемся позитиве, увлечь их обсуждением путей преодоления возникших временных сложностей. Чинов-

ников и граждан следует попросту научить жить без коррупции примерами честных и законопослушных показать, как это может быть хорошо, и люди быстро и безболезненно привыкнут. Президент планировал ввести на телевидении серию передач «школа некоррупционного поведения», где честные чиновники будут рассказывать людям, как по закону бороться с не желающими жить по-новому взяточниками. Как в 1985-м: показать, как хорошо на безалкогольной свадьбе, и все пить бросят. Своим замыслом президент поделился с премьером. Тот посмотрел на него с сожалением, но возражать не стал.
Действу придали статус внепланового обращения к нации. В Кремле собрали всю политическую элиту, организовали прямую телетрансляцию.
Еще недавно казалось, наши чиновники и работники правоохранительной системы воспринимают свое рабочее место как личную собственность, как свою вотчину, деньги затмили их разум и мораль. России противостоял страшный, коварный, многоликий враг коррупция. Фронт борьбы, противодействия коррупции проходил через наши души и наше мышление. И вот мы победили его.
Президент не стал останавливаться на том, как победили, – говорить про Золотую Рыбку, которая волшебным образом избавила от столь серьезного врага.
Но это не все. Остались последствия. Годы коррупции испортили наши души. Часть граждан России духовно больные люди. Они больны и их нужно лечить. Лечить духовно, нравственно. Лечить добром и разумом. А кое-где и кнутом. По всей строгости закона.
Президент говорил искренне и ярко, как может говорить только человек, внутренне переживающий. Речь его была продумана и аргументированна. Слушай люди такое несколько месяцев назад, они испытали бы привычные чувства: говорит правильно, жаль, что впустую. Но теперь немного вкусившие нотката люди думали иначе, они жалели, что взятки прекратились. Равнодушных к теме не было, слушая президента, граждане мысленно разговаривали и спорили с ним. Люди по-доброму удивились пафосной фразе президента: «Отныне мы – честная нация». «И что ж в том такого хорошего? – мысленно сформулировали они пожелания на сей счет. – Добавь нам зарплаты за это».
А политически продвинутые, по призванию несогласные, имели в виду вслед за взятками упразднить и не принявший их своей частью авторитарный режим. Когда президент говорил про честных, работающих за двоих гаишников и улучшение безопасности на дорогах, большинство слушателей смутно подозревало, что в ГИБДД остались отнюдь не честные, а не инициативные, и ни к чему более не пригодные, и потому готовые работать за голый оклад. Но мало кто знал, что штаты ГИБДД определялись любыми факторами, но только не потребностями безопасности движения. Многим губернаторам захотелось задать вопрос: как я твои визиты теперь обставлять буду? Где инспекторов дорогу из аэропорта заставить очистить возьму?
Фраза президента «сейчас нам трудно, но будем учиться жить с этим» вызвала раздражение: «тебе хорошо с Газпромом, а нам как жить», «придумал опять хрень какую-то, а отдуваться как всегда нам», «достали вы своими идиотскими новшествами, хоть бы раз что-то доброе придумали». Завершающая часть президентской речи «И у нас получится. И расцветет Россия» уже через несколько часов была дополнена остряками-блогерами «и будет из цветка плод – всеобщий банан. Уже поспевает».
Атмосфера в Георгиевском зале была нетипичной для президентских программных речей. Премьер вовсе не пришел слушать, чем определил свое (и соответственно многих) отношение к речи президента. Элита позволила себе слушать обращение без привычного энтузиазма, отрешенно, отчасти и обреченно. Аплодисменты были, но жидкие и вымученные. Обычно с любовной тщательностью мусолящие программные заявления первых лиц телевизионные говорящие головы постарались воздержаться от комментариев или свести их к сухому одобрению. Подобострастный визг: да, лучше, да, веселее, да, хорошо быть честным – не раздался. Единственным диссонансом прозвучало высказывание одного из больших генералов. Он был готов учиться жить без взяток, в этой связи высказался за отмену призыва и контрактную армию.
Живого, одобряющего всенародного интереса выступление президента не вызвало: народ затаился, по привычке не ждал ничего хорошего. На что президентское выступление повлияло, так это на тональность интернет-обращений к нему самому. Их преобладающим мотивом стало сожаление: лучше бы ты и дальше часовыми поясами вместо коррупции занимался или пусть даже кукурузу сажал.
Заметного влияния на восприятие страной нотката обращение президента неимело. В СМИ по-прежнему никто не решался делать прогнозы и обобщать ситуацию. Поутихло веселье желтой прессы лишь отдельные ее представители продолжали смаковать ситуацию, издеваясь над чиновниками и взяткодателями. Но до паники, апокалиптических прогнозов еще не дошло.
Премьер пребывал в двойственном настроении. По наступлении нотката с собственностью госкорпораций не случилось ничего, ноткат не принес никакого ущерба как возвращенным в госсобственность стратегическим активам. Он нисколько не затруднил, даже облегчил консолидацию привлекательных активов для госкорпораций и ближайших соратников. Основные денежные потоки шли пока в обычном русле. Экономическая основа центральной власти пострадала не сильно, собственность и финансовые ресурсы были в его распоряжении. Но это не главное. Премьер никогда не одобрял взяток в нижнем, среднем и высоком уровне управления, все годы своего лидерства он в той или иной мере боролся с ними. Не по каким-то этическим, как президент, соображениям, а потому что знал, что продажный чиновник не может быть надежной опорой его власти, массовая коррупция дезорганизует, разрушает власть. И еще: дай волю взяточникам – и у государства попросту не останется денег на ЕГО цели. Если отвлечься от словесной упаковки, то его борьба с коррупцией была борьбой за дисциплину и против распыления финансовых ресурсов, за их сохранность в его распоряжении.
И вот в этой борьбе с мздоимством нижестоящих чиновников была одержана полная победа. Но она не радовала, премьер чувствовал, это была пиррова победа, одерживать ее было нельзя. Был нарушен основной негласный и очень простой, никогда не нарушавшийся при выборочном отлове зарвавшихся взяточников принцип: лояльность в обмен на относительную, в рамках приличий свободу действий бюрократии. Не для всех, не во всем, не вслух, но такая свобода предполагалась. Тому, кто умел взять не в ущерб службе, не украсть, а сэкономить, разрешалось отщипнуть часть экономии, кто умел, мог немного поиметь и при выполнении прямых обязанностей. Такие возможности составляли стимул бюрократии, и теперь, когда их не стало, пропала основа лояльности. Сама лояльность к высшей власти в его лице еще оставалась, но это была инерция системы.
Ощущалась непроходимость властного сигнала. Как будто у губернаторов и министров камень за пазухой появился, они перестали быть частью вертикали власти, а стали сами по себе, как в девяностые. Привычные механизмы давали сбои или не работали вовсе. Вертикаль власти потеряла стержень, стала «чихать», система стала неадекватно реагировать на сигналы свыше. Чиновники потеряли страх. Подчиненные слушали начальство, но не слышали, слушались, но не исполняли, рапортовали, но ничего не делали. Явления, в общем-то, привычные, но ранее спрятанные за кадром, теперь вышли на первый план. Такое бывало и прежде, но не в такой мере, не во всем, не повсеместно, и не столь явно. Сбои в работе бюрократической машины еще не были глобальными, человек со стороны мог бы их и не заметить, но премьер понимал: разрастание масштабности явления есть вопрос времени, и времени небольшого.
Абсолютно лояльным оставался посаженный на госкорпорации и высшие посты ближний круг, но и эти самые доверенные люди были обеспокоены. Они смотрели на премьера с надеждой, как всегда ждали от него идей и действий, ждали разрешения ситуации. Но беда была в том, что он не имел четких идей и не был готов к действиям – ноткат не укладывался в привычные для него рамки. Премьер собрал соратников обдумать ситуацию, но совершенно тщетно. Соратники были подобраны по схожести мировоззрения и принципу отрицательного отбора, никто из них не был в состоянии осмыслить происходящее. Выстроенная ими совместно система власти не допускала возможности адаптации к ноткату. Контролировавшие основные сферы властвования соратники находились на своих местах, по-прежнему делали вид, что ситуация полностью под их контролем, что они – хозяева положения, но теперь лживость этого становилась самоочевидной. У бюрократической машины как бы вырвали сердце, она двигалась, но это происходило по инерции. Система осталась без стержня, кровь в глиняных ногах колосса не циркулировала.
Однако имелось обстоятельство, которому премьер мог однозначно радоваться. Это осуществленный им удачный выбор президента. Удалось найти и поднять на самый верх человека честного, устоявшего даже перед искушением Золотой Рыбкой. Такое не просто в историю должно войти, в учебники! Пусть кто-нибудь скажет, что честность в политике невозможна. Возможна, надо только уметь найти человека, воспитать его, ну и конечно, поставить в жесткие рамки. О том, что могло бы произойти, ошибись он в выборе и попади Золотая Рыбка в руки другого, думать не хотелось. Но бывших сотрудников спецслужб, как известно, не бывает и, рассуждая таким образом, премьер не забыл усилить контроль за президентом и рыбкой.
Раскрутка машины чиновничьих репрессий
Ноткат должен был высвободить очень большие денежные суммы, и вопрос о том, куда они направятся, первое время всерьез занимал либеральных экономистов. Избавление России от коррупционных издержек сочли божественной компенсацией за суровый климат и трудную историю и теперь предсказывали небывалый экономический рост, выход страны в мировые лидеры: наконец-то сможем конкурировать с Западом и Востоком на равных и раскрыть свой потенциал. Освобожденные от дани предприниматели повысят меру своей социальной ответственности, увеличат зарплату работникам, прекратят уходить от налогов, займутся благотворительностью. Высвободившиеся средства пойдут на инвестиции, а чиновники, уже не надеясь на взятки, перестанут тормозить инновации. Те, в свою очередь, оплодотворятся инвестициями и породят российское экономическое чудо.
Но предприниматели повели себя не так, как предписывали им передовые либеральные теории. Обрушением не очень комфортного, но привычного порядка вещей бизнес оказался больше напуганным, чем обрадованным. Пугала неопределенность. Если сегодня возможным оказалось прекращение взяток, то что может произойти завтра? Может, деньги отменят, может, ГУЛАГ введут. Тут впору не о социальной ответственности думать, не инвестициями заниматься, а выводить средства в ликвидность и приготовиться удрать из «этой страны». Легкие на подъем предприниматели стали всеми способами демонстрировать ухудшение своего положения и потихоньку сворачиваться. Другие, осторожные, оказывали вчерашним партнерам-чиновникам всяческие невзяточные знаки внимания, подчеркивая свое огорчение невозможностью делиться, а предназначенные для взяток деньги откладывали в коробки, кубышки или банковские ячейки. Это вполне удавалось, сладкие парочки «чиновник ‒ бизнесмен» платонически созерцали банки-коробки и банковские ячейки. Но стоило чиновнику попытаться потрогать деньги, как они исчезали.
Впрочем, нашлись среди предпринимателей оптимисты, необдуманно выказавшие радость. Онипопробовали поступать именно так, как им предписывала либеральная экономическая теория, – стали пытаться решать вопросы по закону. И кое у кого на первых порах даже получалось. Вчерашние взяткодатели быстро вошли во вкус, публично и бурно злорадствовали над вчерашними партнерами или хозяевами, делились направо и налево своими планами по поводу возросших доходов. Некоторые услужливые президенту дураки-журналисты стали всячески пропагандировать их передовой опыт на ведущих телеканалах. Агрессивность бюрократии усилилась: ничем иным, как чужим пиром во время своей чумы, назвать сие было нельзя. Независимо от того, что планировалось: повышение социальной ответственности, инвестиции в производство или покупка виллы на Лазурном берегу, бюрократия восприняла поведение предпринимателей-оптимистов как вызывающее. И чуть потерявшая к весне энергию агрессия бюрократии пошла на подъем, теперь не распыляясь на всех, кто не дает, а сосредотачиваясь на предпринимателях. Через месяц-два открытой и навязчивой радости бизнесменов и журналистов по поводу нотката обездоленные большие начальники и мелкие клерки, пархатые коррупционеры и еще лишь мечтавший о подношениях молодняк испытывали одно и тоже: вот суки, мы вам покажем, будет вам инновация в инвестицию. И показывали.
К этому времени ноткат уже сильно изменил страну. Пробки на дорогах уже растаяли окончательно, а автомобили, особенно престижные, подешевели. Автомобильная общественность, ранее единая в идейном противостоянии ГИБДД, раскололась. Меньшая, наиболее непримиримая часть опять требовала либерализации: пересмотра Правил дорожного движения, сужения полномочий гаишников, ревизии установленных знаков и пр. Но большая часть водителей подобных мудрствований не хотела, смотрела на жизнь проще и желала разрешения оплаты штрафов на месте ‒ или, по сути, возобновления взяток. Плохо без них оказалось. Не только ментам, но и водителям.
От радости граждан по поводу прекращения бытовых взяток уже не осталось и следа. Взятки сглаживали недостатки систем здравоохранения, образования, коммунального обслуживания, социального обеспечения. Их отсутствие обострило старые беды и породило новые. Мало того, что очереди превратились в нечто ранее невиданное, теперь получить качественную услугу стало вообще невозможно. Обездоленные сотрудники школ, больниц и ЖЭКов создава-

ли пользователям массу проблем. За мелкие нарушения режима людей недолеченными выписывали домой с незакрытыми больничными листами, работники энергослужб считали по квартирам лампочки, обнаруживали перебор мощности и обесточивали целые многоэтажки, в школах резко снизилась успеваемость и возросло число фиксируемых правонарушений подростков.
Не осталась в стороне и милиция. Ее усилиями были переполнены тюрьмы и изоляторы временного содержания, а вчерашняя экономия граждан на взятках переросла в перерасход на штрафах. Штрафовать, как, впрочем, и задерживать для выяснения личности или иных обстоятельств, оказалось возможно почти всех, почти всегда и почти везде.
О существовании многих проверяющих контор да сих пор никто особо и не знал. Созданные на приливе очередной всерегулируюшей волны или под конкретных чиновников, они жили тихо, плодя инструкции, взращивали поле своего регулирования и собирали деньги. Деятельность таких контрольных и надзорных служб была доходным и надежным бизнесом, в котором трудились десятки тысяч федеральных, региональных и местных чиновников. Но население в массовом порядке они не трогали. Теперь же граждане узнали о том, что кроме главного санитара Анищенко о них заботится целая армия контролеров. Представители гостехнадзора, экологического надзора, водоканала, фитосанитарной и ветеринарной инспекции, архитектурного надзора, энергонадзора, инспекции по труду, госстандарта, городских административных инспекций, торговых инспекций, транспортной инспекции, железнодорожного надзора, регистрационной палаты, лицензионной палаты, управлений МЧС, миграционной службы, военкоматов, статистических управлений и прочих ведомств, ранее занятые возделыванием своей «пашни» и не очень заметные широкой публике, твердо встали на путь бескомпромиссного контроля за порядком рядом с пожарными и санитарными врачами.
Имевшиеся на вооружении контрольной армии законы, постановления, распоряжения, регламенты, стандарты, правила и иные нормативно-правовые акты были столь строгими, всеохватывающими и сложными, что применять их массово и в полном объеме ранее никто не то, что не пытался, даже не думал. До нотката контролеры не стремились остановить жизнь. Порядок вещей был таков, что все подлежащие проверке жили в состоянии постоянного «греха». Понимая свою хроническую виновность перед лицом контрольных органов, они через взятки обретали индульгенции. Получая взятки от одних клиентов, чиновник благоденствовал и мог снисходительно входить в положение других, устраивая иногда показательные порки вредных и непонятливых. При этом большая часть подлежащих контролю субъектов не были им охвачены. Теперь, во время нотката, мишенью оказались все клиенты, проверяющие стали проявлять агрессивные рефлексы и наказывать по полной максимум подконтрольных лиц. Взяток это не вернуло, на что, впрочем, мало кто и рассчитывал. Проверяющие осознавали, что проблема отнюдь не в жадности клиентов, некоторые даже умерили свой пыл, но в целом машина чиновничьих репрессий раскручивалась. Система была выстроена под жесткость выборочного применения, прореживание больного поголовья, рубку ухода. Но теперь виноватыми оказались все, и требовалось валить лес широкими просеками от центра во все стороны. Остановиться по иным, не взяточным, мотивам не представлялось возможным. Уменьшить жесткость нормативного поля ‒ тем более. И машина заработала на сплошную вырубку леса.
Маховик раскручивался еще и потому, что сотрудники любого контрольного органа, проявив себя в качестве субъекта проверки, могли тут же оказаться уже объектом не менее бескомпромиссного и юридически оснащенного административного и даже уголовного преследования других контролеров. Представители пожарной инспекции начинали штрафовать санитарных врачей, а те, в свою очередь, опечатывать туалеты в офисах МЧС.
На законных основаниях оказалось возможным остановить не только каждое предприятие, магазин или шашлычную, но и остановить и запретить всякую другую экономическую активность граждан. Впрочем, пассивность также наказывалась. Бездеятельность не спасала от административной и уголовной ответственности, привлечь к которой можно и за несовершение каких-либо действий. Как на минном поле под пулеметным огнем: идешь ты или стоишь на месте ‒ шансов выжить нет.
Проблемы появились не только у граждан и предпринимателей. Несладко пришлось и чиновникам муниципалитетов. По действующему законодательству они отвечали за состояние дорог, организацию тепло-водо- и электроснабжения населения, сбор и вывоз бытового мусора, освещение улиц, оказание ритуальных услуг, соблюдение мер противопожарной безопасности общественных зданий, соответствие санитарным нормам скотомогильников. О несоизмеримости их финансовых возможностей широте их ответственности было известно давно, с доноткатных времен. Средств для исполнения всего требуемого законом, муниципалитеты не имели и в тучные нулевые годы. Теперь же бюджетов сельсоветов не стало хватать даже на выплату штрафов за неудовлетворительное состояние вверенных объектов. Штрафы полностью парализовали деятельность этих органов, не оставляя средств на бензин, оплату электроэнергии, канцелярских расходов и заработную плату сотрудников. Низовые чиновники стали в массовом порядке увольняться. На нижних бюрократических этажах появилась дезорганизованность и пустота. Губительность контрольно-наказующей волны была очевидна для высшей власти, и она предприняла попытку решать проблему привычным аппаратным способом: укоротить пыл проверяющих. И федеральные, и местные власти стремились смягчать санкции, снижать интенсивность и масштабность проверок. В старое доброе время успешность действий разного рода контролеров оценивалась по количеству выявленных нарушений и примененных санкций. Теперь же власти, не меняя основ, попытались умерить пыл посредством устных рекомендаций. К особо активно разрушительным надзирающим грозили даже применять меры дисциплинарного воздействия, вплоть до увольнения. Выглядело все это, с точки зрения низовой бюрократии, более чем двусмысленно. Не смягчая жесткую нормативную базу, не меняя целей и задач проверяющих органов, начальство пыталось придержать низовую бюрократию и, более того, грозилось наказывать чиновников за бескорыстное служебное рвение. Это был даже не нонсенс, это было потрясение основ. Кто-то старался игнорировать это, для кого-то это оказалось последней каплей, побудившей к разрыву с госслужбой, но большая часть стала еще злее и агрессивнее.
При всем драматизме нотката обнаружились области, где последствия его оказались не столь значительными как могли бы быть, исходя из ранее звучавших оценок уровня коррупции. Существенной долей доведенных до суда уголовных коррупционных дел ранее были дела в отношении врачей и учителей. Ноткат показал истинные масштабы взяточничества в школах, вузах и больницах: с его наступлением мало что изменилось. Взяточничество здесь оказалось поверхностным и не массовым явлением, идейных коррупционеров, не способных исполнять свою работу без коррупционной смазки, которые теперь ставили бы всем ученикам подряд одни двойки, отказывающихся лечить больных выявилось немного.
Чиновничье самоедство
Доктор экономических наук Юрий Потемкин, он же Юстас, к этому времени вернулся из Германии на родину. Стоило ему вникнуть и оценить происходящие вследствие нотката, как казавшийся еще вчера столь важным опыт работы немецких саморегулирующихся организаций в строительстве потерял для Потемкина мало-мальское значение. Центральное место в аналитическом мозгу Юстаса сразу занял ноткат.
Юстас своему другу и коллеге Александру Детцелю, в дружеском общении – Алексу, в Германию. Открытое, нешифрованное письмо по электронной почте: «Дорогой друг! Происходящее у нас является очень наглядной иллюстрацией к нашему спору о всемогуществе и самодостаточности системы права. Это нонсенс, но наши сегодняшние проблемы происходят именно от точного ИСПОЛНЕНИЯ закона.
С позиций правоведа-государственника законы должны предусматривать регулирование всей общественной жизни без каких-либо исключений, точное следование им должно обеспечивать беспроблемность общественного существования. Негативное событие может произойти только в результате нарушения какого-либо закона, а закон этот должен устанавливать здесь персональную ответственность конкретного лица. Иными словами, закон всегда должен позволять определить виноватого и устанавливать для него меру наказания. Как нет здоровых людей для медицины – есть недообследованные, так и для правоприменителей наличие негативных общественных проблем указывает на факт нарушений закона и необходимость поиска виновных в том лиц. Если случилось что-то плохое, надо просто определить нарушенный закон и установить нарушителя. Даже при природных стихийных бедствиях: если скажем, землетрясение вызвало разрушения и жертвы, значит, виноваты сейсмологи, которые не смогли предсказать, строители, не выполнившие СНИП, или законодатели, принявшие плохой СНИП.
Следить за соблюдением законов и наказывать должна наша Генеральная прокуратура. Наблюдая происходящий сегодня в России ужас, она должна отреагировать, определив и наказав виновного. Но причиной проблем сегодня выступает именно законопослушное некоррупционное поведение граждан, их вынудил так вести себя президент (с участием Золотой Рыбки) или невыявленные иностранные (внутренние) враги. Наказывать прокуратура должна президента или плохо работающую ФСБ. Но это не все. Очевидно, что поскольку тяжелейшие последствия нотката связаны с чрезмерностью запретов во всех сферах регулирования, не преодолеваемых в настоящее время простой взяткой, прокуратура должна бы инициировать повсеместное смягчение нормативной базы и легитимизацию коррупции. Но от такой перспективы у нашего генпрокурора, наверное, мозг закипит. И потому подконтрольная ему структура с усиленным рвением занимается обычной работой, карая всяческих нарушителей и внося весомую лепту в разрастающуюся катастрофу.
Впрочем, не все прокуроры такие аморфные. Некоторые из них отличаются прямотой – в прессе был материал о районной прокуратуре из Медведевского района Тамбовской области. Местный санэпидемнадзор опечатал туалет в здании прокуратуры, тем самым, создал ей большую проблему. На это имелись полные юридические основания по причине антисанитарного состояния туалета. Прокуратура в ответ также создала проблемы санитарным врачам, однако туалет это не открыло. Не имея бюджетных средств на требуемый ремонт, не имея возможности провести его за счет подконтрольных предпринимателей, прокурор проявил здравый смысл и связал факт своих бедствий с ноткатом. И начал проверку по выявлению нарушения закона в связи с наличием нотката в их районе, и ни много ни мало ‒ во всей стране в целом. Выявил, что закрытие туалета связано именно с исполнением закона санитарными врачами и по юридической логике должно восприниматься прокурорами как благо. Проецируя картину на страну, прокурор получил простые и очевидные, но, тем не менее, странные выводы. И врачи, и прокуроры, как, впрочем, и другие контрольные органы, перестали за взятки закрывать глаза на разного рода нарушения, действуют в строгом соответствии с законом, но именно отсюда возникают проблемы. Законы в имеющейся комплектности сделали виноватыми всех, даже самих прокуроров. Районному прокурору следовало бы самому себе выписать предписание об устранении нарушения закона и ремонтировать туалет на отсутствующие бюджетные средства или как минимум своего заместителя оштрафовать. Но обычная парадигма мышления у него нарушилась, в мозгах завихрения возникли. Рассказывают, что прокурор в районной газете статью с либеральными тезисами опубликовал. Трудно сказать, что бы он еще натворил, может, постановил бы привлечь к ответственности думских депутатов оппозиционных фракций или самого президента, а может, сделал бы недопустимый вывод об ущербности самой системы презумпции всеобщей вины всех, но начальство заметило его проблемы с головой и уволило прокурора-либерала. Благодаря вмешательству областного начальства туалет распечатали без ремонта, но санэпидемнадзор не сдался полностью, и законники вынуждены ходить туда в марлевых масках и белых халатах.
Но вопрос на этом не закрылся, отстраненный от работы прокурор кричит на все стороны о несогласии со своим увольнением и, главное, о недопустимости пассивности Генеральной прокуратуры относительно нотката. Либерализм в его голове не прижился, «бывших» прокуроров, наверное, тоже не бывает. Поскольку факт негативного воздействия нотката на общественную жизнь очевиден, прокуратура просто обязана установить, несоблюдением какого закона он вызван и кто за это должен отвечать. С позиций экс-прокурора законы нужны не для какой-нибудь безопасности, порядка или чего-то подобного. Нет, они нужны для поиска виновных и определения им наказания. А нахождение виновных позволяет снять ответственность за негативное событие со всех остальных. «Такого, что нет виноватых, не бывает. Виноватый должен быть, обязанность Генерального прокурора его установить, и если он на то не способен, значит, виноват он сам и надо менять Генерального прокурора». «Нет невинных – есть невыявленная вина». Людям это кажется простым, логичным и убедительным.
Прокурор-диссидент вещает об обязательности со стороны Генеральной прокуратуры затребовать от всех причастных к ноткату лиц, невзирая на должности, в том числе от президента, объяснения и дать им правовую оценку. Если общеизвестный на бытовом уровне факт причастности президента к ноткату посредством сговора с Золотой Рыбкой подтвердится, то это потребует возбуждения уголовных дел по статье 285 «Злоупотребление должностными полномочиями» и 286 «Превышение должностных полномочий» в отношении президента.
Вот, дорогой Алекс, до чего может довести исполнение твоих любимых законов».
Дайджест прессы:
Киевская газета:
Без взяток российские законы, строгость которых, как известно, компенсируется необязательностью их исполнения, при известных условиях стали национальным бедствием. Можно позлорадствовать над проблемами москалей, но лучше задуматься: в безопасности ли мы? Какие проблемы появились бы у нас, повиляй антикоррупционная рыбка хвостом в нашей Украине? На сегодня мы почти столь же уязвимы: законов у нас тоже много, а бюрократы не менее сильны. И процесс развивается. Стремясь к сближению с Евросоюзом, мы создаем столь же мощную бюрократию и даем ей в руки всеохватывающую нормативную базу. Здесь мы не отстаем от России и подтягиваемся к Европе. Но в главном – в развитии системы разделения властей и общественных институтов, способных контролировать бюрократический беспредел, в том числе и вполне законный, основанный на принятых бюрократией в угоду себе любимой законах, мы не опережаем Россию и глобально отстаем от Европы. И мы столь же уязвимы, как и Россия. Слава Богу, пока коррупция нас спасает.
Посочувствуем же россиянам.
«Зюддойче цайтунг»:
Россия, что называется, влипла. Развертывание нотката сопровождается ростом разногласий премьера и президента. В стране наблюдается большой отток кадров из низовых звеньев контрольных структур, прежде всего, из дорожной и патрульной полиции, пожарной инспекции, многие представители которой, видимо, не находят смысла служить там, не имея возможности получать взятки. Существенное сокращение численности таких служб, однако, не сопровождается ростом числа аварий, серьезных правонарушений и пожаров, что дает президенту основания полагать возможность сокращения штатов контрольных служб. Позиция премьера принципиально иная, его нисколько не радует сокращение расходов на содержание полиции и пожарных. Он видит здесь ослабление выстроенной им за предшествующие годы мощной вертикали власти. Именно доминирующие над обществом силовые структуры и разросшийся бюрократический аппарат являлись основными проводниками влияния премьера. Сейчас эта опора тает, что, впрочем, не означает усиления влияния президента, которому опереться попросту не на кого. Инициированное президентом прекращение взяток вызвало нарастание недовольства не только бюрократии, но и населения, вполне интегрированного в систему всеобщей коррупции. Единственными союзниками президента могли бы стать представители внесистемной оппозиции. Однако возможный контакт президента с ними неизбежно поставит его вне партии власти.
По всей России на откуп дружественным или родственным предпринимателям были отданы сферы жизнеобеспечения территорий. Не имея должного уровня контактов с мэрами, губернаторами или федеральными властями, нельзя было претендовать на ведение крупного бизнеса при осуществлении поставок электроэнергии, воды, газа, строительства, дорожного хозяйства, предоставления жилищно-коммунальных и транспортных услуг. Ноткат быстро разрушил тесную дружбу власти и бизнеса, и поставщики ощутили бюрократическое давление. Вчерашние кормильцы, создававшие бизнесу тепличные условия, позволявшие завышать тарифы и вести себя с потребителями по-монопольному бесцеремонно, инициировали теперь снижение тарифов и перестали прикрывать от всевозможных проверок. Чиновники стали давать ход жалобам населения, ранее по большей части спускаемым на тормозах. Энергетики, коммунальщики и другие поставщики услуг столкнулись с валом штрафов и судебных исков. Не имея возможности закладывать такие расходы в тарифы, привыкшие жить на широкую ногу монополисты быстро ощутили серьезные финансовые трудности. Попытки привычным образом транслировать свои проблемы потребителям путем скрытого повышения цен, навязывания дополнительных, надуманных услуг или штрафов уперлись в ограничения платежеспособности населения и вызвали неплатежи. Традиционные рычаги воздействия на неплательщиков типа отключения электроэнергии или воды не срабатывали. Прекратив оказание услуги в соответствии с буквой закона, коммунальщики просто теряли потребителя: дать открытую или закамуфлированную взятку, как и устранить нарушения, он не мог, а раз так – не возникало повода к прекращению санкций. Проигрывали все: энергетики и другие монополисты остались без средств на текущие нужды, а многие потребители ‒ без электричества, тепла, воды, газа. Это вызвало вал возмущенных обращений к местным и федеральным властям. Последним не оставалось ничего иного, как одергивать монополистов и административными рычагами заставлять их снимать ограничения.
Самая сложная ситуация сложилась в столице. Ноткат случился вскоре после воцарения там нового мэра и осложнил и без того непростую ситуацию смены власти. Выстроенная за долгие годы масштабная система семейного и околосемейного бизнеса, охватывающая все сферы городской жизни, привыкшая всегда ехать на зеленый свет, спотыкалась и без того. Желающих, что называется, попинать раненого льва и так было много. Теперь их стало еще больше. Даже нейтральные вчера мелкие чиновники озлобились и пытались укусить побольнее бизнес своего вчерашнего хозяина. Продолжая образные сравнения из животного мира, можно сказать, что слона загрызали комары. Но основная беда была в другом. Ноткат не давал выстроиться новой схеме раздела коррупционных потоков и соответственно стабилизироваться экономике города. Строительный комплекс постиг полный коллапс: платежеспособный спрос на новую недвижимость упал до нуля, непреодолимые без взяток административные барьеры сделали невозможным само строительство. Насквозь коррупционная система привлечения труда гастарбайтеров перестала существовать, и коммунальные службы оказались в ступоре. Не имея возможности взять с иностранных рабочих мзду, работодатели изводили их придирками, под разными поводами снижали оплату, силовые структуры пытались штрафовать, задерживать по разным основаниям и высылать из страны. Нормально работать не давали даже немногим правильно оформленным мигрантам. Узбеки, таджики и прочие иммигранты стали исчезать из столицы. Их места отнюдь не заполнялись уволенными с престижных и денежных мест москвичами. Не хватало водителей общественного транспорта, московские улицы, дворы и общественные здания становились труднопроходимыми от мусора, газоны и скверы зарастали бурьяном.
По всей стране стал очевиден паралич системы госзакупок. У многих из причастных к сему чиновников, привычка к взятке была на уровне физиологии, они не могли работать, не получая откаты. Не распиленный бюджет никак не хотел осваиваться. Годами создаваемая система многоступенчатого контроля уже не уравновешивалась их стремлением распилить деньги. Напротив, бюрократы, потерявшие желание оплачивать госзакупки, цеплялись за многочисленные возможности не платить. Ощущая душевный дискомфорт, они изводили поставщиков всевозможными придирками, всячески затягивая закупки и особенно оплату. Поставщики, также не привыкшие к добросовестным поставкам недорогих и качественных товаров, не могли исполнить даже обоснованной части чиновничьих претензий. Первое время услуги оказывались, товары приходовались и использовались, но не оплачивались. Неплатежи породили шквал арбитражных исков по взысканию оплаты со стороны предпринимателей, бюрократия ответила встречными исками по невыполнению обязательств поставщиками. Судебная система захлебнулась. Поставщики стали отказываться от работы с госзаказом. Больницы оставались без лекарств, школы – без книг, даже силовики рисковали вскоре остаться без спецсредств и боеприпасов. В ориентированном на госзаказ мелком и среднем частном секторе начались массовые банкротства, крупный частный и полугосударственный чувствовал себя несколько лучше благодаря сохранявшимся пока номенклатурным связям.
Безрадостно было и в розничной торговле, где одновременно с падением платежеспособного спроса наблюдался и товарный дефицит. Сказались усилия таможенников, которым было трудно, что называется, «дать добро», не поимев взятку с импортеров. «Серые» схемы работать прекратили, а оформить все по-белому стало чрезвычайно трудно даже доброкачественные товары с полным комплектом справок и сертификатов, при полной оплате пошлин. Рядом с таможенниками активно работали сельскохозяйственный, фитосанитарный, ветеринарный надзоры и, конечно, Роспотребнадзор. Кроме грузинского запретили чилийское, южноафриканское и даже французское вино. Белорусские сыры, украинский сахар, итальянские макароны и американские окорочка, не говоря о китайской бытовой технике и игрушках, оказались вредными и запрещенными к ввозу. Лишь благодаря заступничеству МИДа и администрации президента удалось сохранить ввоз абхазских мандаринов. Ассортимент импортных товаров стал сокращаться, цены поползли вверх. Задавленный контролем российский производитель не мог, да и не сильно хотел заполнять товарные ниши. Падение производства и торговли сделало безработными миллионы граждан.
Еще хуже складывалась ситуация в финансовом секторе. Банки накрыла волна оттока вкладов, многие не смогли выполнить свои обязательства самостоятельно, суммарный дефицит превысил возможности агентства страхования вкладов, которое вынужденно обратилось за помощью государства. Начались массовые невозвраты кредитов физическими лицами и предприятиями. Причем без перспективы взыскания в судебном или ином порядке – суды и приставы были уже перегружены, а коллекторы не могли ничего сделать по причине реального отсутствия денег у заемщиков. В результате через полгода после начала нотката действующими осталась малая часть банков, добившаяся государственной помощи. Но и они не принимали вкладов ввиду отсутствия вкладчиков и не выдавали кредитов в виду отсутствия надежных заемщиков. Их основной функцией стало проведение платежей клиентов и выдача наличности. Расчеты, впрочем, все более перемещались в наличную сферу. Страховым компаниям пришлось еще тяжелее: добровольное страхование перестало интересовать кого-либо, полудобровольное, навязываемое в довесок к кредиту, сжалось вместе с основной услугой, обязательное типа ОСАГО также сузилось до минимума и не могло поддерживать страховые компании на плаву. Всякого рода инвестиционные структуры вообще закрылись за полной ненадобностью. Финансовый рынок также выбросил на улицу сотни тысяч еще вчера вполне прилично зарабатывавших людей.
Новые безработные попытались было повторить опыт начала 1990-х и зарабатывать в неофициальном секторе услугами, торговлей и челночным бизнесом. Определенный рост теневой экономики был востребован, однако правовая ситуация кардинально отличалась. Если в 90-е власти поощряли неофициальную занятость, видя в ней средство для выживания миллионов граждан, то сейчас и нормативная база, и возможности правоохранителей, и, главное, их настрой оставляли предприимчивым гражданам мало шансов.
Островки в бурном океане
Относительным островком стабильности оставались общенациональные госкорпорации, «Газпром» и нефтяная отрасль. Спасала ориентация на внешний рынок, дававшая стабильную выручку, защищавший их от проверок мощный административный ресурс, необязательность процедур закона о госзакупках. Выстроенные каждая по своему персональному закону госкорпорации были во многом самодостаточными структурами, способными существовать обособленно от остальной экономики. Создавались они под определенных лиц из ближайшего круга и ориентировались на рост влияния государства в экономике посредством захвата ликвидных активов с последующей передачей их в нужные руки. Высшее руководство госкорпораций не было ориентировано на обычные коррупционные схемы. Главными стимулами являлось увеличение собственного влияния через рост мощности подконтрольной структуры и постепенный перевод непосредственно на себя особо привлекательных активов и переориентация уже на них финансовых потоков государственного бюджета. Первая возможность ноткатом затронута не была, более того, в обстановке всеобщего безденежья возможности госкорпораций скупать активы, усилились. Возможность перевода их на себя закрылась полностью: любые действия менеджмента в этом направлении непостижимым образом отслеживались, информация и все документы попадали в прокуратуру, ФСБ, МВД, и Следственный комитет. Переоформить собственность не получалось, более того, приходилось отбиваться от агрессивных силовиков. Малоинтересно стало и рулить финансовыми потоками. Ноткат заблокировал возможность оплаты поставок и услуг, полученных от аффилированных с руководством фирм. Безошибочным образом были определены предприятия, созданные не только прямыми родственниками, но и любовницами и крестными детьми. Получить товары от них можно, оплатить ‒ никак. Оно бы и не страшно – кроме родственников и друзья имеются, но и здесь начались проблемы. Продать по завышенной цене что-либо было вполне можно, получить оплату – тоже, можно было и обналичить сверхприбыль. Но попытка поделить ее, передать часть кормильцу при должности неизбежно завершалась исчезновением денег. И ноткат срабатывал не только при простой передаче наличности, но и во всех хитроумных вариантах с переводом денег на родственников, в серии маскирующих перебросок по счетам, в том числе зарубежным, использовании пластиковых карт, ценных бумаг, векселей, и т.п. Смысл подставляться, завышая цены, для менеджмента госкорпораций был утерян. Оставалось довольствоваться высокой официальной зарплатой и премиями.
Следует отметить, что ранее коррупционный распил бюджета госмонополий имел место и со стороны среднего и низового менеджмента, большая часть потерь происходила именно здесь. Ноткат сделал невозможными все хитроумные и многообразные схемы увода денег в свой карман, и офисным работникам также пришлось жить на одну зарплату. Утешал лишь ее уровень и смутная надежда на стабильность. Это удерживало их от разного рода деструктивных действий по образцу работников других секторов. Впрочем, попытки скрытого саботажа закупок встречались, но меньшая по сравнению с бюджетным сектором масштабность (в штуках, не в рублях!) закупок позволяла высшему менеджменту в ручном режиме контролировать процесс. В итоге произошло еще вчера немыслимое: рынок закупок госкорпораций стал открываться для хлынувших на него посторонних. Конкуренция вызвала существенное снижение цен и соответствующий рост доходов госкорпораций, которые ну никак не удавалось прикарманить их менеджменту.
Госкорпорации оказались единственной частью экономики, для которой ноткат оказался хотя и вредным, но не убийственным и даже немного полезным. А благодаря тому, что они охватывали весьма существенную часть производства валового национального продукта, у федеральной власти еще были и деньги, и другие ресурсы.
Соответственно высшая московская номенклатура и верхушки региональных элит не чувствовали себя материально ущербно, по крайней мере в текущих расходах. Ноткат воздействовал только на коррупцию и бытовое взяточничество, опричнина оказалась ему неподвластной. Высшая номенклатура взяток как таковых не брала уже давно, ее материальные интересы обеспечивала мало связанная с казнокрадством и существовавшая без прямого конфликта с законом система освоения бюджетных средств. Все значимые потоки бюджетных и внебюджетных денег проходили через подконтрольные высшей номенклатуре структуры. Их финансовые и ресурсные возможности легко обслуживали текущие потребности сановников. Инвестиционные интересы обеспечивались вполне легитимным приобретением по бросовым ценам понравившихся объектов госсобственности. Розничные взятки, казнокрадство, торговля должностями, поборы с нижестоящих чиновников были высшим чиновникам не нужны и воспринимались с брезгливостью. Вместе со вчерашними вынужденными взяткодателями они могли радоваться ноткату – теперь нижестоящая бюрократия не могла растаскивать средства в розницу, они оставались в сохранности для нужд сановников.
Но и здесь проблемы все же возникли. Ноткат сократил до минимальных величин рентабельность бюджетоосваивающих действий: полученные сверх некого уровня средства терялись в никуда, так же как и простые взятки. Невозможным стало прямое казнокрадство, порой встречавшееся при нестандартных закупках и среди номенклатуры, по преимуществу вновь испеченной, не наевшейся. Но сама система опричнины осталась: ранее очень успешные в бизнесе родственники больших начальников стали просто успешными. Но проблемы стали нарастать и здесь: ставшие малоуправляемыми рядовые контролеры и правоохранители создавали их все больше, призванный осадить и успокоить начальственный окрик действовал на них все меньше.
На блог президента стали приходить письма, мотивом которых было: «Жаль, что ты не самурай, – знал бы, что делать», «верни наши взятки», «у тебя Газпром, а нам как жить?», «что ты наделал, м-к?!» Спецслужбы не искали и не наказывали авторов таких писем, как бы солидаризуясь с ними. Президент был подавлен, подумывал об отставке, не без оснований опасался за свою жизнь. Ощущая себя как бы в вакууме, он без согласования с премьером и своей администрацией установил контакт с оппозиционными либералами. Единственно возможным для себя в данном случае способом – через интернет. Либералы оказались единственной, нет, не силой – это и раньше для них было слишком громко, – группой, которую ноткат вдохновил и оплодотворил. Они фонтанировали идеями о том, что происходящее дает прекрасную возможность разгосударствления общественной и экономической жизни, что надо сделать следующий шаг и наладить работу независимых общественных институтов, могущих лучше исполнять многие функции, закрепленные сегодня за бюрократией. Либералов, как заезженную пластинку, давно перестали слушать и слышать, а тут радость такая – с ними общается президент. Хотя многие из числа либералов догадывались, президент сегодня такойже маргинал, как и они сами, но внимание льстило, высказать свои умные мысли аж самому президенту хотелось.
К примеру, президенту предложили свой вариант многострадальной и уже мало кому нужной дачной амнистии: просто менять старые правоустанавливающие документы на новые при отсутствии между членами садоводческих товариществ споров о границах участка. Президента привлекала простота такого подхода, но, помня о своем юридическом образовании, он не смог согласиться с возможностью игнорирования предусмотренных законом четких юридических процедур, только лишь и способных уберечь от ошибок и злоупотреблений.
В обобщенном виде подход либералов не изменился: надо упрощать законы, сокращать сферу деятельности бюрократии, отдавать часть государственных функций в частные руки, как это было сделано, к примеру, с нотариатом, тем более что ноткат, ослабив бюрократию, создавал удобный фон для масштабных действий. Но юридическое образование и мировоззрение президента не позволяло ему мыслить революционными категориями. Выбирая его временным президентом, местоблюстителем престола, премьер очень четко просчитал ‒ и не ошибся: он не был способен к самостоятельным действиям. И изображая из себя умудренную знаниями и опытом высшую юридическую инстанцию, президент отвечал либералам: замысел хороший, однако реализовать трудно, как можно экспериментировать с чиновничеством в трудный для него момент? Надо привести все в порядок, а потом постепенно принимать нужные законы. Сегодня заниматься этим не время, да и некому. Эти обычные, не раз и не два повторявшиеся возражения не были убедительны и для самого президента. Он понимал, или скорее чувствовал: созданная ноткатом ситуация позволяет провести глубокие реформы, более того, она требует этого, иначе процесс незавершен и будет крайне вреден своими последствиями. Но, не имея смелости, он прятался за привычными соображениями: расшатывать лодку дальше нельзя, тем более что какие-либо заметные могущие быть созидательными силы не просматривались, опереться было не на кого. Наблюдая это, поначалу было обеспокоенный контактом президента с либералами премьер лишний раз радовался верности своего выбора.
Тем не менее мучиться вопросом «что делать» президенту оставалось недолго, поскольку вопрос «кто виноват» в правящей элите был решен. Не заморачиваясь вопросом, была какая-то там Золотая Рыбка или нет и чтоонасотворила, элита сомнений не испытывала: именно президент виноват в ноткате. Впрочем, масштаб проблем был таков, что одного козла отпущения могло и не хватить. В верхах наблюдался заметный раздрай, дело дошло до упреков в адрес премьера: кого ты нам поставил, говорили тебе: не годится он, не наш он.
Премьер, конечно, оставался центром власти, но власть эта была уже не та. Запахло концом 1990-х: страна и элита погружались в анархию и неуправляемость. Даже столичные чиновники позволяли себе высказываться вразрез с генеральной линией и вслух рассуждали: зря в коррупции беду увидели, брали мы немного и работали нормально, никто в ущерб закону и должности не брал, наоборот, предлагали все, но брали только с тех, кто государству пользу несет. Теперь плоды пожинайте. Регионы были еще злее. Прекращение взяток, по оценке региональной и низовой части столичной бюрократии, произошло лишь на их уровне. Про ноткатные проблемы «Газпрома» и «Ростехнологии» никто не слышал, и бюрократия сделала вывод: там все по-прежнему, бюджеты осваиваются. В Золотую Рыбку, в то, что именно она отменила в стране взятки, как и в то, что взятки отменили для всех, верила все меньшая часть бюрократии. А все большая часть начинала становиться оппозицией назначенной виновной во всем московской номенклатуре. По мере удаления от столицы люди были все более склонны объяснять проблемы тем, что «москвичи все себе захапали», хотя пока не персонально президент, премьер или кто-нибудь еще, а именно обобщенно «москвичи».
Для премьера и ближнего круга это не было тайной. Соратники предложили премьеру вернуться, сделав именно президента козлом отпущения. Момент казался удачным. Но только на первый взгляд. Вернешься, тем самым возьмешь на себя полную ответственность, а дальше что? Ты следующий. И премьер решил не спешить делать рокировку, выходить на первый план пока слишком опасно, сначала надо решение проблемы нащупать, и уже потом вернуться спасителем страны.
Над поиском антинотката неустанно работала первая опора премьера – ФСБ. Целевые точки ее деятельности следующие: установить, кто и как ввергнул Россию в ноткат, определить меры восстановления в стране нормальной жизни и, главное, создать средства нанесения ответного удара. Ситуация была гораздо хуже, чем когдалибо ранее: страна сваливалась в хаос, а что, между тем, делать ‒ совершенно не ясно. Россия не просто отставала в разработке супероружия. Все было не так, как в 1945 году с атомной бомбой, сейчас никто ничего не знал о супероружии до момента использования, как, впрочем, и после.
С вопросами «кто» и «зачем» ФСБ справилась легко, большие усилия не потребовались. В отличие от президента, горлопановжурналистов и разных либералов, в ФСБ прекрасно осознавали значение коррупции для существования государства российского. Золотая Рыбка – операция прикрытия, не более, врагом были и остаются коварные америкосы, именно они надломили системообразующий стержень власти. Думать, что на такое оказались способны китайцы или какие-нибудь там арабы, было просто унизительно. Именно америкосы уже разрушили СССР своей демократией, но Россия смогла переварить эту демократию, сделав ее суверенной, а общество удалось спаять вертикалью власти, цельной благодаря коррупции. Страна поднялась с колен и стала наращивать мускулы. Здесь и ответ на вопрос «зачем»: америкосы, задыхаясь от злобы и бессилия перед нарастающими успехами суверенной России, придумали средство: разрушить вертикаль власти, лишив россиян возможности брать и давать взятки.
До этого момента все было просто и понятно, но вот далее начинались сложности. Что, собственно, сделали америкосы: или распылили над страной некую сыворотку нотката, заразили территорию страны некими микроорганизмами, устроили сеанс тайного гипноза, облучили ее лучами правды, или что-то еще? На сей счет не имелось даже внятных предположений. Золотая Рыбка вновь была всесторонне изучена. Ничего интересного опять не выявилось. Искать следовало в другом месте. Неизвестность наличествовала полная: непонятно, было ли воздействие разовым или длящимся, как определить его природу, где найти источник воздействия, как обезвредить его, можно ли выработать разовое противоядие, или есть надежда добиться иммунитета?
Диагнозы нездоровья
Но профессионалы борьбы за безопасность не опустили руки, они напряженно работали, и вскоре появился первый успех. Удалось определить плацдарм, с которого шло воздействие. Им оказалась Украина. Тут ФСБ проявила всю глубину своей аналитики, и помимо привычки обвинять Украину в разных грехах, связала ее причастность с одновременным наступлением нотката на всей территории страны, а не по мере наступления нового дня с востока на запад. Никто, кроме ФСБ, не сумел увидеть здесь причинно-следственную связь. Лишь профессионалы ФСБ, благодаря длительному опыту расследования самых разных дел, сумели связать одно с другим. Но доводы свои раскрывать никому не стали, вот ответ, а доводы, почему так ‒ секретны.
Операция «Антиноткат» вообще разворачивалась в обстановке строжайшей секретности. К весне ее масштабы уже не уступали усилиям по разработке ракетно-ядерного щита в сталинский период, а мера энтузиазма исследователей была много выше. Закрытые (в смысле спрятанные) с советских времен исследовательские институты с азартом занимались разработкой проблемы. Ввиду неясности природы и механизма воздействия отрабатывалось сразу несколько гипотез о его химической, лучевой, бактериологической и экстрасенсорной природе.
Теоретическим посылом исследований явилось достаточно очевидное предположение о том, что антикоррупционное воздействие должно оставить следы в организме человека. Их надо выявить и тем самым определить природу воздействия. В отличие от медицинских исследований антиноткатные невозможно было проводить на мышах или собаках, в силу их неподверженности коррупции. Поэтому группу зараженных сформировали из добровольцев, открыто заявлявших о том, что ранее брали взятки, хотели брать и дальше, но теперь не могли. Первыми поработали с ними психиатры. Их попытки выявить возможные психические отклонения не увенчались успехом: ничего необычного не обнаружилось. Не принесла результата и работа опытных следователей комитета с добровольцами: никто из допрашиваемых не мог вспомнить чего-либо необычного в момент потери взяткоспособности. Лишь один сообщил, что в ночь накануне видел во сне выступающего по ТВ президента, ничего, впрочем, не говорившего о коррупции. Не дало ни малейшей зацепки и комплексное неврологическое и общесоматическое обследование вчерашних взяточников: и магнитно-резонансная томография, и рентген, и ультразвук. Исследования мочи и кала определяли их как самых обычных людей с самым обычным и пестрым набором заболеваний. Для чистоты эксперимента процедуры повторили и на двух контрольных группах. В одной собрали добровольцев, отбывающих сроки заключения за взятки. В другую за большие деньги привлекли бюрократов – действующих коррупционеров из Белоруссии.
Исследование состояло в сравнении медико-биологических характеристик людей первой группы, явно зараженных ноткатом, второй, про которых это сказать с уверенностью было нельзя, и персонажей третьей группы, определенных как полностью здоровых. Несмотря на использование самых передовых средств диагностики и масштабности работы, никаких отличий зараженных от здоровых, помимо тех, которые объяснялись бы простыми и естественными факторами, не обнаружилось.
Впрочем, посыл исследований об исключительно антропогенном характере коррупции был подвергнут экспериментальному исследованию. В группах высших обезьян попытались смоделировать ситуации взяткодаяния: альфа-самцу шимпанзе предложить мешок бананов за право совокупиться с самкой. Загримированный под обезьяну сотрудник ФСБ, волоча за собой мешок, скачками приблизился к охраняющему гарем альфа-самцу. Остановленный чуть поодаль предупреждающими криками вожака сотрудник развязывает мешок и начинает показывать содержимое. Схватив гроздь бананов левой рукой, он размахивает ею по направлению к вожаку и обратно, при этом правой рукой с вытянутым указательным пальцем показывая на одну из самок. По замыслу авторов эксперимента это должно было иметь смысл: возьми бананы и отдай самку. Согласившись или отказавшись, вожак должен был продемонстрировать способность или отсутствие таковой к принятию взятки. Критики указывали, что коррупционность модели неочевидна, больше наличествует предложение купли-продажи. Но альфа-самец проявил совсем другую логику. Когда действия загримированного сотрудника стали назойливыми, он просто отобрал у него мешок бананов и поделил с гаремом. Такие эксперименты, проведенные неоднократно в разных вариациях показывали: обезьяны ограничиваются более простыми, чем человек, схемами поведения. Если бы чиновник руководствовался такой же схемой, ему следовало бы просто отбирать деньги у граждан и предпринимателей. Но в сложном человеческом обществе такая модель поведения нежизнеспособна. Вожак обезьян не обеспокоен умалением у других самцов стимулов сбора бананов: принесут – хорошо, нет – потребное количество соберу сам. Поэтому он не боится отбирать, ничего не давая взамен. У чиновника все сложнее. Как бы он ни относился к предпринимателям и гражданам – своему дойному стаду, – он не должен отбирать у них все и подрывать полностью их стимулы к труду. Надо брать в меру, оставляя необходимое для расширенного воспроизводства стада, взамен отнимаемого следует оказывать государственные услуги. Иначе бананы придется собирать самому, что со статусом чиновника малосовместимо. Эксперимент доказал: взятка ‒ явление только антропогенное, условие ее – сложная структура общества и наличие некой морали (не отбирай все). И позволил сделать практический вывод: некоторые чиновники ведут себя в высокоорганизованном человеческом обществе как обезьяны.
К сожалению, полученные выводы пока не несли практической пользы.
Шагом именно в этом направлении представлялось определение характера заражения. Гипотезы рассматривались самые разные.
Пищевое заражение. На первый взгляд, весьма вероятный сценарий. Импортные продукты, а их доля в структуре потребления очень существенна, могут быть легко заражены на стадии изготовления или транспортировки. Поел американские окорочка, а может быть, и украинское сало, запил грузинским вином, и все – заразился ноткатом. Но сколько санитарные службы ни старались выявить в продуктах что-либо необычное, возможно, причастное к ноткату, таковое не выявлялось.
Другая гипотеза: может быть, ноткатное воздействие вызывается технологическими особенностями приготовления пищи? На фоне чрезвычайно размножившихся в последние годы на ТВ кулинарных передач это казалось вполне заслуживающим внимания. А вдруг это неспроста?! Не здесь ли канал воздействия? Не за деньги ли американских спецслужб стараются телевизионщики? Всякие неправительственные организации ‒ этих открытых иностранных агентов мы поприжали, а они вот куда передислоцировались! А наши падкие на все импортное люди готовят еду по западным рецептам и, ни о чем не подозревая, ноткатом заражаются. Очень даже возможно, но реальных фактов нет. А есть факты, не укладывающиеся в пищевую гипотезу. Доля импорта в продовольственной корзине по регионам сильно отличается, может, и мера нотката тоже? Нет, ноткат везде стопроцентный, значит, либо источник заражения не здесь, либо препарат очень сильный, способен давать эффект даже при минимальной концентрации. Но если это так – средство столь сильное, что совсем малая доза способна отваживать от взяток, то случаи нотката, и отнюдь не единичные, должны быть в сопредельных странах, для яда точность, ограниченная территорией страны и ее гражданами, недостижима. Но раз в Казахстане и в Белоруссии, да и в Киеве все нормально, значит, воздействие не пищевое, не через кулинарию или продукты.
По таким же основаниям была отвергнута и гипотеза о заражении посредством распыления-опрыскивания территории страны некими химическими веществами или бактериологическим оружием: и их воздействие должно было бы неизбежно проявиться у соседей. Но сопредельные страны и на границах с Россией, и вдали от них продолжали благоденствовать в коррупции. Тем не менее тезис был перепроверен: экологами были изучены многочисленные пробы грунта и воды всех регионов России. Ничего нестандартного.
Был и другой очень простой и убедительный довод против гипотезы поголовного химического или пищевого заражения населения: выполнить это одномоментно в масштабах России неосуществимо технически.
Казалось бы, требуемая точность и избирательность, соединенная с быстротой и масштабностью, возможна при лучевом воздействии. Если предположить, что американцы изобрели некие лучи правды (такое название вызывало большие споры – какая правда в ноткате?!), то с некоторой натяжкой можно допустить достаточно точное облучение выбранной территории из космоса. Но такое мощное излучение со спутников не могло быть не замеченным военными, метеорологами и астрономами – а никто из них ничего подобного не зафиксировал. Единственный вариант – излучение некой новой, не улавливаемой имеющимися приборами частоты или излучение, принципиально новое по своей природе. Но возможность практического масштабного использования неизвестного российской науке открытия была дружно отвергнута представителями всех профильных естественно-научных институтов.
Впрочем, решающим доводом против лучевой версии стали житейские соображения. В нее не укладывался факт поездок чиновников соседних стран в Россию. В любой момент на территории страны присутствуют граждане близлежащих государств, значит, в этих государствах должны появиться зараженные чиновники и отдельные случаи нотката. Но их нет, а предположить, что лучи могут быть избирательны и действуют только на российских граждан сложно даже теоретически.
Приведенные выше, в общем-то, простые выводы, будучи уже сформулированными, кажутся самоочевидными. Но сделать их было совсем не просто. Ввиду полной исходной неясности темы трудность представляла даже постановка вопросов. Она требовала серьезной теоретической работы лучших специалистов по системному анализу в тесной координации с профессионалами конкретных сфер. Общеконцептуальные измышления необходимо было постоянно сверять с состоянием дел в разных сферах и пытаться проверять экспериментально. Даже возможностей ФСБ оказалось недостаточно для налаживания взаимодействия теоретиков с военными, медиками, экологами, санитарными врачами, тюремщиками, таможенниками и пр. Такие масштабные исследования потребовали поддержки и координации на самом высоком уровне. Для этого была создана межведомственная комиссия. Возглавил ее лично премьер, экспертами привлекли способных решать многоплановые задачи специалистов. Источник нотката мог обнаружиться в самой неожиданной сфере, и на предмет имевших место нештатных ситуаций были опрошены представители всех государственных структур. Наводнения, всплески инфекций, землетрясения, падения метеоритов, техногенные аварии, всплески социального недовольства и межнациональные конфликты происходили регулярно, но носили сугубо локальный характер и не могли иметь глобальных последствий для столь большой страны.
В итоге за несколько месяцев, несмотря на большие усилия и личное участие премьера, исследования природы нотката не продвинулись далее заходивших в тупик общетеоретических рассуждений, хаотических поисков чего-либо необычного и ничего не выявивших медицинских обследований коррупционеров.
Ненамного лучше обстояло дело с поиском средств антинотката. Он разворачивался столь же масштабно, но преимущественно в практической, экспериментальной плоскости. Неясность проблемы ставила исследователей в положение древних алхимиков и вынуждала действовать совершенно вслепую. За неимением лучших вариантов пришлось извлечь на свет и изучить средства и методики, которыми средневековые экспериментаторы пытались получить философский камень. Штудирование большого перечня источников не принесло ничего полезного. Действовать согласно им и соединять на рассвете (закате, в полночь) серу, соль и ртуть, накаливая и остужая, очищая осадок и перегоняя раствор, пока предмет действий не превратится в некого загадочного красного льва, для технократов ФСБ было неприемлемо. Но и альтернатива слепому поиску методом проб и ошибок не находилась. А потенциальный арсенал поиска в XXI векебыл неизмеримо объемнее средневекового. Средство антидота могло обнаружиться где и как угодно:
при использовании самых разнообразных химических, биологических веществ, бактерий и вирусов, не являвшихся традиционными лекарствами;
в применении средств лучевого воздействия во всем его современном спектре;
при испытании биохимических и психотропных препаратов;
при использовании методов физического воздействия, к примеру, нагрева выше 100 градусов, спуска на большие глубины, а также высокого давления, электрического тока или условий невесомости.
Арсенал науки расширился настолько, что проблематично было даже составить перечень возможных вариантов. Но энтузиазм бюрократии был настолько высок, что нашлись и экспериментаторы, и подопытные чиновники. Добровольцев из тюрем, отбывавших срок за взятки или мошенничество, перемещали в организованные по типу сталинских шарашек лаборатории и подвергали воздействию тестируемого средства антинотката. Хирурги вырезали разные заподозренные в связи с ноткатом органы, специалисты по лучевой терапии облучали, химики кормили химией, физики обрабатывали электричеством, давлением, паром, температурой и пр. Подвергнутых воздействию бывших чиновников, если те оставались трудоспособными, временно восстанавливали в допосадочной должности: пытайтесь получить взятку! Относились к подопытным бережно, изменения общего состояния организма под воздействием разных потенциальных антиноткатов внимательно отслеживали, при наличии угрозы жизни делали перерыв. Оно и понятно: и подопытных мало, и народ они свой, чиновный. Большая часть облученных или накормленных разнообразной химией взяточников, как правило, после первой попытки оставались живы, но взятки получить не могли и, подлечившись, вскоре выходили на вторую попытку, потом третью, вплоть до пяти. Переживших пять доз, как и ставших инвалидами ранее, полностью реабилитировали, выпускали на волю и по желанию восстанавливали в прежней должности.
Как вскоре стало ясно, осужденных взяточников в стране оказалось совсем немного, и убыль пришлось компенсировать добровольцами с воли. И таковые нашлись. Доведенные до отчаяния чиновники в части своей готовы были рискнуть здоровьем для восстановленияпривычногообраза жизни. Ко всеобщему сожалению, безрезультатно. Через пару месяцев стало очевидно: путь это тупиковый, перепробовать на чиновниках все возможности нереально. Алхимики, экспериментируя отнюдь не на людях, за столетия своей работы не смогли отработать гораздо меньший перечень средств.
Следовало сузить круг, выделить реальные возможности, отсечь лишнее. Казалось бы, потребный критерий на виду: поскольку отрицательный результат в науке – тоже результат, там, где не найдено причины бедствия, не должно быть и антидота. Так можно было исключить почти все. Но нет, практический опыт диктовал другое: рак, причины которого не изучены, лечат лучевой и химиотерапией. Впрочем, углубляться в теоретические изыскания времени не было, и критерий отсечения был взят от практических возможностей. Если алхимики в надежде получить золото подвергали воздействию неживые субстанции, то исследователи в погонах экспериментировали даже не на крысах, а на живых людях, и не в лабораториях, а отчасти в реально действующих государственных учреждениях. Поэтому первым делом исключили все варианты, приводившие к быстрой смерти подопытных. Не по причине гуманности, ввиду недостатка людей.
Это позволило исключить из перечня средств восстановления взяткоспособности хирургию, электрический стул и смертельные и близкие к тому инъекции. Осталось все же очень, неподъемно много: большая часть традиционной и народной медицины плюс всякая околонаучная эзотерика. Энтузиазм исследователей упирался в нереализуемость имевшихся вариантов, а выработать общий вектор работы ученые по своему обыкновению не могли. Требовался внешний импульс, способный направить работу лучших умов страны в единственно верном направлении.
Премьер почувствовал это. Несмотря на то, что версия нотката как психического заболевания не получила подтверждения, интуиция подсказывала ему: решение именно в области психиатрии. Если человек не может взять взятку, но может взять карандаш или официальную зарплату, то у него что-то не так не с руками или животом, у него голова не в порядке. Вскоре созванная ФСБ конференция врачей-психиатров постановила признать появление нового психического заболевания – ноткатного бредового психоза. Неизвестность причин заболевания для психиатрии – вещь вполне привычная, она никого не смущала. Как и чрезвычайно разнообразные, сходные с другими болезнями симптомы. Есть болезненное явление, охватывающее большую группу населения, есть разнообразные признаки явных психических расстройств: значит, есть и заболевание.
Привыкших к сотрудничеству с ФСБ психиатров имелось достаточно, да и сам советский опыт взаимодействия забыт еще не был. Ведущие психиатрические клиники разгрузили от обычных пациентов и заполнили добровольцами – бывшими взяточниками с зон и с воли. Все они демонстрировали явные симптомы психических расстройств: тревожность, эмоциональную напряженность, подавленность, даже слезливость, от депрессивного торможения до маниакального возбуждения. Впрочем, для скептиков этот факт легко объяснялся разрушением ноткатом привычного уклада жизни взяточников, событием, оказавшимся для них, да и для всей страны масштабным и значимым не менее, чем распад Советского Союза или дефолт 1998 года. Достоверно обнаружить некое новое, общее для всех психическое заболевание с особой симптоматикой и уж тем более выявить, локализовать его причину не удалось. Несмотря на наличие у некоторых чиновников бреда, галлюцинаций, маниакальных состояний, никто не мог вспомнить видений чего-либо (или кого-либо), сделавших их невзяткоспособными; никто не слышал соответствующих голосов и не спорил с ними, никто не общался (не спорил, не дрался, не прятался и пр.) с Золотой Рыбкой или иным вызвавшим ноткат существом; никто не сознался, что его поразила молния (совесть, стрела Амура и пр.), после чего он ввергся в ноткат. Только вполне обычный бред и обычные галлюцинации, ничего, что могло бы подсказать разгадку причин нотката и особенные методы лечения. Но скептики не могли воспрепятствовать генеральной линии.
Назначенные ответственными за антитноткат психиатры, вынуждены были использовать привычные методы лечения душевнобольных: устранять имеющиеся знакомые синдромы ранее использовавшимися препаратами. И новую, неизвестную болезнь стали лечить, воздействуя на нервную систему давно опробованными нейролептиками, транквилизаторами, стимуляторами. Работа для многих привычная, хотя и с советских времен подзабытая: лечили как болезнь нелюбовь к социализму и партии, почему бы неспособность к взятке не полечить?!
Антиноткатные усилия ФСБ и возглавляемой премьером комиссии не были единственными. Острота темы стимулировала большое число аналогичных, но автономных исследований других структур. Так, ещенедавно, посути, дочерний для ФСБГоснаркоконтроль постарался провести собственное, не связанное с ФСБ полноценное расследование. Не вызван ли ноткат неким новым синтетическим наркотиком или добавкой в привычную алкогольную продукцию, воздействие которой на центры удовольствия в мозге заменяет собой взяткожелания? Невзирая на предоставленные коллегами из ФСБ выводы о неприемлемости гипотезы о химическом (или подобном, наркотическом) заражении в силу его неизбирательности, а также факт невысокой подверженности наркомании и отнюдь не массовой алкоголизации бюрократии, наркоконтролерами была проведена огромная работа. Они протестировали всю продаваемую в стране алкогольную продукцию, причем как импортную, так и рядовую водку на предмет необычных ингредиентов. Ничего,могущего быть средством нотката не обнаружилось. Не выявилось и совпавшего с ноткатом по времени импорта нового алкоголя, как и появления в стране некого нового наркотического вещества. Отчасти продублировав ФСБ, Госнаркоконтроль сработал с таким же отрицательным результатом.
Решение загадки нотката становилось своего рода национальным проектом, растущим снизу. Несмотря на определение нотката с подачи премьера как психического заболевания, свои подходы искали медики и ученые разных сфер. Работа становилась если не всенародной, то всенаучной, даже шире: включились все, кто относил себя к думающим людям. Выполнялась она в отсутствие финансирования, специалисты высказывались, спорили, публиковали статьи, проводили конференции, рассказывая о своих антиноткатных идеях и попытках их экспериментальной проверки.
Внесла свою лепту Высшая школа экономики. Учеными был подготовлен доклад, разрешающий ряд мировоззренческих и теоретических вопросов нотката, призванный устранить хаотичность, бессистемность поисков его причин и средств преодоления. Ключевыми были выведены два вопроса. Что есть коррупционное поведение: норма или отклонение? Что считать болезнью: беспросветную честность или стяжательство на службе? Если принять концепцию homo ekonomikus как человека корыстного, то стремление к взятке есть безусловная норма. Пока наш homo не видит очевидности цепи взятка ‒ тюрьма, его коррупционное поведение есть норма, он поступает вполне рационально, больным должен быть признан так называемый «честный», неберущий чиновник. Моделирование поведения человека (ученые ВШЭ использовали модель, авторы которой были ранее удостоены Нобелевской премии по экономике) обосновывает его неспособность реально оценить возможныевыгоды, потери и их вероятности вследствие выбираемого сценария поведения. Иными словами, обычный чиновник не способен связать взятку и наказание как взаимообусловленные события, а раз так, он должен искать взятку, что и будет для него рациональным выбором. Получается: здоров берущий, болен «честный». Но это для среднего человека в ситуации неопределенности. Чиновник на Западе много наслышан о неотвратимости наказания, поэтому посыл о нерациональности его выбора в данном случае будет неверным. В так называемых развитых странах общепринято считать взятки недопустимыми и крайне опасными. Поэтому здоровым поведением будет как раз некоррупционное. А больными следует признать взяточников. Ситуация в России иная. Неотвратимость наказания отнюдь не очевидна для наших бюрократов, дальнейшее раскручивание логической цепи приведет к признанию нотката острым заболеванием. В российских условиях ноткат не возвращает чиновника к экономически рациональному поведению, ноткат вызывает расстройства поведения индивида. Отсюда авторы доклада ВШЭ делали важные и, по их мнению, практические выводы:
В России следует лечить подверженных ноткату чиновников.
В западных странах нерациональное, коррупционное поведение чиновника следует расценивать не как преступление, а как болезнь.
К сожалению, из доклада было непонятно, как его использовать в антиноткатных целях. Пробел постарались восполнить представители ЛГБТ-сообщества. Логическая цепь их рассуждений была примерно следующей. Ноткат есть отклонение от нормы, отклонением является и (ради последующих бонусов геи соглашались признать свою ориентацию отклонением) гомосексуальность. Далее, используем принцип гомеопатии: лечи подобное подобным. Или более близкий для взращенной в марксизме бюрократии закон отрицания отрицания: минус на минус дает плюс. Если чиновника с гетеросексуальной ориентацией лечить гомосексуальной терапией (это отклонение, минус) от нотката (другое отклонение, тоже минус) и вылечить, превратив в гомосексуала, то его новая ориентация поменяет значение на положительное, станет нормальной и позитивной, что излечит его от ноткатной болезни. Иными словами, чиновник превращается в гея, радуется этому, и положительное восприятие своей гомосексуальности избавляет его от нотката. Гомосексуальный опыт есть средство антинотката. Ноткат случился из-за запрета гей-парадов, лечить его следует интенсивной гомосексуальной терапией. Ее следует проводить с чиновниками до восстановления взяткоспособности.
Многие ЛГБТ-активисты были готовы активно действовать для излечения российской бюрократии. Наверное, если бы в доказательство своей правоты они смогли показать успешного взяточника гомосексуалиста, то смена сексуальной ориентации бюрократии стала бы массовой. Но вместо демонстрации успешного взяточника гомосексуалисты устроили несанкционированный гей-парад. В центре столицы, от здания Государственной думы к Лубянке шли полуголые, в белых ленточках, с бантиками и крылышками волосатые мужики. Когда окрестные чиновники прочитали почти нейтральные плакаты: «Мы вам поможем», «Чиновники! Присоединяйтесь!», и предельно откровенные: «Взятка – через жопу», «Хочешь взятку – подставляй жопу!», поняли, что им предлагают, они сорганизовались без всякого флеш-моба и твиттера. Люди из близлежащих чиновничьих офисов по собственному порыву вывалили на улицу и принялись бить демонстрантов при попустительстве, а местами и при участии милиции.
Тема антинотката вызвала на поверхность огромное число разного рода чудотворцев. Они хвалились, что обладают информацией о способе установления нотката (посредством медитаций, с использованием черной, белой, голубой или иной магии, применением ментального, духовного, трансцендентального, гиперборейского и иного подобного воздействия, с помощью транспарентных полей, Х-а или Н-ю лучей или влияния особого, некого обычного действия, обретающего особую, волшебную силу ввиду сложившейся недавно особой комбинации планет), и своей готовности при предоставлении определенного набора ресурсов и возможностей (денег, средств электронного воздействия, времени на ТВ, должностей во властных, главным образом, силовых или хотя бы научных структурах, просто ликвидных материальных ресурсов в большом объеме), с помощью разного рода гимнастики, йоги и иных восточных духовно-физических и сексуальных практик, массажа, иглоукалывания, лечения укусами пчел и щук, сеансов массового гипноза, НЛ-программирования и прочих нетрадиционных средств решить проблему нотката в исторически короткие сроки. Среди предлагаемых средств его устранения были и очень смелые, такие как предположение о возможности хирургического лечения нотката голыми руками или строительства лифта через ядро Земли в Америку.
К чести специалистов ФСБ, на этом этапе операции «Антиноткат» они сумели не поддаваться деятелям такого рода. Им предлагалось без лишних разговоров продемонстрировать действенность предлагаемого средства: сумейте получить (помочь получить) взятку. Получится – сделаем национальными героями и богатейшими людьми, пока не можете – не занимайте время. Увы, дальше многозначительных слов и обещаний ни один чудотворец продвинуться не мог.
Безрезультатность усилий по выявлению материальных следов нотката в российских гражданах, крайняя избирательность и точность воздействия (порой в несколько десятков метров отделявших российских и сопредельных пограничников) натолкнули на гипотезу, что воздействию подвергнуты не люди, а само государство. Иными словами: больны не граждане, поражена российская государственность. Сформулирована она была учеными независимого Института глобальной стратегии. Они же предложили эксперимент с привлечением коррупционеров из дружественных Белоруссии и Казахстана. Добровольцев, открыто заявивших себя принципиальными и убежденными взяточниками («без подношения документы не подписываю»), стали принимать на работу на близкие по статусу российские должности. Рабочие места предоставлялись вовлеченными в эксперимент российскими федеральными министерствами и службами. Неспособных получить взятку россиян заменяли чиновниками из Белоруссии и Казахстана. Но когда дело доходило до получения взятки, результат получался таким же, как и у российских коллег: нулевым. И это несмотря на специально обеспечиваемую минимизацию воздействия внутрироссийских обстоятельств: спецрейс не российской авиакомпании, доставка из аэропорта автомобилем с мигалкой, от пересечения границы до попытки взяткополучения не более часа, никакой российской пищи, напитков, из самолета до кабинета чуть ли не в космическом скафандре – и ничего не помогало, взятка исчезала. Руководство дружественных стран воспринимало российский ноткат с большим сочувствием и помогло углубить эксперимент. На места отбывших в Россию своих чиновников принимали российских. На новом месте, в другой стране им неофициально разрешалось взять. И они выздоравливали, все получалось, какеще недавно в России.
Смелая и неожиданная гипотеза о пораженностиноткатом именно российской государственности подтверждалась, в нее укладывались и все остальные факты. Но первоначально она казалась мутной, ничего внятно не объясняла и ничем не помогала. Впрочем, имевшиеся факты складно объяснялись и верой в могущество Золотой рыбки, еще привычнее – в божественное воздействие. Приняв вторую гипотезу, следовало обратиться за помощью к священникам традиционных концессий: пусть попы и муллы дружно помолятся, даст Бог, поможет. И ФСБшники, и высшие сановники, следуя моде, ходили в церковь, но были внутренне испорчены атеизмом, полагаться в столь важном деле на не ими придуманные и им не подконтрольные церковные ритуалы не могли. Не готова к антиноткатной роли была еще и церковь, веками постулировавшая нестяжательство. На государственном уровне Бога на помощь еще не звали. Разве что каждый пострадавший в душе.
ФСБ не ограничивалась работой над поиском факторов заражения и лечения нотката, параллельно она готовила и ответный удар. И более удачно, чем все остальное, – безупречно стройная концепция была сформулирована быстро. Замысел исходил из старой истины: «что русскому благо – то немцу (теперь – американцу) смерть». Если есть сыворотка нотката, то должно быть и обратное. Надо получить средство (порошок, вирус, лучи), вызывающее коррупционное поведение, с его помощью не только преодолеть ноткат в России, но и обработать американцев. Разрушительное воздействие всеобщего отката будет для них еще масштабнее. Получив антидот нотката, одновременно получаем смертельное для америкосов оружие. Так можно взять реванш за поражение в холодной войне. И если с антидотом были проблемы то, разработка идеологического обоснования или, по-модному, пиар-концепции ответной акции, показала, что в ФСБ тоже не лыком шиты и способны креативно мыслить. Грамотная реализация концепции могла сама по себе оказаться серьезным ответным ударом ментальным оружием. Дело было за малым: найти средство антинотката.
Масштабность проводимой ФСБ работы, вовлечение в исследования добровольцев размыли их секретность. Информация о разработке под контролем ФСБ не то вируса коррупции, не то антидота нотката стала общеизвестной. Граждан вирус интересовал не как боевое средство против внешних врагов, а как лекарство для внутреннего, точнее – собственного потребления. Заполучить таблетки отката мечтали и матерые взяточники, и юные граждане, только вступающие в самостоятельную жизнь. Неважно, что реально выделение вируса оставалось еще только входившей в стадию спонтанных экспериментов идеей – средства восстановления отката очень быстро появились в продаже. В самых разных, порой невероятных вариантах. В виде простых таблеток для приема внутрь, мазей для нанесения на различные, порой, казалось бы самые неподходящие части тела, спреев, браслетов или повязок, карманных генераторов особых лучей. Рынок развивался стремительно, несмотря на огромный спрос, конкуренция оказалась очень острой и вызвала к жизни мощную рекламную кампанию. Такая реклама вскоре заняла в эфире времени больше, чем реклама средств повышения потенции, борьбы с кариесом и перхотью вместе взятых. Ролики антиноткатных средств порой были остроумными. Покупателей завлекали надписями: «Опробовано ФСБ на американских конгрессменах», «Выработано в Китае из расстрелянных за взятки чиновников».
Пока спецслужбы и ученые искали глобальное средство антинотката, бюрократия проявила нормальные инстинкты и стала решать проблему на локальном уровне. Представители части региональной и столичной бюрократии попытались компенсировать отсутствие откатов суперокладами. Но шила в мешке утаишь, информация об этом стала достоянием гласности и вызвала массовые акции протеста. И без того накаленная социально-политическая ситуация могла превратиться во взрывоопасную.
Президент попытался набрать очки, осудил чиновников, внес в Думу законопроект, запрещающий супероклады. Законопроект был принят, установленный им перекрестный контроль чиновников разных сфер друг за другом закрыл тему, но непопулярность президента еще выросла. Автор нотката, а именно так он воспринимался всеми, был всеобщим раздражителем. Любое его начинание и любые слова не оценивались и не выслушивались, они заранее вызывали негатив. Когда он публично высказался о позитивности принятого закона, зашипели все: чиновники, простые граждане, говорящие головы. От резкого «судью на мыло» и «усохни, козел» до «молчал бы уж…» По уровню негатива в восприятии граждан президент обошел всех своих предшественников.
К середине лета идея антинотката становится довлеющей в обществе. Она овладевает не только обделенными чиновниками, но ивсеми слоями электората: нужно отыграть назад, вернуть взятки. Граждане не то что не против, а горячо за возобновление взяток, они всегда воспринимали умеренную коррупцию терпимо, как неизбежное и не очень злое зло. В прессе появляются публикации околовластных аналитиков о правильности взяток; недавно ратовавшие за борьбу с коррупцией, теперь они столь же горячо и убедительно выступают за возвращение к истокам. Взятка уже не преступление, это справедливая доля чиновников, компенсация за их нелегкий труд. Из недопустимых в недавнем прошлом подобные публикации постепенно становятся преобладающими.
В такой ситуации единостранцы, оказавшиеся вдруг без обычных рекомендаций от администрации президента, неожиданно проявили способность к самостоятельности. Видимо, партийные функционеры, как и вся бюрократия, страдали от нотката и потому оказались вдруг чуткими к настроениям людей. Тяга возврата к взяткам, овладев массами, захватывает региональные отделения партии, трансформируется там в законодательную инициативу необходимости восстановления и легализации коррупции. Выросшая из низов инициатива находят полное понимание в демонстрирующем единство партии и народа центральном аппарате «Единой Страны» и парламентской фракции. Комитеты Государственной думы начинают работать, но тут, при переходе от разделяемой всеми идеи к юридически значимым тезисам и формулировкам, начинаются сомнения и сложности. Просто взять и легализовать взятки федеральным законом не представляется возможным. Даже африканские диктаторы, не особо стеснявшиеся каннибализма, считали необходимым изображать борьбу с коррупцией. Позиционировать себя ниже них недопустимо, важно соблюсти приличия перед мировым сообществом. Совместить, казалось бы, взаимоисключающие посылы оказалось возможным, развивая концепцию суверенной демократии. Было выявлено, что, наряду с неизменно преследуемыми уголовным порядком взятками, в самобытной экономике России могут быть и иные действия, внешне похожие на взятки, но совершенно другие по своему содержанию явления. И будучи признаны общественно-полезными, они должны обладать легальным статусом. Вариантов названия предлагалось много: подношение, приработок, официальный доход должностного лица – ОДДЛ, мзда, побор, магарыч, тюркоязычный вариант – бакшиш, и даже древнее библейское название – дар в пазуху. Все они были по-своему хороши, в другое время партийцы могли бы развернуть общественную дискуссию на тему, какой термин лучше. Но ситуация не располагала к тому, тем более что помимо терминологических обнаружилось и множество юридических сложностей, требующих не простого обсуждения, а напряженной работы специалистов. Приняв в качестве рабочего термин «подношение», депутаты стали углубляться в проблему. Тема легализации взяток была совершенно не проработана ни в научной литературе, ни в законодательной практике. Отсутствовал какой-либо международный опыт. Единственными первоисточниками могли быть произведения Салтыкова-Щедрина и исторические материалы о сдаче государством своим воеводам территорий на кормление. Сведения такие никогда не являлись предметом системного изучения, относились к достаточно отдаленным периодам истории, и потому работу приходилось вести практически с нуля. Но трудности не испугали единостранцев, а лишь усилили их и без того высокий энтузиазм. Центральным и исходным вопросом стало определение правомерности подношения. Здесь общее понимание вопроса обнаружилось почти сразу: категорически нельзя нарушать законы и нельзя брать за их нарушение, нельзя вымогать взятку угрозами преследования, действия или бездействия – надо исполнить требования закона и лишь тогда дожидаться добровольного подношения. Легализовать, таким образом, предполагалось мягкий вариант мздоимства. Но далее снова выявились разногласия. Одни депутаты предлагали, приняв разрешающий подношения рамочный закон, делегировать определение допустимости или недопустимости подношений в различных ситуациях соответствующим органам исполнительной власти (к примеру, в каких случаях милиционеры могут взять, а когда нет, определяет МВД, Минфин регулирует мздоимство в Госналогслужбе и т.д.), другие, напротив, считали важным установить единые, несмотря на ведомственную специфику, критерии легитимности подношений. Первые ссылались на порой диаметрально разные условия работы различных ведомств, отсутствие времени на разработку сложной всеобъемлющей системы легитимизации. Вторые, соглашаясь с доводами первых, никак не могли избавиться от остаточных либеральных взглядов и с упорством, достойным лучшего применения, доказывали, что нельзя позволять определять допустимость взяток самим взяточникам, сделать это должны коллеги из смежных сфер бюрократического труда. Например, пусть допустимость подношений для судей определяют не сами судьи, а прокуроры, а для прокуроров – судьи.
Разделились взгляды и по вопросу врезки коррупционного закона в существующую нормативную базу. Первая группа, назовем ее представителей юристами, считала важным глубокую юридическую проработку вопроса, предполагала необходимым одновременно принятие наряду с законом о подношениях изменений во все действующие федеральные законы, в какой-либо мере связанные с коррупционной тематикой. По их мнению, несистемный подход в этом деле был бы чреват еще большей неразберихой и хаосом. Вторая группа – прагматики ‒ возражала: системный подход ‒ это, конечно, хорошо, но времени на его реализацию нет, большую неразбериху и хаос, чем уже есть, вообразить сложно, приняв закон о подношениях, нужно объявить его первостепенным ко всем иным ему противоречащим.
Не менее сложными оказались и более частные вопросы. Как регламентировать размер подношения, с тем чтобы не грабить население, не обескровливать бизнес и одновременно обеспечить чиновнику достойное вознаграждение? А следует ли вообще устанавливать размеры подношений? Должна ли мера народной благодарности зависеть от уровня чиновника, масштабности принимаемого им решения? Понятно, подношения должны носить строго добровольный характер, но можно ли при этом пускать процесс на самотек, хватит ли у граждан добровольной сознательности, или, может быть, запрещая чиновнику каким-либо образом стимулировать взятку, следует прописать законом обязанность граждан благодарить чиновника? Как соотносить зарплату чиновника и доходы от подношений? Должны они быть взаимодополняющими или взаимоисключающими? Если принять второй вариант, при котором чиновник получает зарплату (тогда подношения запрещены) или подношения (тогда зарплата отменяется), то кому отдать выбор варианта? Привязывать его к должности или предоставить возможность выбирать самому чиновнику?
Важно было продумать и изменения в системе налогообложения. Бизнесу предполагалось дать существенные послабления и учитывать при определении налогооблагаемой базы суммы, уплаченные в виде подношений. Но исключать их из базы в полном объеме или частично? Регламентировать ли верхний допустимый предел доли подношений в структуре затрат? Не будет ли здесь лазейки для любителей не платить налоги? Дифференцировать ли потолок подношений по отраслям, к примеру: не более 10 процентов от суммы контракта для производственников,15 – для торговли, 30 процентов – для нематериальных услуг? А как, разрешая включать подношения в структуру затрат, избежать соответствующего роста цен, и особенно завышения цен госзакупок? Стоит ли, а если стоит – то как, осуществлять налогообложение подношений? Облагать ли их по обычной процентной шкале? А по какой ставке? Часть думских единостранцев предлагали распространить на подношения обычный 13-процентный налог на доходы физических лиц, другие считали необходимым поднять ставку до 20 и даже 30 процентов, обосновывая это тем, что никак нельзя равным налогообложением стимулировать выбор в качестве сферы занятости бюрократический труд. Причем, сторонники и первой, и второй точек зрения считали свой подход либеральным.
Творчески работая над такими сложными и важными вопросами, единостранцы столкнулись с попыткой профанации со стороны коллег-конкурентов из «Равной России». Те предложили использовать при налогообложении подношений принцип продажи патентов, или в данном случае продажи должностей: например, хочешь быть начальником ДЕЗа один год – плати миллион рублей, мечтаешь о работе госавтоинспектора на «хлебном месте» – выложи сотню тысяч за квартал, собираешься стать чиновником средней руки в префектуре – раскошелься на пять миллионов. Доводы звучали простые и, на первый взгляд, убедительные: попадание на «хлебную» должность ‒ это то же самое, что и покупка реального бизнеса, где по закону рынка получаемые прибыли основываются на ранее вложенных капиталах. «Единой Стране» пришлось объяснять младшим товарищам идеологическую ущербность такого подхода: нельзя рассматривать бюрократический труд как нечто родственное примитивному торгашеству. Никак нет, работа чиновника ‒ это, прежде всего служение народу, стране, государству. Продавать право на такой труд, которое для настоящего слуги государева является самостоятельной ценностью, недопустимо ни в коей мере, это оскорбительно для чиновника. Совсем другое дело, что, признавая некую сакральность бюрократического труда, нельзя быть излишне доверчивым и оставлять вопросы уровня подношений и соответственно налогов бесконтрольными. В этих целях предполагалось оснастить кабинеты чиновников записывающей аудио- и видеоаппаратурой, хотя по вопросу, за чей счет ставить приборы: самих чиновников, делая их покупку условием занятия должности, или за счет бюджета ‒ мнения расходились. Отдельные думцы высказывали прямо-таки радикальные подходы, имея в виду обязать каждого чиновника иметь аналог кассового аппарата и выдавать чеки. Количество и суммарную величину пробитых чеков можно было коррелировать с числом посетителей, которое, в свою очередь, следовало определять по показаниям специальных видеорегистраторов посетителей.
Подобные вопросы контроля в понимании единостранцев не могли не занять центральное место. Всем было ясно: исполнение такого необычного закона – чрезвычайно сложное дело и потому обязательно потребует создания специального органа. Его компетенция: контроль уровня взяткодоходов и налоговых отчислений с них, администрирование правомерности взяток, рассмотрение жалоб граждан. Большинство склонялось к необходимости дать органу право оперативно-разыскной деятельности и следственные функции, а также право производить первичное рассмотрение жалоб на факты необоснованного вымогательства взяток, чрезмерности чиновничьих притязаний и возможного мошенничества, в случае если чиновник пытается получить подношение за действия вне его компетенции. Вполне закономерно, что идея создания такого органа была очень тепло встречена функционерами партии вне Государственной думы, трудиться в таком коррупционном (или антикоррупционном) органе оказались готовы многие видные представители исполнительной и законодательной вертикали.
При взгляде со стороны происходящее в Думе могло бы показаться крайне необычным: там шла живая дискуссия, местом для которой вдруг в отсутствие руководящих указаний высшего начальства оказался парламент. Но ситуация была такова, что новость эта уже мало кого интересовала, политическая жизнь выплеснулась за пределы парламента, другие, более живые новости сыпались с самых разных сторон.
Новый московский мэр, продолжая традиции столичных градоначальников, выступил с инициативой, выходящей за рамки официальной линии. Неизвестно, кто на самом деле был автором опубликованного в «Советской России» открытого письма президенту, премьеру и Федеральному Собранию. Но подписано оно было губернаторами семи субъектов во главе с мэром Москвы. Письмо было озаглавлено «Мы хотим жить по закону» и точно отражало вектор настроений в бюрократической среде. Давно известный лозунг «жить по закону», наполняясь новым контекстом, обретал новый смысл и теперь по-настоящему овладевал чиновничьими массами.
«Рыбка, язык не поворачивается назвать ее золотой, ей бы плавать не в аквариуме, а в том, что золотарь возит, искоренила взятки не по закону, а по какой-то СВОЕЙ совести, не по нашей, и получилось, как говорят в определенных кругах, реально и конкретно. Мы и наши коллеги на всех уровнях власти были согласны на борьбу с коррупцией по закону, более того, активно участвовали в такой борьбе, готовы были сами жить и работать по закону. Сегодня мы согласны жить даже не по тем законам, которые «Единая Страна» для нас принимает, а по другим, пусть даже импортным. Мы не возражаем, чтобы «Правое дело» или «Яблоко» стали партией парламентского большинства, мы даже сами вступить в них готовы. Пусть хоть Евросоюз или Америка нам эти законы установит. Мы привыкнем, сумеем наладить работу, не в первый раз, и не такое видели. Но только не совесть этой рыбки. Уберите ее, и мы согласны на отмену взятки любым законом».
Письмо было весьма продуманным криком души. Авторы кивали на либеральную и просвещенную Европу: законы там еще строже, зарегламентировано все еще шире и масштабнее, да и чиновников больше не в пример нам. И результат: коррупцию там без всякой Золотой Рыбки искоренили, но постепенно, а не так, как мы ‒ нахрапом. Надо рыбку с ее совестью в Европу или лучше в Китай переправить, а мы европейские законы в стране примем и коррупцию мягко изведем. Авторы сообщили и о своем обращении в Генеральную прокуратуру с вопросом о законности запрещения взяток волеизъявлением некой рыбы, называемой золотой, не имеющей не то что полномочий на такое, но не обладающей даже правосубъектностью.
Прокуратура ответила достаточно оперативно, через день. Смысл заявления прокуратуры состоял в следующем. Надо говорить не о прекращении взяток, поскольку объективная и достоверная информация об этом отсутствует, а об очень значительном росте эффективности работы правоохранительных и контрольных органов, достигнутом благодаря четкой координирующей работе со стороны органов прокуратуры. Относительно правомерности действий не являющегося субъектом права представителя ихтиофауны, именуемого отдельными лицами «золотой рыбкой», сообщаем, что факт ее участия или воздействия на прекращение коррупции в настоящее время никак достоверным образом не установлен и соответственно не может быть предметом правовой оценки.
Тем самым прокуратура, которую и без того никто симпатией не жаловал, в своем снобизме сообщила, что никакую рыбку знать не знает и, по сути, приписывает себе авторство крайне негативного для граждан нотката. Было ли такое заявление сделано без согласования с генпрокурором или по выходе заявления он быстро одумался, неизвестно. Осознав опасность физических расправ над своими подчиненными, он через несколько часов лично дезавуировал озвученное пресс-центром. Смысл нового заявления сводился к тому, что, поскольку коррупция ‒ явление уголовно наказуемое, а на искоренение взяток нацелен целый массив законодательных актов, прекращение взяток есть явление, полностью соответствующее духу и букве закона. Грустным, почти трагичным голосом генпрокурор произнес это, сделал паузу, обвел взглядом присутствующих:
– Законно-то оно законно. Как прокурор, ничего другого сказать я не могу. Но если по-простому, по-человечески, то я скажу вам: херня весь этот ноткат. Нельзя так, по живому. По закону надо.
Все указывало: в мозгу генпрокурора назревал перегрев. Привычная логика мышления (и действий) диктовала: любая проблема, и ноткат не исключение, имеет причину (нарушение какого-либо закона) и виновного. Долг прокурора здесь ‒ выявлять-наказывать и тем самым устранять проблему. В случае нотката установить нарушителя и нарушение не удается, ведь нельзя же всерьез представить себе подготовку генпрокурором материалов относительно президента, ставя ему в вину прекращение взяток по сговору со сказочным персонажем. Проблема есть – наказать некого, даже определить нарушенный закон не получается. Далее в голову шли деструктивные вопросы: значит ли это, что прокуратура плохо работает? Кто и как накажет прокурора? А можно ли прокурору наказать прокурора? Каждый вышестоящий нижестоящего? А генеральный накладывает самовзыскание? Ответов у генпрокурора не было – окружающий мир перестал укладываться в привычные рамки.
Поиск путей легитимации взяток, происходящий в Думе, и проснувшаяся в губернаторах тяга к закону даже не ставили вопрос о том, как прекратить ноткат. Подобные потуги власти воспринимались гражданами как далекая от их жизненных проблем, некаярафинированная политика из зазеркалья. Народ бурлил, еще недавно ненавидевший бюрократию и радовавшийся показательным посадкам взяточников, теперь оказался раздраженным уже против власти как таковой, он требовал не умничать, не заниматься законотворческими потугами, а просто вернуть взятки.
Чирик оказался первым
Единственным способным адекватно среагировать из официальных политиков оказался лидер ЛНПР В. Чирковский. Масштабность, даже трагизм ситуации требовали аналогичного по крутизне и объемности средства разрешения. Сформулированные им лозунги «Честному чиновнику – законную мзду», «Нет – откатам, да – заслуженной мзде!», «Долой фальшивые западные ценности» отвечали чаяниям людей. Но главное, Владимир Львович не ограничивался лозунгом. Мздореформатор сумел схватить суть проблемы и сформулировать реальный вариант прекращения нотката. Бедствие это накликал российский президент, накликал на Россию, и действует оно только в России. Выход прост: надо переформатировать страну, и проклятие исчезнет. Но не формально юридическим образом, поменяв название или конституцию, а реальным, расширив (можно и сузив, но об этом не будем) территорию и поменяв столицу. И здесь Чирковский предлагал не мелочиться, углубляя интеграцию с Белоруссией, а сразу присоединить Украину и перенести столицу в Харьков. Как всегда просто, наглядно и убедительно. Идея пошла в массы и очень многим казалась действенной. На организованные ЛНПР манифестации вышли не только широкие слои населения, но и состоящие в «Единой Стране» чиновники.
Владимир Львович, как в начале 1990-х, кипел, взрывался энергией, он прямо-таки помолодел лет на пятнадцать. Всякие телевизионные ток-шоу, в которых он еще недавно отводил душу после серых думских будней, вновь стали скучны для него, он полностью погрузился в живую политическую работу с гражданами. Кратко и ярко, просто и убедительно он успевал сказать всем и обо всем именно то, что люди хотели услышать. Он выступал за неотъемлемое право одного нормального человека дать взятку, или просто денег, другому, считая это одним из важнейших прав гражданина, но призывал на китайский манер расстреливать за вредную коррупцию. Разоблачал лживые западные ценности, требовал отправить их сторонников на север. Говорил о необходимости возвращения к национальным корням. И об Украине:
Зачем им Севастополь? Он им как чемодан без ручки: и отдать России жалко, и тащить невмоготу. И ведь не отдадут! Забрать вместе с самой Украиной. Да что там нет никакой Украины. И никогда не было! Присоединим, точнее ‒ вернем домой Малороссию!
Но именно здесь было у Владимира Львовича слабое место: всем известно, что сама Украина против, самостийности желает, и что ‒ воевать? Война с хохлами в головы людей еще никак не укладывалась. Чирковский выкручивался красноречием, умело забалтывал вопрос и уходил в сторону. В зависимости от настроения политика, аудитории, каких-то других неочевидных факторов переходил на другие варианты спасения от нотката: сварить рыбку, подсадить к ней золотого карася (что наши спецслужбы бездействуют – пусть карася такого поймают, который к рыбке подход найдет), экспортировать рыбку в африканскую страну Габон. Немного разогрев аудиторию, Владимир Львович переходил к содержательной части:
Смешно, да? А наши властные уроды даже посмешить вас не могут. Выберите меня я к делу всерьез подойду. Я хоть с рыбкой, хоть с крокодилом договорюсь. А с Украиной и подавно. Только я сделаю! Только ЛНПР!
Окрыленный Владимир Львович так увлекся, что забыл об элементарной осторожности – об опасности выхода в первые строчки рейтинга популярности. Если год назад казалось, что он лишь поддерживает свое присутствие в политическом спектре и совсем не стремится к власти, то теперь он выглядел реальным на нее претендентом.
Политтехнологи в администрации президента спохватились, руками «Равной России» попытались было перехватить инициативу и оттянуть рейтинг от Чирковского. Но лозунг «Решать вопросы по справедливости» был отвлеченным, против «Честному чиновнику – законную мзду» не конкретным и к тому же отдавал комсомольскоуголовным душком. Лидер равнороссов обладал импозантной внешностью и ораторским талантом, но против харизматичного вождя ЛНПР, что называется, не тянул. Пришлось приглашать Владимира Львовича на Старую площадь и напрямую объяснять, что негоже в трудное для страны время расшатывать с таким трудом выстроенную вертикаль власти, что она – вертикаль – еще сильна и в обиду себя давать не намерена. Чирковский среагировал адекватно: «виноват, сильно увлекся» ‒ и пообещал сбавить обороты, но было уже поздно. Все опросы показывали: самый популярный политик в стране именно он, и что самое неприятное, социологи не стеснялись публиковать такие данные. Монополия партии власти в Государственной думе была незыблема, там ЛНПР по-прежнему была на третьих-четвертых ролях, но политическая жизнь выплеснулась из здания на Охотном ряду на улицы, и там, на улице, Чирик оказался первым, и более того, почти единственным. В таких условиях убирать его с политической сцены и даже просто пытаться дискредитировать было опасно. Поэтому обещанию Чирковского не переходить границ, аккумулировать и сдерживать негативную энергию электората решили поверить, тем более что имелся богатый положительный опыт подобного взаимодействия с вождем ЛНПР. Публикацию рейтингов прекратили во всех подконтрольных Кремлю СМИ. Но складывающееся первенство либерал-народников становилось очевидным и без того.
Единостранцы со своими юридическими изысканиями не были интересны никому, кроме самих себя, они что-то обсуждали у себя в Думе и по привычке высокомерно не обращали особого внимания на происходящие вокруг события. Партийный аппарат превратился в «вещь в себе» и потерял связь с традиционно поддерживавшими партию слоями – бюджетниками, силовиками и пенсионерами.
Не на высоте оказались и коммунисты. Они долго не могли определиться даже со своим отношением к ноткату. С идеологических позиций ноткат должен был восприниматься как очень правильное явление; но прагматизм подталкивал к обратному: сейчас выступать против взяток дело самоубийственное. Выручил марксистский диалектический подход: если честный труженик даст денег слуге народа, делегированному в чиновники, то плохого здесь ничего нет, нормальные отношения. Другое дело, когда приспешники антинародного режима выжимают соки из народа требованием взяток. Вопрос привычно свелся к классовой природе чиновника. Сегодняшним бюрократам – ни копейки, вот если КПРФ победит на выборах, природа взяток изменится, и тогда они станут полезными. Но такие идеологические изыски в стиле развитого социализма не были интересны никому, кроме их авторов, и КПРФ катилась в аутсайдеры.
Еще более бездарно повели себя недобитые либералы. Они диалектикой не владели, перестроиться не могли совсем, шанс, представившийся слабостью противников, никак не использовали. Напротив, либералы продолжали пропаганду борьбы с коррупцией в условиях национального бедствия. Это было политическим самоубийством.
Впрочем, возникшая пустота политического спектра стала заполняться ростом внесистемных политических сил. Достаточно динамично смогли проявить себя русские националисты. Именно они громко сформулировали вопросы: «А деньги где? Куда они уходят? Если они уходят от нас, значит, они приходят к кому-то другому. К кому? Кто заграбастал наши взятки?» Вопросы всплыли неожиданно, просто удивительно, как это раньше никто об этом не думал. Вдруг прозрев, страна с подачи националистов стала с пристрастием искать деньги. Первым делом, естественно, заподозрили евреев. Их в стране осталось совсем мало, устроить более-менее приличные погромы не получалось даже в больших городах. Да и евреи обнаруживались совсем бедные, сами чуть ли не милостыню просят. Следующими козлами отпущения попробовали назначить кавказцев. Числом они были достаточным, как объект ненависти давно евреев замещали. Хотя, в отличие от евреев, кавказцы всегда за себя постоять готовы, но на сей раз они в драки постарались не ввязываться, предпочли клясться на Коране, что ни при чем и страдают от нотката больше всех. Сначала мало кто в это поверил, погромы по всей стране прокатились. Глава Чечни пригласил в гости нескольких особо яростных русских националистов, и вместе с ними с трансляцией в прямом эфире поездил по Грозному. Здесь все оказалось хуже, чем в Москве: стройки стоят, фонтаны не работают, улицы не убирают, город – сплошной рынок. Население торгует чем ни попадя, как в России в начале 90-х. Очевидно: не чеченцы деньги от взяток прибрали. А в других горных республиках и того хуже. Собственная экономика была завязана на взятки еще больше, чем в русских регионах, дотации же из центра упали почти на ноль. Плохо на Кавказе, да так, что гордые джигиты сочувствие вызывают.
Обвинять татар или якутов в такой масштабной беде – это и вовсе несерьезно, и в отсутствие достойного противника националисты стали терять запал. Пользуясь моментом, власть попыталась было обосновать неуместность самого вопроса: а деньги где? С момента наступления нотката валовой внутренний продукт сократился почти на треть. Так что искать деньги от взяток не надо – их просто не стало, не произвели их. И нечего искать того, кто их прибрал, – прибирать нечего. Искать надо пути преодоления нотката. Это выглядело простым и убедительным, но не смогло окончательно прекратить поиски пригодной к роли козла отпущения нации. Националисты попробовали было найти таковую за пределами страны, но в Кремле сочли нужным их поприжать и пересажали всех заметных активистов.
Тема «где деньги?» на этом не иссякла. Отнюдь не все богатые люди страны обеднели или догадались казаться обедневшими. Некоторые остались при деньгах, и кое-кто из них продолжал открыто хвалиться этим, считая себя неуязвимым для всевозможных контролеров. На них и замахнулась дубина народного гнева. Массовых погромов и поджогов силами милиции, ФСБ, МЧС с привлечением кое-где армейских подразделений удалось избежать. Но некоторых совсем не спрятавшихся богатых силовики сочли возможным отдать на растерзание.
Закят – для бедных
К середине ‒ концу лета не реагировать на ноткат не могли уже и религиозные деятели. Русская православная церковь обширной статьей своего неофициального идеолога протоиерея Каплина высказалась вроде как бескомпромиссно: брать взяток нельзя ни при каких обстоятельствах. Паству призвали помнить:
Господа подкупить невозможно, так как Он взяток не берет:
Второзаконие 10:17 «…ибо Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык, Бог великий, сильный и страшный, Который не смотрит на лица и не берет даров».
Господь называет взяточничество тяжким преступлением: Амос 5:12 «Ибо Я знаю, как многочисленны преступления ваши и как тяжки грехи ваши: вы враги правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных». Амос 2:6 «Так говорит Господь: за три преступления Израиля и за четыре не пощажу его, потому что продают правого за серебро и бедного – за пару сандалий» и предупреждает, что пощады за такое преступление не будет.
Господь проклинает человека, который за взятки извращает правосудие: Второзаконие 27:25 «Проклят, кто берет подкуп, чтоб убить душу и пролить кровь невинную!»
Давать взяток Господь тоже не велит. В пример ставился апостол Павел, который, будучи заключенным за свои проповеди в темницу, мог откупиться, и нечестный правитель Феликс ждал этого. Но апостол не совершал никаких преступлений и не мог опуститься настолько, чтобы покупать свободу за неправедную мзду. И он не дал взятку Феликсу с тем, чтобы выйти на свободу. Деяния 24:26.
Но, говоря верующим эти ортодоксальные истины, протоиерей не мог не дать им и луч надежды. Хоть взятки и недопустимы, но мы можем отблагодарить человека лично (не обещая заранее), за то, что он, не ожидая от нас взятки, честно и добросовестно исполнил свой долг, однако при исполнении его постарался посодействовать, со своей стороны, для успешного продвижения нашего дела. И это не взятка и не «дар в пазуху», который «тушит сильную ярость», если благодарность эта идет от чистого сердца. Нужные цитаты из Писания нашлись и здесь. Это «подарок – драгоценный камень в глазах владеющего им: куда ни обратится он, успеет». (Прит.17:8), «Подарок у человека дает ему простор и до вельмож доведет его». (Прит.18:17)
Впрочем, молить Бога о возобновлении взяток открытым текстом протоиерей все же постеснялся: все трудности наши посланы нам за грехи наши. Надо смиренно молиться, просить Господа дать милость свою, виноватых не искать, вера, и только вера поможет очиститься.
Более динамично и осмысленно проявило себя мусульманское духовенство. Отнюдь не владея передовым марксистским диалектическим методом, оно сумело сформулировать близкие к коммунистическим по своей гибкости подходы. В начале рассуждений правоверным напоминали, что против взяток в Коране высказывался сам Всевышний Аллах: «Не пожирайте незаконно между собой своего имущества и не подкупайте судей, чтобы пожирать часть имущества людей, сознательно совершая грех» (2:188) и Пророк Мухаммад (САС) сказал: «Аллах проклял того, кто дает и берет взятку».
Все вроде как грустно, ни дать ни взять, впору думать, что Золотая Рыбка прямо по шариату все устроила. Но далее ‒ обнадеживающая ссылка на одного из сподвижников Пророка (САС) Джабира ибн Зайда: «Если человек опасается несправедливости и прибегнет к подкупу, чтобы защитить себя и свое имущество, то в этом нет ничего плохого». Развивая мысль, автор опирается на авторитетных исламских богословов прошлого (Ата, Ибрахим, ал-Хасан ал-Басри): «Если же человек дает взятку, чтобы получить то, что полагается емупо праву, или уберечься от несправедливости, то он не совершает греха. Ответственность за такую взятку несёт только тот судья или чиновник, который берет ее». Взяткодателя таким образом оправдали, но проблему пока не решили, ибо Пророк Мухаммад (САС) про второго участника деяния сказал: «Если мы назначили кого-либо на должность и назначили ему плату, то всё, что он возьмет сверх этого, является украденным». Кому давать, если брать грех?
И автор проявляет обширность своих познаний и гибкость ума.
Одним из пяти столпов ислама является «закят» – особая ежегодная выплата, которую обязаны вносить богатые, распределяется она в пользу бедных. «И давайте им из достояния Аллаха то, что Он дал вам» (Сура: «Свет»). С точки зрения ислама, состояние того, кто в достатке, – ему не принадлежит, это Аллах наделил его. И в этом состоянии уже заложена доля бедняка, так что тот получает ее по праву, он знает, это – его, это – не унизительная милостыня.
Дальше – уже проще. Кто сегодня беден и несчастен – чиновник. И именно ему и полагается закят. Естественно, не всякому, лишь правоверному мусульманину. То, что для всех недопустимая взятка, для исламского чиновника – закят. И ограничения, наложенные какой-то там Золотой Рыбкой, перестанут быть действительными, как только страна станет жить по законам шариата. Таким образом, путь к взятке (извините, закяту) лежит через обрезание и паранджу.
Недостижимые идеалы
Ответственный работник городской архитектуры Василий Модестович Гребенюк был умным и достаточно добродушным человеком. Он не считал себя жадным, взятка никогда не была для него самоцелью. Просто так был устроен привычный мир: одни несут взятки, другие их берут, не возьмет он – возьмут другие. И уж лучше он, с разбором, не у всякого и не за все. Он интересов службы не продавал. И сейчас он не замкнулся в своей обиде или злобе на весь мир, и на своих посетителей. Он даже научился отказывать им с улыбкой. Объяснял недостатки их документации, порой советовал, как их исправить. Но не с тем, чтобы обнадежить, напротив, чтобы контрастнее показать бесперспективность:
Вы можете суетиться, переделывать все до идеального состояния и думать, что тогда вам подпишут. Нет, вы ошибаетесь. Идеал он как полное счастье: вещь недостижимая. Вот поимели вы предмет своих мечтаний и пребываете на седьмом небе. Но это не счастье, это – эйфория. Скоро вам предстоит вспомнить, что ваша жена отнюдь не одобрит ваши похождения, и вам придется их скрывать. А бывший предмет мечтаний, теперь – предмет обладания, вскоре может заявить права на вас, причем не кому-нибудь, а сразу вашей жене. Они вдвоем вас порвут. А если вы не женаты, то и того хуже: из эйфории поход в загс произойти может.
Времени для общения с посетителями у Василия Модестовича теперь было в достатке, добираться до его кабинета получалось лишь у малой части их прежнего числа. И эти немногие получали вместо согласования обстоятельную беседу.
То, что вам покажется идеально подготовленной документацией, может дать вам только дополнительные проблемы. Подпиши я вам вы, может быть, и вправду разрешение получите. И даже строить начнете. Но пока чертова рыбка действует – вам это только во вред. Достроить, запустить и тем более деньги отбить вам не дадут. Чем дальше вы продвинетесь, чем больше денег потратите, тем больше меня потом недобрым словом поминать будете: вот разрешил, а я майся теперь. Вы мне спасибо сказать должны, что я вам не подписываю и тем деньги ваши сберегаю.
Чиновник делал паузу, наслаждаясь тем, какой он хороший и умный. Дождавшись от посетителя молчаливого вздоха согласия, улыбаясь, с озорцой, заканчивал:
Деньгами, что сэкономите, кстати, можете поделиться. Теперь, во время нотката никто и не подумал бы считать такие слова просьбой взятки. Только юмором, тонким, как казалось Василию Модестовичу. И если посетитель принимал юмор, улыбался, говорил чтото типа «непременно», «как скажете», он испытывал удовлетворение. Как старик, которому осталось только что поговорить о сексе.
В приватном общении с коллегами он мог и пообобщать, пофилософствовать про рыбку, про людей, про совесть и взятки.
Совесть, по которой рыбка взятки отменила, плоха, архаична и не соответствует потребностям нашего общества. Совесть она к добру человека пробуждать должна. А что эта рыбка чертова в добре нашем понимает? Если у нее самой совесть есть, то она повеситься от того, что натворила, должна. С себя начать должна была. Есть совесть – пусть нам убытки компенсирует. А потом из аквариума выпрыгнет. А с моей совестью все в порядке. Негрызла, не щипала и другим путем не мучила, поколе не в ущерб брал. Лихоимством ни-ни, никогда не грешил. Все на добро шло. У кого попало не брал – только лишь у приличных людей, плохое хорошим не делал, если документы плохие – ни за что не подписывал. Ну а если приличным людям помог правильно бумаги написать, так от того всем польза была. Да разве ж это я взятки брал? Разве я что-то в ущерб родному учреждению делал? Я и ему и людям помогал. А мне по рукам. Но это про меня лично.
Чиновник-мыслитель делал паузу, некоторое время с грустью в голосе молчал. Но поток мыслей не останавливался на собственных бедах. Встряхнувшись, он начинал рассуждать масштабно:
А если глобально, то во всем виноваты устаревшие традиционные религии. Надо давно уйти от десяти библейских заповедей, и от благородных истин Будды, и от заветов Конфуция. Совесть она оттуда. Исходно заповеди были квинтэссенцией самосохранения человеческого рода. Но сегодня эта совесть прямо угрожает существованию страны. Надо искать совесть в другом. Современная совесть, исходя из тех же соображений, из соображений сохранения страны и народа, должна позволять брать взятки, и более того, требовать, чтобы их давали, чтобы люди не жадничали, а с открытым сердцем делились с чиновниками. Старая, изжившая себя совесть считает взятки аморальными, отменяя взятки по своей, старой совести рыбка прекращает их вообще. Если бы рыбка обладала передовой, современной совестью, то отменила бы только лихоимство. Появись у рыбки мозги и способность к критическому мышлению, она непременно пересмотрит свое понимание совести. И, отменив взятки по совести вчера, сегодня по обновленной совести она должна их восстановить. Отрицание взяток плюс отрицание старой совести должно по Гегелю вернуть взятки. Или проще: минус один умножить на минус один дает нам плюс.
Доходя в рассуждениях до Гегеля, Василий Модестович всегда наблюдал потерю внимания слушателей: ну не хотели они так высоко в думах подниматься. И с грустью вздохнув – ну не с кем поговорить – он спускался к собеседникам.
Впрочем, одной совестью ситуацию не выправишь. Кардинально изменить ее сможет лишь ЛЮБОВЬ. Делая паузу, он наслаждался удивленными взглядами и вновь обретенным вниманием. – Да, да, не удивляйтесь. Именно любовь. Любовь общества к своим коррупционерам. Это только на первый взгляд мазохизм. Мазохизм сегодня – это с глупым воодушевлением, как делают наши придуркилибералы, говорить о борьбе с коррупцией. Страдать от нотката и ему же радоваться. Нормальный человек должен научиться легко, с улыбкой на лице отдавать часть своих кровных денег нашим управленцам. И радоваться, что благодаря этому жизнь станет легче и лучше. И не только у управленцев, но и у него тоже. Надо научиться любить наших управленцев за то, что они берут и другим жить не мешают. Если мы научимся не только понимать неизбежность коррупции, но и любить взяточников, давать им, не от сердца отрывая, а с радостью в душе, природа взятки изменится, и тогда сама совесть потребует возвратить коррупцию. Любите взяточников, друзья мои, – и воздастся вам!
Мэр на всех входящих снизу документах писал: «отказать». Но удовлетворения это не давало, скорее подчеркивало его беспомощность перед ноткатом и еще больше злило. Попробовал наоборот, согласовывать вопросы – может, будет на душе лучше. Но нет, бумаги с его положительными резолюциями оказались заблокированы другими инстанциями, опротестованы прокуратурой, и он чуть не попал на штрафы. Вернулся к отказам без разбору. Опять не попал: один умник обжаловал отказ в суде. Суд отказ отменил, а мэру выписал штраф. Пробовал складывать бумаги, что называется, в долгий ящик и никак не реагировать. Снова жалоба: нарушения сроков рассмотрения, предусмотренных административным регламентом госуслуги, и опять штраф. Обдумав ситуацию, мэр понял: ненаказуемым может быть только вариант хорошо мотивированного отказа. Полное издевательство: раньше думать приходилось о том, как обосновать нужное, но не очень законное решение, если к тому были соответствующие стимулы. А сейчас – о том, как не попасть на штрафы. И это мэру города!
Душу мэр отводил в застольных беседах с партнером Семенычем. Пили простую водку.
Сюрреализм полный этот ноткат. Не то что заработать не дают грабят! Отказал – штраф, согласовал – штраф. Но суть не в том. Ноткат ‒ он только для нас ноткат. На самом деле это москвичи взятки захапали. Мало им закона о госзакупках. Придумали для дураков Золотую Рыбку, по совести теперь живем.
У мэра невольно кривится рот, когда он вспоминает про «совесть» московскую. Хочется отомстить, он беседует уже не с Семенычем, как бы с москвичами. Смотрит на перевернутый лицом к стене портрет президента:
Но ничего. Мои партнеры мои деньги пока поберегут, мэр переводит взгляд на партнера. Тот радостно кивает. Мэр назидательным тоном, мысленно грозя пальцем: – Так долго не будет. Народ поволнуется, мы ему крикунов с идеей сибирской независимости подставим. Пусть стрелки на москалей переводят, не любят у нас их. Тут-то Москва почувствует, что нельзя так. Мы на «Газпром» глаз не кладем – так и наше не трожь!
Нелюбовь к москвичам Семеныч разделял. Но сибирской самостийности боялся:
Москвичей с носом оставить это в кайф! Да только боюсь, кайф этот не нам достанется. Как бы нас, независимых, китайцы не прибрали.
Безрадостно, безысходно как-то. Даже водка не помогала.
А общежитие все еще не было принято из ремонта.
Петр Петрович долго неутомимо и безжалостно искал недостатки. Подрядчик исправил все, даже самые малозначительные недочеты, и так не бывает, но Петрович уже не мог найти недостатков. И он стал проверять объемы работ; они выверили их с лазерной рулеткой, Петрович уменьшил все, даже то, что и не надо было. Подрядчик написал все акты скрытых работ, провел лабораторные испытания, нарисовал массу исполнительных схем, приложил счета-фактуры на входящие ресурсы, причем Петрович затребовал телефоны поставщиков и проверил подлинность документов; нарисовал исполнительные схемы, провел экспертизу правильности применения расценок и коэффициентов в проектном институте. Бумаготворчество длилось уже месяц, высказав новое пожелание, Петрович заверял: вот сделаешь все – подпишу. Он, в общем-то, понял, что ноткат – это реально, подрядчик не виноват и попал, что называется, под раздачу ни за что. Но с тем, чтобы не остаться крайним уже самому, Петр Петрович вместо подписания каждый раз придумывал новую перестраховку.
Суммарные затраты на сдачу работ были уже сопоставимы с их стоимостью. О прибыли речь не шла уже давно, еще недавно хотелось вернуть потраченное, теперь – хотя бы часть его. Составив очередные документы, подрядчик очень надеялся: все, придумать что-то еще Петрович несможет. Иправда – придумать не тот мог, но и не подписывал. При этом начальник Петровича, тоже раньше прикормленный, холодно торопил подрядчика: решай быстрее все вопросы, если он в ближайшее время не подпишет, с нас могут снять финансирование.
А Петрович объяснял свою позицию бесхитростно:
У меня зарплата знаешь какая? Пять тысяч плюс две премия. Не долларов, милок, рублей. Наших полновесно-деревянных. Вот закрою я на твой брак глаза, а меня премии и лишат.
Петрович, ну решим, поможем… Да и не брак работа никогда так не работали, – не очень уверенно пробормотал в ответ подрядчик. Но Петрович устало-назидательным тоном отмел:
Да как ты поможешь-то, мил человек. Раньше помогал, спасибо. Ну и я добром отвечал. А теперь как? Вот то-то и оно, что никак. А они, взгляд и указательный палец Петровича поднимались вверх, – теперь все браком признают.
Сказать в ответ было нечего. Но подрядчик все же попробовал:
Петрович, ну кончится же это когда-нибудь. Не может же так быть. Я твою долю сберегу, потом отдам. Я же не обману, ты меня знаешь.
Да я тебе верю. Только годов-то мне, ты знаешь, уж под семьдесят. До денег доживу или нет, а проверять, может, завтра придут. И что из того, что все работает, что объемы верные. Вот придут проверять, а они теперь как черти злые. И мало не покажется. Вон в сельхозе тоже все правильно у Семеныча было, а уволили и дело в прокуратуру передали.
Они найдут за что. Был бы человек, а про статью-то сам знаешь.
Подрядчик чувствовал тупик. Непробиваемую стену. Все рациональные доводы были бессильны. Он привык и умел договариваться, и раньше у него получалось в куда более безнадежных, с точки зрения качества, объемов и сроков работ, ситуациях.
Ну что мне, в суд подавать, что ли? это была фраза отчаяния, тот довод, который он считал даже не последним, нет, вредным и непроизносимым.
Но Петрович не обиделся:
А вот и подавай. Решит суд, что все у тебя хорошо, я только порадуюсь. А на себя не возьму.
Работа была сделана, полгода назад расселенный корпус студенческого общежития вполне мог бы вновь принять своих обитателей. Надо было только принять работу и подписать акт ввода в эксплуатацию. Первым препятствием был Петр Петрович. Его начальник, проректор по хозчасти, мог заставить его подписать документ, мог подписать акт без Петровича, но, имея на руках письма потребнадзора, пожарной инспекции, строительного надзора и прочих желающих поучаствовать в приемке на предмет санитарной, пожарной, строительной и других видов безопасности, не делал этого. Он понимал: принять работу ‒ значит самому стать мишенью в разоблачении допущенных нарушений. Пока не принял – делаем вид, что работаем над недостатками, принял – раздели ответственность. Он так и объяснил подрядчику: пока я акт не подписываю, ты просто не получаешь денег; как я подпишу – мы оба можем получить срок.
Студенты жили кто по съемным квартирам, кто в действующем, еще только намеченном к ремонту корпусе на подселении с большим уплотнением. Они осаждали коменданта общежития, объясняли неустроенностью снизившуюся успеваемость, жаловались в деканат, пытались записаться на прием к ректору, кто-то умудрился даже написать письмо в областную газету. Но ситуация складывалась не в их пользу. Стараясь обезопасить себя лично, проректор обратился в прокуратуру с заявлением о преступном сговоре Петровича и подрядчика, сорвавших выполнение ремонтных работ в общежитии, допустивших грубые нарушения технологии работ и необоснованное завышение их стоимости. Прокуратура с энтузиазмом, разве что несколько сожалея, что инициатива исходит не от нее самой, приступила к проверке. Не остались в стороне и другие контрольнонаказующие органы. Сработав на опережение, они выявили, что в действующем общежитии плотность заселения превышает санитарные нормы, непорядок там и с пожарной и прочей безопасностью. Институт получил официальные предписания об устранении недостатков, готовились судебные иски о запрете эксплуатации общежития. Одно общежитие никак не могло выйти из ремонта, второе вскоре должно быть закрыто как ничему не соответствующее, жить студентам скоро будет совсем негде, учебный процесс все более под угрозой. С тем чтобы обезопасить себя хотя бы временно, ректору не оставалось ничего другого, как уволить проректора по хозчасти.
Украинские партнеры
Неожиданно разрядить внутриполитическую ситуацию в стране помогли соседи. Украинские оранжевые политики (оранжевый ‒ это, если кто забыл, цвет украинского Майдана середины 2000-х), выслуживаясь как всегда перед Западом, постарались устроить несколько показательных процессов над пойманными на взяткотуризме крупными российскими чиновниками. Однако юридически обосновать, что задержанные – коррупционеры, без участия российской стороны было сложно. Требовались достоверные сведения о должностных полномочиях взяточников и о выгоде взяткодателей. И сведения эти должны были быть получены и оформлены процессуально надлежащим образом. У украинских прокуроров хватило глупости запросить Россию о проведении следственных действий на ее территории. Пока еще без особого шума Россия отказывает в этом и требует выдачи своих незаконно задержанных граждан. Но в дело вмешиваются украинские политики, они громогласно обличают российских коллег в покровительстве коррупции. Задержанным чиновникам предъявляют обвинение в отмывании денег и предают дело широкой огласке. Тема обретает международный резонанс: кто арестованные чиновники, чьи они друзья, и главное – кто их друзья, обсуждают уже европейские СМИ. Это переполняет чашу российского терпения.
Первым не смог молчать чеченский лидер. Не стесняясь в выражениях, он называет Украину (а заодно и Грузию) болячками на теле бывшего СССР. И если у Грузии хватило разума промолчать, оранжевый президент в ответ потребовал от российского МИДа дезавуировать заявление главы кавказкой республики и извиниться, чем подлил масла в огонь. Теперь уже МИД России обращается к Украине (а заодно и к Грузии) с грозной нотой: прекратите преследования наших граждан, верните их на Родину, если они виноваты, а сегодня наша судебная система бескомпромиссна, поскольку неподкупна, они будут наказаны по всей строгости. Как бы не так, политики распылились еще больше, в своих выступлениях лидеры смакуют и задержание крупных чиновников, и прекращение взяток в России: вот какой нехороший там режим, так москалям и надо, не будете цены на газ завышать. И дело не ограничивается словесной риторикой: кампания по отлову российских чиновников ширится. Цели не скрываются, они преимущественно идейные: мы ваших коррупционеров наловим, в угоду Западу пересажаем, нас в НАТО или хотя бы в ЕЭС возьмут. Оппозиционные оранжевым бело-голубые украинские политики сочувствуют бедам соседней страны и в душе жалеют преследуемых чиновников, но конфискации денежных сумм взяток молча радуются: бюджет страны существенно пополняется, будет, чем загаз платить.
В России происходит всплеск эмоций. Россияневсе как одинвозмущены. Русские деньги (да что там – взятки!) попадают в руки хохлов, а они, сволочи, этому радуются и издеваются над Россией. Это – наглость еще большая, чем привычное воровство газа из трубы. Это – верх цинизма. Слышать такое еще более мерзко, чем считать Севастополь украинским городом. В гневе и коррупционеры, и самые простые граждане, взятки дававшие только гаишникам. Все они требуют добиться освобождения соотечественников и наказать совсем отвязавшихся хохлов. Конфликт назревает глубинный, электоральный, почти народный.
Чирковский четко ловит волну:
– Я давно говорил: оранжевые во всем виноваты. Их американцы купили, и они всем гадят! Все из-за них! Вперед, на Киев! Там нам уже хлеб-соль пекут.
Кое-кто еще высказывает сомнения: ведь далеко не все взяткотуристы попадаются, если не реагировать на шумовые эффекты – самостийность хохлов дает и позитив тоже, многим в поездке удается дать-взять. Если вдруг победим и завоюем Украину – лишим себя, так сказать, оффшорной зоны. Но это отдельные, робко озвучиваемые мнения. Крышу у возбужденной и озлобленной страны сносит окончательно. Воинственные настроения: «ну напросились хохлы – сами виноваты», охватывают даже умеренных, остатки здравого смысла теряются.
И война начинается. Не как обычно газовая, под Новый год, а в канун Дня народного единства – продуктовая. Поводом явилось заявление Чирковского, сообщившего всей стране с экрана: «Выпил горилки, закусил салом – и вот, заболел. Чихаю, как вся страна. И взяток не беру». Главный санитарный врач тут же обнаружил в ряде импортных продуктов вирус ослиного гриппа. Это было официальной версией, за кадром же, в народе говорили о зараженности продуктов антикоррупционной сывороткой. Наряду с салом и горилкой Анищенко запретил ввоз сахара, масла и других продуктов с Украины, а заодно и из всех стран, где демонстративно ловили российских взяточников. Подчеркивая свой патриотизм, главный санитар страны обращается в органы ЗАГС с заявлением о смене фамилии с «Анищенко» на «Анищенов».
Но главным ньюсмейкером остается Владимир Львович. Через несколько дней он сообщает в прямом телеэфире, что вылечился от хохляцкой заразы русской баней. Развивая тему, рассказывает, что народ братской Украины страдает от действий США и кучки своих продажных политиков, занесших к ним и в Россию новый опасный вирус. Он требует от властей Украины освободить российских «узников совести», от российских – запретить ввоз ножек Буша и въезд граждан США. На провокационный вопрос «вылечился баней» – значит ли это, что в бане удалось взять взятку, Владимир Вольфович отвечает уклончиво: от трудностей страны себя не отделяю. Злые языки говорили о большом гонораре Владимира Вольфовича от Садуновских бань, смеялись над чиновниками, резко полюбившими парные процедуры. Но Украине баня помочь уже не могла.
Вслед за Анищеновым атакует «Газпром». «Северный поток» уже способен переключить на себя существенную часть поставок газа в Европу. Поэтому «Газпром», не особо утруждая себя экономическим и юридическим обоснованием, требует с Украины 650 долларов за каждую тысячу кубометров газа. Украинские политики обращаются к президенту и премьеру России, пытаясь урезонить «Газпром», а к Евросоюзу – с просьбой вразумить саму Россию. Президент предпочел отмолчаться, но премьер ответил, что не может вмешиваться в дела бизнеса, что выдвинутая цена не имеет политической подоплеки, но преследования российских граждан, конечно же, не на пользу отношений двух стран. Обратился премьер и к ЕС, предупредил европейцев о возможном срыве поставок газа через Украину, посоветовал не пытаться давить на Россию, а напротив, оказать содействие в принуждении Украины к любви к России.
О подробностях и характеристиках требуемой любви Украины к России информировали украинскую власть. По закрытым каналам Кремль сообщил Киеву, что можно договориться и о 300 долларах за тысячу кубометров газа, но при этом, во-первых,100 долларов из них должны будут перечисляться неофициально на секретный счет в Швейцарии, и, во-вторых, украинские первые лица должны демонстративно поклясться в любви к своей старшей сестре, выпустить несколько из отловленных взяточников и прекратить их дальнейшие посадки. Второе условие, которое про любовь, – для успокоения возмущенных российских граждан. А 100 секретных долларов имелось в виду направлять в секретный правительственный фонд и использовать на выплаты особо важным и отличившимся чиновникам, компенсируя отчасти потерянныеот нотката доходы. Украинское руководство раскалывается. Экономически страна выигрывает: суммарная цена газа ниже даже существовавшей ранее, и тут разногласий нет: секретный счет, конечно, коррупцией попахивает, но заткнем нос и стерпим. А вот с любовью к России сложнее. Умеренно оранжевые чувства проявить готовы, политикам к такому не привыкать. Но самые оранжевые прикрывают свою органическую нелюбовь к России прагматическими соображениями: прекращать отлов российских взяточников нельзя ‒ пока ловим, самостийность всем очевидна, Запад в восторге, да и бюджету заметная прибавка.
Москва полуофициально обращается к украинской оппозиции: мы готовы снизить цену на газ в ответ на твердые шаги по укреплению братской дружбы: не трогайте наших туристов и отдайте Севастополь. Про секретную часть оплаты здесь ни слова. За дружбу и любовь с Россией начинают агитировать проплаченные Кремлем украинские СМИ. В Верховной Раде формируется коалиция регионалов и умеренных оранжевых. Они выступают против президента: конфликт с Россией надо добром уладить, нельзя ссориться с братской страной из-за такой ерунды, как посадка нескольких взяточников, россиянам и без того плохо: ноткат – проблема нешуточная, тут не то что вредить надо, даже не сочувствовать – помогать надо. Но не в дружбе суть. Подумать страшно: вдруг ноткат через границу просочится. А президент наш в своем русофобстве совсем голову потерял: нам цену на газ снизить обещают, а он о принципах бормочет. Севастополь, конечно, не отдадим, но подружить за хорошие деньги – почему нет?
На фоне таких настроений лидер умеренно оранжевых премьерминистр Украины готова согласиться на предложение Москвы, если десять из ста секретных долларов вернутся в ее распоряжение. И все могло бы хорошо и для нее, и для Украины сложиться, и российская элита могла бы и взяткооффшор сохранить, и секретный взяткофонд получить, но первый украинский платеж за газ на секретный швейцарский счет не дошел, потерялся где-то в пути. Наверное, можно было не горячиться и подождать, поискать деньги, попытаться договориться каким-то образом, но ситуацией воспользовался украинский президент. Он обвинил в коррупции и предательстве национальных интересов собственного премьера, оппозицию, а также руководство «Газпрома», явившегося проводником преступных замыслов, исходящих из самого Кремля. Генпрокуратура и Служба безопасности Украины должныбыли возбудить по сему факту уголовное дело и привлечь к ответственности всех, невзирая на лица, вплоть до преследования виновных в подкупе украинского премьера высших российских чиновников. А для всеобщей острастки по телевидению показали арестованных русских бюрократов, тех самых, с которых все началось. Они покаянно признавали себя виноватыми в покушении на взятку, возмущались геноцидом украинского народа в 30-х годах, обещали выучить державну мову и просили политического убежища.
План военной кампании
Столь оскорбительные действия вызвали еще больший всплеск патриотизма в России. Люди забыли про ноткат и дружно требовали наказать хохлов. Воевать теперь, судя по всему, предстояло понастоящему. «Единая Страна» проявляет чудеса самостоятельности: экстренно собирается на внеочередной съезд прямо в зале заседаний Государственной думы. Собралась без команды от премьера, руководителя думской фракции или хотя бы президента. К съезду присоединились губернаторы, сенаторы, другие высокие чиновники. Вся номенклатурная верхушка давно жила ощущением: надо что-то делать, так дальше продолжаться не может, и действия оранжевого президента оказались запалом к всплеску пассионарности. Но всплеск этот без руководящих указаний никак не мог вылиться во что-то серьезное. За день работы единостранцы постановили, во-первых, все фамилии, оканчивающиеся на «-нко» считать впредь оканчивающимися на «-нов», во-вторых, переименовать все украинские названия городов и сел. Предлагали запретить употребление сала, всякого, даже российского, но предложение не прошло. На том могло бы и закончиться, но под конец дня в зал ворвалась свежая сильная струя – на съезд партии-конкурента явилась в полном составе думская фракция ЛНПР. Чирковский захватил трибуну:
– Сало – это вкусно, только много не ешьте. Но это не та тема, беда земли русской в оранжевой заразе. Русское воинство должно предать ее мечу и пожару. Да, однозначно, мечу и пожару, как хазар в древние времена. Мы обязаны помочь нашим братьям освободить мать городов русских и южнорусский народ. На Киев! Даешь Севастополь! – Владимир Львович буквально вдохнул в единостранцев жизнь. Съезд единодушно (не единогласно – единодушно!) вынес резолюцию: требовать от Украины в 24 часавернуть деньги, освободить российских граждан и поклясться никогданевступать в НАТО. В противном случае Россия будет вынуждена защищать свои интересы всеми средствами, вплоть до военных.
Тайно наблюдавший за съездом премьер понял: это та ситуация, когда предотвратить чужую инициативу нельзя, остается только возглавить. И оно к лучшему – хохлам надо еще спасибо сказать за то, что сами выдвинулись на роль козлов отпущения. Он хорошо помнил, какой полезной может быть маленькая победоносная война. Оставалось только перехватить инициативу. Премьер лично встретился с Владимиром Львовичем. Спросил его, хочет ли тот всерьез в национальные лидеры. Чирковский сразу все понял и охотно отдал первенство идеи. Уже на следующее утро он вещал о том, что пришел на съезд по поручению премьера и озвучил именно его видение проблемы.
Ультиматум съезда «Единой Страны» отправили по официальным дипломатическим каналам и одновременно воинственным тоном озвучили по телевизионным. Совет Федерации собрался и, будучи в полной готовности объявить войну, ждал соответствующего запроса президента.
На Западе поднялась истерика: и свободолюбивый народ украинский защитить надо бы, и с газом проблем совсем не хочется. На Украине, кроме малого числа отъявленных националистов, воевать, понятно, никто не хочет, но дело принципа: раз москали на нас – будем биться. И пошли хохлы, что называется, берданки откапывать.
А в России же, напротив, вся воинственность выплеснулась ультиматумом. Озвучили его, выпустили пар – и агрессия спала. И люди, и даже власть задумались: а что ж мы делаем, это же не Афган и не Чечня, как воевать с Украиной? У всех или почти у всех там родственники и друзья. Но это на уровне бытовых раздумий, «Единой Стране» же и соответственно всей властной верхушке пути назад нет. Надо воевать, и все тут! Накажем хохлов, коллег освободим, да и Крым назад отберем. План военной кампании против братской страны оказался заранее проработанным: предусмотрены разные сценарии войны ‒ от операции силами ВДВ с захватом властных структур и центров коммуникаций до ведения затяжной войны с использованием тяжелого вооружения, вплоть до угрозы ядерного удара. В данной же ситуации генштаб предполагал развернуть основное наступление тремя группами войск одновременно: на Львов через Белоруссию, на Киев и через Донецк на Запорожье, дополнительно высадить крупный десант в Крыму и заодно ударить с тыла, из Приднестровья.
Украина никак не отреагировала на ультиматум в установленные сроки. Оставалось воевать или, как говорят японцы, потерять лицо. На телеэкранах появился президент. Пытаясь выглядеть уверенным и твердым, он сообщил, что, как Верховный главнокомандующий, отдал войскам приказ быть готовыми к защите суверенитета страны и отражению украинской агрессии. Сообщил, что согласие Совета Федерации на использование армии получено. Отдал ли он приказ начать наступательные боевые действия, выходит ли армия из казарм, из его слов было непонятно. Страна, да и остальной мир тоже, замерли в ожидании. Вскоре стало известно, что приказ о наступлении войскам отдан, планы широкомасштабной военной кампании запущены в действие. Российская армия, в отличие от украинской, в последние десятилетие получала заметное финансирование, имелись хорошо оснащенные подразделения и опыт современных боевых действий. Незадолго до ультиматума проводились масштабные учения войск Западного военного округа. Войска достаточно слаженно провели их. В целом в Кремле были уверены в полном военном превосходстве.
Но и здесь сказался ноткат. Обнаружилось, что патроны, снаряды, ГСМ, картошка и макароны израсходованы в ходе учений, склады пусты, солдаты голодают, а новые закупки генералы без откатов произвести не могут. Совершенно неожиданным образом Россия к войне оказалась не готова. Войска не смогли даже из казарм выйти. Околокремлевские пиарщики пустили было слух о том, что это секретные указания премьера, не желающего по-настоящему воевать с братской страной (по другой версии – недостаточность решительности у президента, кому как нравится), задерживают быструю и безусловную победу российской армии. Власти постарались экстренно наладить обеспечение войск всем необходимым из госрезервов, но нерасторопные и в нормальных условиях военные снабженцы были заняты собственным выживанием. Генералам пришлось самостоятельно искать транспорт (воинский был по большей части не на ходу) и, по сути, реквизировать его, поскольку оплатить услуги без конкурсных торгов было невозможно, доставлять в части своими силами продукты и боеприпасы, по пути отбиваясь от ГИБДД, прокуроров и прочих (нет должным образом оформленных полисов ОСАГО, неверно оформлены документы на груз, нет разрешенийна перевозку боеприпасов гражданским транспортом, отсутствуют должные сертификаты, свидетельства на груз и пр.). Преодоление указанных трудностей требовало нередко почти что боевых действий.
У украинской армии проблем тоже много: недофинансирование, отсутствие боевого (и учебного) опыта, высокий износ материальной части, недоукомплектованность, и даже танки почти все на конной тяге. Но закупки у генералов получаются, и армия шевелиться может. Моральный дух хохлов высок как никогда: раз москали на нас – будем биться! У украинских военных даже наступление получилось, они без боя занимают несколько российских деревень и райцентров. И в растерянности останавливаются: и воевать-то никогда не собирались, а тут на тебе – победа! И что с ней делать? Топчутся на месте: идти дальше или домой вернуться? Никто не предпринимает попыток установить контроль над российскими муниципальными властями, гордые сторонники державной мовы говорят на оккупированной территории по-русски, причем очень грамотно и чисто, без акцента.
Откат эмоций
Единственное, что они себе позволяют, – это повесить рядом с российскими государственными флагами украинские. Но этого оказывается достаточно: жизнь входит в нормальное русло – теперь можно и дать, и получить взятку: глава местной коммунальной службы позвал своего партнера, и у них все получилось. Ноткат исчез, украинцы принесли избавление. Вскоре это становится известным всей остальной России, становясь первой темой новостей.
Происходит моментальный откат эмоций: а при хохлах-то жизнь налаживается! О том, с чего все начиналось, что хохлы за это самое сажают, вспоминать никто не хочет. Патриотизм меняется на пораженчество:
Заменим наших чиновных уродов на украинских братьев!
Киев отец городов русских!
Прояви украинские власти тогда геополитические амбиции, пообещай они ввести на оккупированных российских территориях новую власть, пусть даже со строжайшим отбором чиновников, пригрози жестко и бескомпромиссно преследовать коррупцию – это звучало бы для российского уха райской мелодией. Пожелай – и хохлы могли бы хлеб да икру вместо соли есть, маршируя до Приморья. Но захват России в планы оранжевого президента не входил. Войска дальше не идут, но украинская прокуратура арестовывает «сладкую парочку», тех самых, которые попробовали, и у которых получилось. Они не отпираются, напротив, гордо подняв голову, пишут признательные показания. Их пример заразителен, берут взятки и смело идут в тюрьму еще несколько десятков российских бюрократов на оккупированной территории. И все бы ничего, но двое из чиновников ранее засветились на взяткотуризме в Грузии, та шлет запрос на экстрадицию, и самостийный президент, желая посильнее досадить москалям, выдает их грузинам.
Это полное хамство: судили бы сами – ладно, мы – братья-славяне, но чужим не отдавай! И ведь не в Америку – в Грузию! Бурно вспыхнувшая российская любовь к Киеву и Украине спадает, по сей стране начинаются акции протеста. Акции мирные, в большинстве безобидные: где-то свиным салом бродячих собак демонстративно кормили, где-то Крым с Севастополем вернуть требовали; а в нескольких «прифронтовых областных центрах» на центральных площадях сожгли деревянные уборные с окошком и очком в форме державного трезубца.
Российская армия по-прежнему в казармах, впрочем, кое-где солдаты от голода начинают разбегаться по домам, но и украинское наступление дальше не идет: не решаются хохлы Россию захватывать. Здесь вся киевская элита единодушна. Украине захватить Россию – значит снова раствориться в ней, прощай тогда самостийность и державна мова. Но главное, о чем открыто никто не говорил, но именно это было главным – опасались хохлы САМИ НОТКАТОМ ЗАБОЛЕТЬ. Россия оказалась страной неприкасаемой, заразной. Это, к слову, уже все коррумпированные страны почувствовали: поредел даже поток просачивавшихся через границу китайцев и таджиков.
Война не прекратилась украинской победой, она выдохлась или сдулась. Людских потерь с обеих сторон не было.Зато очень существенными оказались политические потери федеральной российской власти, авторитет ее упал до небывалого уровня, особенно в национальных республиках Северного Кавказа и Поволжья, где сепаратистские настроения подошли к критической точке. В такой униженной младшим, всегда воспринимавшимся с некой насмешкой, украинским братом России жить гордым джигитам теперь совсем никак невозможно. Сократившиеся, но еще существенные финансовые вливания федерального центра мало смягчали ситуацию: какой от них прок, если коррупционный не получается. И низы, и элита национальных республик бурлили, самым мягким вариантом относительно совместного будущего с Россией им виделась полная автономия с введением вместо кяфирских законов норм шариата. Однако масштабы терроризма не превышали доноткатного уровня, его росту, как и трансформации разрозненного, бытового сепаратизма в организованный, препятствовало полное безденежье и как следствие – дезорганизация национальных элит кавказских республик. Эта же причина сдерживала и исламизацию: отсутствие платежеспособных спонсоров затрудняло распространение учения.
За честную конкуренцию
Доктор экономических наук Юрий Потемкин, он же Юстас, своему другу и коллеге Александру Детцелю (позывной – Алекс) в Германию. Открытое, нешифрованное письмо по электронной почте.
«Гутен таг, дорогой Алекс. Вернувшись домой после нескольких прожитых в вашей благополучной Германии месяцев, вновь невольно сравниванию наши страны. Пресловутый немецкий порядок – явление, наверное, даже более всеобъемлющее, чем то, что мы называем в России засильем и разгулом нашей бюрократии. Немецкие законы содержат массу ограничений для простых граждан, с точки зрения русского человека, непонятных и вредных. Считается, что ограничения эти исходно имели рациональное обоснование и приняты были на основе некого общественного консенсуса, даже если какойто бюргер в консенсусе таком не участвовал, и смысл ограничений ему неизвестен, в рациональности и обоснованности ограничения своих прав он не сомневается. В России же запреты и ограничения никак не уважаемы людьми, считаются отголосками всевластия крепостного барина и партийного секретаря. Более того, даже власть держащие, от рядового милиционера до мэра города, оценят имеющиеся запреты как дурные и вредные для себя, но обязательные для нижестоящих. Подобно немцу, русский человек будет вынужденно следовать законам, но, в отличие от него, будет делать это без внутренней убежденности в правильности такого подхода. Немец будет строить свою жизнь, принимая ограничения как данность, им лично в настоящий момент не обсуждаемые, а исполняемые. Жить в клетке, именуемой «deutsche Ordnung», для него нормально. Русский же будет думать, как безнаказанно избежать следования неудобным запретам. А чиновник русский постарается и вовсе извлечь из принуждения или, наоборот, послабления для других личную выгоду. Избравший путь законопослушности окажется в неизбежном проигрыше: закон сулит мало хорошего, в прибыли будет тот, кто его обошел или повернул себе на пользу. В итоге законопослушными будут либо совсем честные, а таких единицы, либо, говоря модным словом, конченые лузеры. В конкуренции за место под солнцем побеждают не просто, как у вас, сильнейшие, а те из них, кто хитер, беспринципен и нашел вариант обойти закон. Вариант этот прост и известен – взятка, дав ее, можно включаться в конкуренцию. Каким же не знающим свою страну идиотом надо было быть, чтобы разом отменять коррупцию.
Говоря привычным научным языком, в условиях монопольного господства бюрократии, коррупция является обязательным условием самого функционирования (проще – смазкой) бюрократического механизма. Завышенные полномочия бюрократии давали ей возможность наказать всех и всегда. Но наказывали некоторых, преимущественно тех, которые не давали взяток, благодаря коррупционной смазке жизнь не останавливалась. Сейчас озлобленные чиновники застопорили все. Люди и рады бы дать взятку, задобрить бюрократов – но нет, у нас полный ноткат. И вся страна в коме. Вот так, жму руку. Алекс».
Ответное письмо Александра Детцеля, он же Алекс, Юрию Потемкину, он же Юстас, в Россию.
«Здравствуй, дорогой Юстас. Перед отменой взяток вашему президенту следовало кропотливо реформировать политическую систему, сформировать гражданское общество, именно оно способно выполнять функции, осуществляющиеся у вас посредством взяток. Вытащить Россию могут только институциональные демократические реформы. До того момента, пока в стране не сформируется должный уровень политической и экономической конкуренции и не будет уничтожен монополизм в экономике и политике, все меры по искоренению коррупции неэффективны и, как оказалось, даже вредны. Очень важно и наличие привыкшего к собственной экономической и политической свободе, а равно и ответственности за себя среднего класса. Впрочем, все это общеизвестно. Вам нужен новый Горбачев и новая перестройка. Многие государственные функции нужно забрать у бюрократии и передать частному бизнесу. В Германии такая передача очень помогла обуздать коррупцию. Так, разрешительную деятельность по допуску новых лиц к работе адвокатов, нотариусов, регистраторов недвижимости, строителей и перевозчиков и многих других, как и осуществление текущего контроля за их деятельностью, вполне могут выполнять профессиональные гильдии. Ты это знаешь не хуже меня, мы вместе с тобой изучали их опыт и наработки у нас, в Германии.
Профессиональные гильдии, я надеюсь, ты помнишь, мне нравится именно этот термин, а новомодный «саморегулирующиеся организации» я стараюсь не употреблять, можно с допущениями считать формой реализации гражданского общества в экономике и государственном управлении. Конкурирующие между собой гильдии должны быть в каждой сфере регулирования. Это и вынудит их заботиться о чистоте своих рядов. Именно гильдии способны к реальному эффективному контролю за своими членами, они, в отличие от проверяюще-наказующих бюрократов, не допустят коррупцию. Если бы ты привез свой доклад о гильдиях на пару лет раньше, если бы власти прислушались к тебе и успели развернуть систему саморегулирования, то последствия нотката были бы неизмеримо мягче. Впрочем, еще и не поздно. Саморегуляция участников рынка может заменить очень многие неадекватные сегодня в России государственные органы. Иди к руководству, Юстас. Стучи и доказывай. Расформировать людоедские центры лицензирования в строительстве и ЖКХ, пусть профессионализм контролируют участники рынка. Не нужно силами дорожной полиции отлавливать серых таксистов, честная конкуренция и контроль коллег сделают их работу прозрачной.
Пробейся к руководству и бейся головой – доказывай. Ты знаешь, как спасти страну!
Успеха тебе, Юстас!
Твой друг Алекс».
Обвальные проблемы
Неудачу в войне с Украиной при всем ее драматизме для российской государственности можно было считать досадной мелочью на фоне обвальных проблем в экономике и обществе. Ноткат поразил функционирование государства во всех без исключения сферах.
Регистрация прав, юридических лиц, деятельность органов ЗАГС, оказание прочих государственных услуг пребывали в полном ступоре. Получение разного рода подтверждающих и разрешающих документов, непростое и ранее, стало крайне затруднительным. Выдача требуемой бумаги с печатью всегда требовала предоставления гражданином другой, исходной. К примеру, регистрация прав на земельный участок требует наличия должным образом подготовленного кадастрового паспорта, выдача заграничного паспорта – наличия общегражданского, правильно заполненной анкеты и т.п. Ранее чиновники проверяли сам факт наличия исходных документов и, как правило, по диагонали смотрели их содержание. Теперь их изучали и по диагонали, и вдоль, и поперек, если не находили недочетов, могли сознательно испортить или потерять часть документа. Или обнаруживали иную причину отказа, которую профессионал всегда отыщет и сумеет убедительно и грамотно объяснить незнакомому посетителю ее важность. Если, сочтет нужным что-либо объяснять: он может и молча вернуть документы с непонятной резолюцией, может долго тянуть с рассмотрением и ответом, после чего предложить обратиться к другому специалисту. Именно так стали вести себя, протестуя против нотката, и махровые взяточники, и слегка вкусившие коррупционных доходов чиновники, и еще девственные относительно взяток клерки: все они солидаризовались полным саботажем.
Это сократило число обращений граждан за госуслугами. Многие решили, что незачем стоять в очередях, если получить легитимный документ все равно нереально. Стал возрождаться суррогатный рынок передачи прав: продажа автомобилей по доверенности, недвижимости ‒ по нотариально удостоверенным договорам дарения, договорам уступки прав при продаже недвижимости. В ближайшем будущем это грозило всплеском мошенничества и социальными конфликтами. Но суррогатный рынок не отменил очереди в регистрирующие органы, отдельные терпеливые и настойчивые граждане толклись там неделями, создавая эффект массовости.
Регистрация предпринимателей и юридических лиц, регистрация изменений в учредительных документах практически прекратилась, и не только по причине создаваемых налоговыми инспекциями сложностей. Экономический спад вызвал у граждан отсутствие интереса к открытию и особенно узаконению нового бизнеса: было заранее ясно, что зарегистрированное налоговиками новое предприятие вызовет у них негативную реакцию: «смотри-ка, еще кто-то живет хорошо», и «жить хорошо» ему не дадут. Миграционная служба поставила прочный заслон гастарбайтерам, по крайней мере, их легальной части, впрочем, потребность экономики в иностранной рабочей силе также стремилась к нулю: сказывались спад и высвобождение работников из престижных вчера сфер. Снизилась и притягательность российского рынка труда для украинцев и молдаван и даже для выходцев из Средней Азии. Поток мигрантов с юга уменьшился, но по-прежнему шел, выплескивался теперь в криминальные и околокриминальные сферы. Органы ЗАГС также перестали быть белыми и пушистыми: если шутить с выдачей свидетельств о смерти боялись, свидетельств о рождении ‒ опасались, то при регистрации и особенно расторжении браков чиновники отводили душу.
Несмотря на сокращение финансовых возможностей принять решение об уменьшении социальных выплат федеральная власть не решалась. Но экономию бюджета обеспечили принимающие решение о назначении субсидий, пособий и пенсий чиновники низового звена. Они также вступили в войну с посетителями и всеми правдами и неправдами стремились отказывать, уменьшать платежи или как минимум затягивать решение вопроса. И хотя уже назначенные социальные выплаты осуществлялись обычным образом, настроения пенсионеров, сталкивающихся с большей, чем ранее, волокитой становились негативными и агрессивными по отношению к власти. С большими сложностями при постановке на учет и при назначении пособий сталкивались и потерявшие работу граждане. Сотрудники служб занятости вели себя аналогично другим представителям бюрократического труда, всевозможными проволочками затягивая решение вопросов.
Ноткат привел к тому, что из всех многочисленных государственных функций активно выполнялись лишь связанные с контролем и особенно наказанием.
Милиция сосредоточилась на выявлении безопасных и легких правонарушений, ловить бандитов и насильников она и раньше-то не очень любила, теперь же «за такие деньги лезть под пули» сотрудники отказывались почти в открытую.
Госнаркоконтроль запрещал все новые и новые медицинские препараты и пищевые добавки, ловил врачей и ветеринаров на не должном хранении и использовании наркосодержащих препаратов.
СИЗО были переполнены вследствие резко снизившейся пропускной способности судов, заваленных административными и уголовными делами. Низовое звено судебной системы – мировые судьи – было парализовано потоком административных дел, которые судьи не могли обработать.
Ухудшилось положение заключенных в тюрьмах. Перспектив условно-досрочного освобождения, легких и не очень поблажек, получаемых ранее зеками за сотрудничество и подарки, не стало, жесткость превратилась в жестокие придирки по поводу и без такового, у заключенных не оставалось положительной мотивации к соблюдению режима. Условия питания ухудшились, и зеки стали взрывоопасны.
Служба судебных приставов захлебнулась в потоке судебных решений и административных протоколов. Взыскать что-либо с граждан и юридических лиц было крайне сложно по причине их полной неплатежеспособности. Поблажек приставам в связи с этим не давало ни собственное руководство службы, ни вышестоящее. И отдельные сотрудники, и структура в целом назначались крайними за невозможность взыскания с обездоленных граждан начисленных контрольно-наказующей системой штрафов. По причине резко возросшей нагрузки, третирования и полного отсутствия коррупционного приработка из службы шло массовое увольнение сотрудников низового и среднего звена.
Единственной спецслужбой, не участвующей в ноткатной войне всех против всех, оказалась ФСБ. Во-первых, все силы и ресурсы были задействованы на поиск средств антинотката и разработку тактики и стратегии ответного удара. Во-вторых, премьер проводил с сотрудниками ФСБ своеобразный эксперимент. Суть его состояла в поиске уровня официальной (но не афишируемой) зарплаты, способной исключить или заменить тягу к взяткам и соответственно ограждающей от демотивированности и деструктивного поведения. Он справедливо полагал, что ему крайне необходима хотя бы одна дееспособная структура. Сотрудников ФСБ, до этого существовавших в одинаковых с остальными, хотя и привилегированных условиях, поставили в исключительное положение, подняв их и без того неплохую зарплату на порядок. И это сработало. Чекисты сравнивали свои доходы с доходами милиции и пожарных, видели эксклюзивность своего статуса и не могли не ценить его. Условием работы было поставлено неучастие в ноткатных разборках и непроявление ноткатной агрессии. Они и не участвовали, массового вылова иностранных шпионов из среды простых граждан не наблюдалось. Но работы у них добавилось, и была она в общем ноткатном русле. Именно перед ФСБ поставили задачу пресечения чрезмерной агрессивности других контрольных структур. Им приходилось профилактическими беседами, угрозами увольнения, уголовного преследования осаживать проверяюще-наказующий пыл коллег-силовиков низшего ранга. Ценя свой достаток, чекисты новые задачи выполняли, почти не злоупотребляя возможностями (была дана установка лишь на беседы и угрозы, реальные санкции применять не рекомендовалось), вот только работа получалась уж очень несвойственная органу. Не ловить-наказывать, а смягчатьуговаривать. Это все равно что волка в детский сад воспитателем отправить. Суровым рыцарям госбезопасности приходилось преступать через себя. Впрочем, была и другая, приятная работа – поиск средств ответного удара. Энтузиазма здесь сотрудники проявляли много, работать в занятых этим подразделениях рвались все.
К сожалению, без какого-либо эффекта.
Исполнительная власть в лице функциональных органов, призванных регулировать, контролировать, направлять и стимулировать, свела свою деятельность к выявлению нарушений и принятию соответствующих мер. При этом администрации всех уровней, особенно муниципальные, были вынуждены заниматься обратным, стараясь уберечь экономику и граждан от разрушительного контроля. Но поскольку большая часть контролеров подчинялась не местным властям, а федеральным или региональным, получалось это более чем плохо.
Сдерживать приходилось и законодателей. Контрольные органы проявляли большую активность по лоббированию ужесточения нормативной базы, что находило полное понимание у депутатов. В прежнее, доноткатное время основными занятиями народных избранников было небескорыстное заказное лоббирование, принятие удобных влиятельным персонам или структурам законов и расширение сферы запретов и санкций. Первое и второе ноткат прекратил, существенно снизив нагрузку законодателей. В начале нотката, в еще сытое время, они с увлечением занялись было темой узаконивания взяток. Но перспективы здесь не обнаружилось, и единственным приемлемым для депутатов и в столице, и в регионах действом стало ужесточение нормативной базы. Ничего не имевшая ранее против этого исполнительная власть была вынуждена переориентироваться и, используя административный ресурс, сдерживать карательный позыв законодателей. Давалось это Кремлю и губернаторам с большим трудом: существенную часть людоедских законопроектов блокировать удавалось, думцы еще привычно слушались, снимали их с рассмотрения, но через некоторое время в несколько измененном виде они вносились вновь. Ужесточение ответственности водителей, курильщиков, родителей, должностных лиц и всех других стали было главным предметом законотворческой деятельности. И соответственно существенной частью работы исполнительной власти. Но чего последняя контролировать не успевала совсем, так это ужесточения самих правил, большая часть которых устанавливалась не федеральными или региональными законами, а ведомственными нормативами. В итоге прописанные в законах санкции ужесточались, хотя и не кардинальным образом, но контролеры в рамках своей компетенции растягивали сферу ответственности и поле запрещенно-наказуемого.
Случись в доноткатную эпоху получившая резонанс трагедия сбить пьяному водителю несколько пешеходов или сгореть построенному полвека назад дому престарелых, реакция разогреваемых контролерами и СМИ законодателей могла быть одна: усилить санкции. Других мер предотвращения трагедий в будущем депутаты не знали, они поднимали планку штрафов, расширяли их сферу, но происходило это, что называется, без людоедства, призывы конфисковывать автомобили или давать пожизненное заключение за вынужденную отсутствием должного финансирования халатность блокировались. Теперь же контролеры и депутаты полностью распрощались со здравымсмыслом. Всерьез обсуждалась необходимость введения суточной медкарты водителя, где каждые два часа должно было бы отмечаться его состояние, причем предложившего это депутата не интересовал вопрос, как это осуществить: есть ГИБДД, есть сеть наркодиспансеров, можно привлечь общественность, вопрос как – дело исполнителей, мы же должны помнить, что если принятый закон спасет хотя бы одну жизнь – наш труд не напрасен.
Пьяных водителей, не совершивших ДТП, предлагалось не только лишать прав вождения на пять лет и штрафовать на 500 тысяч рублей, но и в дополнение ставить нестираемое клеймо. Насчет клеймения пьяниц депутаты были почти единодушны, спорили только, куда ставить отметину: на лоб или на ладонь. И как: по старинке – каленым железом или по-современному – лазером. Совершивших незначительное ДТП без пострадавших предполагалось сажать на год и лишать прав пожизненно с конфискацией автомобиля. В случае ДТП с пострадавшими виновнику светило пожизненное заключение, а лицам, ехавшим с ним в автомобиле, – до 10 лет лишения свободы.
Ранее ужесточение наказаний происходило к полному удовольствию агрессивной части граждан при доброжелательном нейтралитете распорядительной власти. Мэрам, губернаторам и кремлевским сановникам это представлялось удачным вариантом выпуска пара для пенсионеров и малоимущих. Недоволен он маленькой пенсией и высоким тарифом на газ ‒ мы ему пенсию немного увеличим, а злость он пусть на пьяных выплескивает: порадуем его жестоким наказанием водителя дорогой машины. И это вполне срабатывало, пока дубинка закона била выборочно, когда же санкции стали ковровыми, настроения граждан изменилась. Контролеры и законодатели вели себя привычным образом, но уставшее от придирок и наказаний население перестало одобрять репрессии. Не потеряла здравого смысла и верхушка исполнительной власти: мэры, губернаторы и премьер, как могли, гасили всекарающую активность контролеров. Трудно сказать, что стало бы со страной, если бы принцип разделения властей работал в полной мере. От полного краха Россию удерживало именно использование административного ресурса и телефонное право. Основным занятием губернаторов и мэров стали звонки руководителям контрольных органов с настойчивыми пожеланиями умерить пыл там-то и тогда-то. Общеизвестный факт, что бюрократия способна здорово осложнить жизнь всем, выглядел теперь как привычная для восприятия, надводная часть айсберга. Ноткат выбросил на берег и подводную, и большая часть ледяной глыбы стала весьма заметной и очень ощутимой – федеральные агентства водных ресурсов, недропользования, воздушного, автомобильного, речного и морского, железнодорожного транспорта, дополненные просто дорожным агентством, всем известные налоговые и таможенные службы наряду с не очень публичными службами по тарифам, финансовому мониторингу, экологическому и атомному надзору, интеллектуальной собственности, регулированию финансового и алкогольного рынка вместе с антимонопольной службой, финансово-бюджетный и фитосанитарный надзор, надзор в сфере связи и массовых коммуникаций, и прочая, и прочая. В стране оказалось 64 властных органа, которые могли и, главное, должны были контролировать и наказывать.
Никто не думал, что их так много. Создавались они в разное время, под разные задачи, некоторые – просто под хороших и нужных соратников. В старое время они по большей части мирно писали и собирали отчетные документы, иногда подтверждали свое существование демонстративной активностью и получали свою, порой совсем небольшую долю коррупционной ренты. Никто не мог и предположить, что по причине нотката все эти службы разом станут активными и бескомпромиссными. Принципиальность сотрудников контрольных органов вылилась в беспощадность, мелкие, не привлекавшие ранее внимания нарушения КОАПа (Кодекса административных правонарушений) вызывали неумолимые санкции в виде штрафов, остановки деятельности до устранения нарушений. Просить озлобленных контролеров о снисхождении было бесполезно, наказывая во исполнение буквы закона, они получали чисто садистское удовлетворение. Перефразируя классика, можно было сказать о бессмысленном и беспощадном российском контроле. Но и 64 контрольных органа не остались бесконтрольными. За тем, чтобы они не ленились и не либеральничали, зорко смотрела прокуратура.
Штрафы контрольных органов давно уже перекрыли когда-то радовавшую людей экономию от прекращения взяток. Про какиенибудь инвестиции уже никто не вспоминал. Ранее легко решаемые через необременительные взятки вопросы стали неразрешимыми. Предпринимателям приходилось обеспечивать исполнение огромного количества нормативов и регламентов, о существовании которых они и не подозревали. Для одних это оказалось просто неисполнимым, для других вывело бизнес в отрицательную рентабельность. Каждая контрольно-разрешительная структура сполна проявляла себя на своем участке.
Экологи остановили массу экологически грязных (впрочем, как и не очень грязных) производств.
Санитарные врачи закрыли большую часть предприятий пищевого производства и общественного питания, после чего активно работали над уцелевшими пока очагами производственной деятельности в других сферах.
Пожарные опечатали значительную часть офисов, магазинов, учреждений культуры, общежитий, школ и больниц. Обезопасив граждан в общественных зданиях, они готовились к рейдам по проверке пожарной безопасности жилых помещений, активно меняя нормативное поле.
Энергетики по причине неплатежей и нарушений технических условий прекращали подачу электричества и газа коммерческим потребителям и также подбирались к бытовым.
Налоговики доначислениями налогов и штрафами обанкротили значительную часть бизнеса.
Рвение милиции по части уголовного преследования граждан сдерживалось давно исчерпанными возможностями СИЗО и мест лишения свободы. Но в применении КОАПа милиция вполне успешно конкурировала с другими контролерами.
Здесь названы лишь привычные действия хорошо знакомых структур. Но контролеры не ограничивались пресечением распространенных правонарушений. Вдумчиво перечитывая КОАП, они открывали много новых, не использовавшихся ранее возможностей, а открыв, с нетерпением несли их гражданам и юридическим лицам. Сюрпризы в виде административных наказаний поджидали людей в самых неожиданных местах и случаях. Оказалось, безопасных мест и ситуаций не существует.
То, что любое действие предпринимателя чревато штрафом, ясно было давно, но оказалось, от санкций не спасает и полная бездеятельность частного бизнеса. Прекративших работу предпринимателей стали подводить под статью 14.21 КОАП: «Ненадлежащее управление юридическим лицом» ‒ и выписывали для начала штраф в 10 МРОТ (минимальный размер оплаты труда). Позже, через неделю, обнаруживали, что правонарушение не устранено, оно продолжается – предприятие не работает, что попадает под статью 19.5 КОАП – невыполнение в срок законного предписания органа, осуществляющего государственный контроль: санкция должностным лицам 5-10 (конечно, 10!) МРОТ и дополнительно дисквалификация на срок до трех лет, юридическому лицу – 50-100 (понятно, 100) МРОТ. Не забывали проверить уплату штрафа, при неоплате в срок согласно ст. 20.25 КОАП мог быть выписан двойной штраф (неинтересно) или назначено 15 суток ареста (в самый раз).
Содержать большое количество таких арестантов было негде, пришлось придумать «административный домашний арест». Это, конечно, не столь сурово, как в обезьяннике, но можно, проверяя исполнение, выявлять нарушения режима и увеличивать, продлевать сроки ареста хоть до бесконечности. А можно заодно и проверить отчетность неработающего бизнеса. Работаешь ты или нет – неважно, отчетность сдавай регулярно в полном объеме, хоть ты под простым арестом, хоть под домашним, иначе снова штрафы и перспектива уголовного преследования. Оказалось, штрафы лицам, возглавляющим (или – возглавлявшим) неработающий, остановленный теми же контролерами (или другими) бизнес, можно выписывать хоть до бесконечности. Никакой, кроме как садистской, мотивации это не имело, но контрольно-наказующая машина работала, столь милый российской бюрократии принцип: «пусть рухнет все, но исполняется придуманный мною закон» торжествовал. По замкнутому кругу штрафов можно было гонять лишь по одному исходному основанию, но ситуация была тем драматичнее, даже трагичнее, что оснований для санкций на неработающий бизнес было много и много. Факт простоя никак не отменял необходимости соблюдения противопожарных, санитарных, экологических и прочих норм, равно как и ответственности за их нарушение. В результате положение хозяев бизнеса и менеджеров оказывалось совершенно безысходным. О бегстве в Лондон вспоминали как о сказке из прошлой жизни, спасения приходилось искать, прячась в деревнях, а еще лучше в лесах.
Опасными оказались безобидные и казавшиеся полезными еще вчера органы. Так, органы охраны культурного наследия, следуя несколько вольной трактовке ст. 7.14 КОАП, штрафовали за любую строительную и ремонтную активность даже там, где и близко не пахло ни памятниками, ни стариной. Логика озвучивалась следующая: мы не изучали это место, а вдруг там археологические памятники, нас тоже прокуратура проверяет, обратитесь – мы изучим и выдадим разрешение, тогда и работайте спокойно. Естественно, любое обращение после долгой кропотливой работы завершалось запретом: лучше перестраховаться, ведь нас прокуратура проверяет.
Прокуратура стала главной страшилкой, опасениями возможных санкций прокуроров прикрывались все и вся. Было совершенно непонятно, как небольшая по численности прокуратура физически может проверить огромное количество чиновников. Ссылкой на нее контролеры отбивались от призывов наказуемых к здравому смыслу или снисхождению при явной абсурдности наказаний. Например, под предусмотренную ст. 8.6 КОАП: «Порча земель (самовольное снятие или перемещение плодородного слоя почвы)» санкцию для граждан в 10-15 МРОТ попадают сдвигающие перед строительством частных домов черную плодородную землю в сторону застройщики. И нарушение, и санкция кажутся мелкими, не заслуживающими написания протокола, но, видя такое, контролеру не стоит лениться, поскольку есть риск быть наказанным прокурором. Наказывали не тех, кто начинал строительство, таковых не было – нового уже никто ничего не строил. Наказывали тех, кто когда-то ранее сдвинул черный грунт, и до сих пор не разровнял. Ездили контролерымуниципалы по пригородным поселкам по нескольку человек (поодиночке – боялись) и искали гурты черного грунта. Некоторые потенциальные жертвы вели себя вызывающе: не пускали на участок, вилы или топор демонстрировали – с такими не связывались, искали других, поспокойнее. Составив протокол, контролеры цинично успокаивали хозяев: радуйтесь, что мы правонарушение обнаружили, поскорее заплатите штраф и кучу разровняйте, а не то не ровен час, прокуратура приедет – от них куда хуже будет.
Или ст. 8.26 КОАП: нарушение правил побочного лесопользования: «…заготовка соков, сбор или промысловая заготовка дикорастущих плодов орехов, грибов, ягод, лекарственных и пищевых растений или их частей, технического сырья на участках, где это запрещено или допускается только по лесному билету, либо неразрешенными способами или приспособлениями, либо с превышением установленных объемов или нарушением установленных сроков, а равно сбор, заготовка или продажа растений в отношении которых это запрещено: 3-5 МРОТ для физических лиц, 50-100 МРОТ для юридических».
В нормальное время никто не стал бы гоняться за грибниками или бабушками-травницами, ответственность прописана для особыхслучаев – должнаже у власти быть в запасе дубина для отдельных, что называется, особо одаренных. Но в ненормальное, ноткатное время этой дубиной машут без разбора: кто знает, где запрещен сбор и какими приспособлениями нельзя пользоваться, кто, как не правоприменители, устанавливают сроки и объемы. Раздумья и колебания по поводу, надо ли штрафовать грибников, неуместны: маховик административных репрессий крутится, выбор простой ‒ или ты наказываешь граждан, или тебя накажет прокуратура.
Еще смешнее (или печальнее) ст. 8.36 КОАП: нарушение правил переселения, акклиматизации или гибридизации объектов животного мира ‒ 10-15 или 200-300 МРОТ физическим и юридическим лицам соответственно. Возможность применения возникает, если породистую домашнюю суку покрывает незнакомый с КОАПом дворовый кобель. Недосмотрел хозяин, родились нечистопородные щенки – получи штраф.
Особенно плодотворной оказалась тема защиты инвалидов. Пришел, к примеру, безногий инвалид устраиваться на работу почтальоном. Если его не берут по причине безногости и вслух говорят об этом, то наступает ответственность, предусмотренная ст. 5.42 КОАП: нарушение прав инвалидов в области занятости, штраф должностным лицам 20-30 МРОТ. Инвалида следует обеспечить специальными транспортными средствами, способствующими передвижению, и пусть почту развозит. Если таких средств нет, то можно применить ст. 9.14 КОАП: отказ от производства специальных транспортных средств общего пользования приспособленных для инвалидов, должностные лица ‒ 2000-3000 рублей, юридические ‒ 20000-30000 рублей. И пусть не забудут обеспечить парковкой, это ст. 5.43 КОАП: нарушение требований законодательства, предусматривающего выделение на автостоянках мест для специальных транспортных средств инвалидов, на должностных и юридических лиц 3-5 и 30-50 МРОТ соответственно. Еще хуже, если почтальон-инвалид захочет передвигаться общественным транспортом, а тот не приспособлен к заезду коляски. Это ст. 11.24 КОАП: 2000-3000 рублей, относится ко всем инвалидам, независимо от того, почтальон он или нет, и ко всем видам и единицам общественного транспорта. Много и часто штрафовать можно любое транспортное предприятие, как, впрочем, и производителей автобусов, самолетов и такси, по этой статье.
Фиксировать правонарушения, связанные с нарушением прав инвалидов, и писать протоколы уполномочены еще вчера казавшиеся безобидными и беззубыми органы соцзащиты, а рассматривать и применять санкции – суды. И оказалось, надо просто захотеть стать сильным, знать свои возможности и не стесняться применять их. Уязвимыми для органов соцзащиты стали даже прокуроры. Достаточно проверить, оборудованы ли входы в прокуратуру пандусами для колясок, нет их – пишем протокол по ст. 9.13 КОАП: уклонение от исполнения требований доступности для инвалидов объектов инженерной, транспортной и социальной инфраструктур и несем его в суд. Судьи, как и все остальные, прокуроров не любят и выпишут на прокуратуру как юридическое лицо штраф от 200 до 300 МРОТ. Еще приятнее будет щелкнуть по носу персонально неприкасаемого прокурора. Санкции ст. 9.13 КОАП позволяют это, теоретически статья опасна для всех без исключения: от мелких магазинов до администрации президента. Даже если требуемые пандусы имеются – следует внимательно проверить, соответствуют ли они техническим требованиям, какие-либо неточности найдутся наверняка.
Существовавшая в стране нормативная база позволяла бюрократии вполне законно не делать ничего, не принимать никаких решений, и одновременно, наоборот, при желании мешать, запрещать, не позволять кому-либо осуществлять любое занятие. И при ноткате такое стало всеобщим: бюрократия не делала хоть чего-нибудь полезного и давила все живое. Но если первоначально чиновники обнаруживали классовую солидарность и садистки гнобили бизнес и население, то во время «устоявшегося» нотката с этим стали обнаруживаться проблемы. Бизнеса уже почти не осталось, штрафовать и наказывать озлобленное и голодное население было неинтересно, а главное, опасно: пусть пока нечасто, но уже относительно регулярно стали фиксироваться случаи физической расправы граждан в отношении представителей контрольных органов.
И бюрократические структуры начали войны между собой по принципу «все против всех». Некоторые конфликты разных ведомств случались и ранее, но теперь страну буквально рвали безжалостные внутрибюрократические битвы, выстроенная под многоступенчатый контроль система была парализована мазохистким самоуничтожением. ГИБДД штрафовала администрации районов за плохие дороги, прокуроры возбуждали уголовные дела против милиции, пожарные через суды опечатывали помещения прокуроров, а экологи штрафовали судебный департамент за превышение уровня вредных веществ в канализационных стоках, санитарные врачи добивались прекращенияфункционированиябуфетови туалетов в судах.
Став масштабными, внутрибюрократические войны выявили естественные границы расширения контрольно-наказующей волны.
Долгое время новые запреты и все более суровые санкции плодились энергичнее кроликов, поправки в КОАП и УК принимались без сомнений и колебаний. Инициаторами выступали и соответствующие контролеры-правоприменители, и сами законодатели. Но через некоторое время вновь вводимые ограничения перестали радовать контролеров. Депутаты руководствовались не совсем спортивным азартом и могли не думать о последствиях: мы нормы продумали, обсудили, отшлифовали, приняли, для исполнения имеются специально обученные люди, пусть работают. Но мало того, что исполнять растущий свод запретительных норм и санкций давно стало невозможно, главное – все менее реальным, а порой просто опасным стал контроль исполнения.
Удовлетворять свои запросы в наказании окружающих контролерам давно и прочно хватало инструментов, а появление новых добавляло работы, которую надо было исполнять и отчитываться. Но здесь возникала опасность попасть под санкции прокуратуры за плохой отчет и слабое рвение. Сложилась небывалая ситуация: работая на пределе возможностей, контролеры уже не хотели расширения своих полномочий. В отсутствие возможности заработать на взятке оно было не нужно и даже вредно. И в адрес законодателей пошли своеобразные сигналы обратной связи. Например, как только депутаты усиливали санкции за курение в общественных местах, полиция проводила облаву на курильщиков в самом законодательном собрании. Депутатская неприкосновенность защищала от санкций самих депутатов, но отнюдь не их помощников, шоферов и поваров. А испытывающий проблемы обслуживающий персонал создавал проблемы и законодателям. Неизвестно, как далеко могли бы зайти наказания за пьяную езду или хранение дома иностранной валюты, если бы деятельность самих законотворцев не была повсеместно заблокирована правоприменителями: МЧС опечатывало помещения, энергетики отключали тепло и свет, а включившаяся в успокоение депутатов по поручению премьера ФСБ выдавала предписания осуществить невыполнимые антитеррористические мероприятия.
Агрессивность сменилась усталостью
К началу зимы, когда ноткату исполнился год, агрессивность бюрократии стала сменяться усталостью. Повсеместное тиражирование санкций не несло в себе рационального или коррупционного смысла, злость у большинства чиновников выдыхалась, активными оставались истинные борцы за идею, те, которым, что называется, сам процесс приятен. Остальные, потеряв привычную мотивацию, задумывались о перемене деятельности. Оказалось, перспектив иного трудоустройства, кроме как на должности, занимавшиеся ранее гастарбайтерами, переставшими приезжать в Россию, нет. Карманные и дочерние предпринимательские структуры, рассматривавшиеся бюрократами вчера как запасные аэродромы, пребывали наряду со всем бизнесом в жалком состоянии. Переходить в другие государственные или муниципальные учреждения смысла не было, ноткат был везде. Даже устроиться по найму на одну зарплату в негосударственный сектор было совсем не просто: вызванный ноткатом кризис обусловил там массовые сокращения.
И большая часть вчерашних слуг государства, в том числе и бывших силовиков, влилась во взрывоопасный слой недовольных режимом безработных. Рядом с ними оказалась существенная часть остального населения: работавшие ранее по найму в частном секторе, потерявшая часть доходов низовая часть бюджетного сектора, озлобленные бывшие предприниматели. Хотя пособия по безработице еще выплачивались, они не могли сравниться с ранее имевшимися доходами. И чем лучше гражданам жилось в доноткатное время, тем яростнее они сегодня оппонировали власти.
В экономике самым уязвимым оказался мелкий и средний бизнес. Совсем не сладко было и крупному, но его отчасти защищало старое, сохранившееся с советских времен телефонное право – высоко сидящие чиновники, понимая критичность ситуации, осаживали наседавших на большие предприятия бескомпромиссных контролеров. Такое считавшееся ранее административным произволом вмешательство спасало экономику от полного паралича. Отметим, активность контролеров давно не приносила государству доходов: хотя начисленные штрафные санкции превосходили суммарные поступления от налогов и таможенных платежей и были сопоставимы с величиной ВВП, взыскать их не представлялось возможным. Служба судебных приставов давно не справлялась с резко подскочившим объемом работы. Арестовано было почти все движимое и недвижимое имущество юридических и физических лиц, вот только продать его было некому даже за бесценок. Иностранных инвесторов, особенно западных, еще недавно рассуждавших отом, каккоррупция мешает им работать в России или отталкивает от инвестиций в ее экономику, давно не наблюдалось. Социально-политическая нестабильность (или опасение заразиться ноткатом) отпугивала даже китайцев.
Впрочем, некоторый позитив от нотката ощущался. Для бюрократии бессмысленным стало всякое распределение льготных ресурсов – и оно прекратилось, к большой экономии бюджета. Аналогично перестали осваиваться средства государственных целевых программ. Все подобные программы создавались таким образом, что всегда заранее было известно: кто и как сворует деньги. Теперь, не имея возможности распилить средства, бюрократы перестали их тратить вообще: зачем бездарно палить деньги, подождем, не может этот ноткат не прекратиться. Если бы в стране остались способные здраво мыслить аналитики, они наверняка поставили бы своевременные вопросы типа: не сократить ли, пользуясь случаем, безболезненно большую часть государственных должностей и, главное, функций? Не упростить ли госуслуги и не приватизировать ли их большую часть? Не сократить ли долю ВВП, перераспределяемого через бюджет? Но озабоченная сиюминутным выживанием страна была неспособна ни либерально мыслить, ни просто посмотреть на себя со стороны.
Свертывание и закрытие производств сократило налогооблагаемую базу и доходы населения. Обескровленный бизнес перестал уводить средства из-под налогов в тень и за рубеж по причине их отсутствия. Времена недавнего финансового кризиса казались периодом благоденствия. Государство начинало терять возможность активной социальной политики, и это при том, что безработица многократно выросла. По какой-то счастливой случайности развернувшийся в стране кризис не совпал с падением мировых цен на нефть, и деньги у правительства еще были, пенсии и социальные пособия выплачивались в штатном режиме. Но сокращение импорта и внутреннего производства вызвали трудности с товарным наполнением денежных доходов, первоочередных для жизнеобеспечения товаров и услуг, в среднем и низшем ценовом сегментах. И напротив, пока не закрытые контролерами производства непервостепенных товаров начали испытывать трудности сбыта, вызванные падением платежеспособного спроса. Иными словами, в стране расцвел дополненный перепроизводством товарный дефицит. И оказалось, более чем за два постсоветских десятилетия граждане не растеряли навыки жизни в очередях. С той разницей, что благодаря мобильной связи и интернету очереди собирались быстро, но часто безосновательно: порой продвинутые приколисты-весельчаки шутили, рассылая массовые СМС, сообщая что «выкинули колбасу в магазине таком-то» и т.п.
Макроэкономическая ситуация характеризовалась нехваткой ликвидности банков, предприятий и граждан. Попытки властей смягчить ситуацию эмиссией не приносили результата. Вбрасываемые в экономику деньги исчезали в никуда, как бы испарялись. Происходила их тезаврация: и банки, и предприятия, и граждане стремились делать накопления в виде наличных денег, лучше в иностранной валюте, курс которой существенно вырос. Нехватка наличных не мешала росту цен на все товары повседневного спроса по причине еще большего сокращения предложения их торговлей.
По-прежнему островками, впрочем, совсем не маленькими, относительной финансовой и социально-экономической стабильности оставались госкорпорации. Материальное благополучие их высшего менеджмента и ранее не основывалось на примитивном взяточничестве. Очень высокие легальные зарплаты и премии не были единственными источниками дохода руководителей госкорпораций. Собственными поставщиками и подрядчиками они делали родственные и дружественные фирмы, через них же реализовывали по трансфертным ценам продукцию, переводили в их собственность интересные активы, позволяли им пользоваться возможностями, открывающимися благодаря эксклюзивному положению самих монополий. Но не все обеспечение государственных корпораций контролировалось высшим руководством, менеджеры среднего звена также не оставались без приработка. Ноткат лишил все окружавшие монополии фирмы сверхприбыли, коррупционная составляющая в платежах стала теряться неведомо куда, но сами платежи и сами фирмы остались. Доходы их сократились, но остались весьма значительными и, главное, стабильными. Благодаря закрытости госкорпораций их менеджменту удалось избежать наблюдавшегося в бюджетной сфере полного паралича системы госзакупок. Однако инвестиционные программы монополий были заморожены топ-менеджерами: поскольку распил средств не получался, они сочли бессмысленным тратить на составленные под это программы развития деньги: пусть полежат до лучших времен. В итоге менеджеры, потеряв существенную часть доходов, остались на своих по-прежнему очень даже хлебных, завидных для других сферместах.
Прекращение коррупционных издержек существенно оздоровило финансы госкорпораций, не вызвав паралича мотивации их рядовых сотрудников. Благодаря бонусам и высоким зарплатам они оставались последней небедствующей группой населения и потому крепко держались за место. Но царившее там и в газово-нефтяном секторе благополучие начинало таять. Экспортные доходы были стабильны, тарифы на электроэнергию и газ для внутренних потребителей тоже (хотя здесь выручка начинала таять из-за неплатежей), но все больше финансовых ресурсов уходило на поддержку входящих в госкорпорации предприятий в регионах. Монополии оказались уязвимыми из-за своих размеров: если подобраться к центральным офисам проверяюще-наказующая братия не могла, то провинциальные подразделения перестали быть неприкасаемыми, и их щипали со всех сторон. Центральный аппарат силовых структур и иных правоприменителей сохранял к госкорпорациям дружественный нейтралитет, но ситуация на местах не могла быть управляемой в ручном режиме в достаточной мере. Местные контролеры не отказывали себе в удовольствии попробовать на прочность подразделения московских монстров. Предприятия недовыпускали продукцию, госкорпорации недополучали доходы, а федеральная власть постепенно теряла возможности гасить деньгами недовольство людей. Но, тем не менее, «Газпром» и другие госмонополии оставались основной связывающей силой в стране, именно, благодаря им, у слабеющего Кремля еще сохранялись возможности реализации социальной политики.
Складывалась необычная социально-политическая ситуация. Недовольными и готовыми к активным протестам были уже не отдельные группы либералов и патриотов, зеленых и политических маргиналов по призванию. Вместо группы рассерженных горожан, возжелавшего побузить креативного класса власть наблюдала почти поголовно озлобленных граждан. Ноткат, казавшийся поначалу забавным, задел интересы предпринимателей и их работников, чиновников, учителей и прочих бюджетников. Даже силовики, с их очень достойной на общем фоне зарплатой, хотя и держались за место, внешне проявляли привычную лояльность, но испытывали большое внутренне неудовольствие от нотката. Ущемленным было все экономически активное население. Пенсионеры, пока получавшие выплаты в штатном режиме, были недовольны отсутствием товаров и ростом цен, произволом контролеров в быту и резко осложнившимся общением с чиновникамипо поводу получениясправок, назначения льгот и пр. Превратиться в разгневанную толпу в скором будущем могла большая часть граждан, при том, что надежной опоры у власти не просматривалось.
Ток-шоу по-кремлевски
Но Кремль не растерялся. Не имея возможности воспрепятствовать всплеску недовольства, власть постаралась выпускать пар виртуально. И госкорпорациям пришлось отрабатывать свое эксклюзивное положение. Помимо того, что все большая часть их доходов напрямую изымалась правительством, именно на них взвалили финансирование призванного дать народу вместо хлеба с маслом зрелищ шоу-бизнеса. Замысел был прост: говорить о наболевшем и рассуждать о выходе из бедственного состояния не бесконтрольно на улицах и площадях, а под мягким присмотром в телевизоре. Способная к связной устной речи часть звезд была востребована как никогда. С их участием предполагалось уводить негативный запал недовольных граждан в претендующие на поиск выхода из нотката телевизионные действа. Нацию постарались вовлечь в некий телевизионный мозговой штурм или всеобщую общественную палату. В эфир приглашались не только лояльные власти «говорящие головы», но и активные оппозиционеры: пусть выплескивают негатив не на улицах в конфликте с властью, а в телевизионных шоу. Приглашались оппозиционеры в выверенном, недостаточном для победы в дебатах количестве, а сами дебаты велись в стиле, исключающем возможность внятного и последовательного изложения позиции.
Передачи эти были яркими и зрелищными. Ведущие задавали остроту высказываний и позволяли участникам забывать о политкорректности. Они нарочно придавали шоу несерьезную тональность, прерывали высказывания солидных фигур вроде как смешными репликами, комментариями из зала, вынуждая их подстраиваться под несерьезно-юморной тон. Ввиду того, что источник нотката – Золотая Рыбка еще вчера была лишь милым воспоминанием из детства, это было несложно. Трудно всерьез упрекнуть власть в том, что она доверилась сказочному существу, скажи такое – засмеют. И потенциальные противники власти оказывались на экране смешными и не такими опасными, как были бы на площадях. Если ситуация в зале обострялась, ведущие уводили ее в сторону
(смягчали) зачитывая письма пострадавших от нотката или приглашая таковых из зала. Вместо озвучиваемых на подобных шоу в доноткатное время душераздирающих историй о любви и разлуке, верности и предательстве, надеждах и разочарованиях рассказывались не менее трогательные истории о том, как одному чиновнику пришлось продать за бесценок виллу в Хорватии, чтобы оплатить лечение тещи, другой был вынужден перевести детей из лондонской школы в московскую, третьего по причине безденежья бросили и жена, и любовница, а четвертый и вовсе пытался повеситься, благо табуретка сломалась.
В прямом эфире собирали чиновников и силовиков, депутатов и просто политиков, журналистов и иных интеллектуалов, придерживающихся самых разных взглядов. Ток-шоу строились в похожем на КВН формате, участникам предлагалось высказаться и поспорить. О том, как убедить (заставить) Золотую Рыбку убрать ноткат. О том, кто наслал на страну такую напасть и как ответить врагу. О том, что спасет государство: молитва или война с хохлами (грузинами, талибами, НАТО или Албанией). И что в этой войне цель: победа или капитуляция. И что вернее: принимать новые законы, переименовать страну или привезти с Ямайки сотню-другую жрецов вуду. Поможет ли преодолеть ноткат высылка на Таймыр либераловзападников и запрет произведений Салтыкова-Щедрина. Темы участвующим навязывались заведомо идиотские, и ведущие строго следили, чтобы разговор не переходил в рациональное русло. Впрочем, попыток к этому было немного.
Такая информационно-развлекательная пища полностью заменила зомбирование по еще совковому принципу «уверенно идем вперед, несмотря на отдельные трудности». Ток-шоу «как победить ноткат» шли по всем каналам и вытеснили из эфира привычные ранее мыльно-гламурные передачи. Юмор претендовал теперь на интеллектуальный уровень и имел темой поиск антинотката. А аналитика, где участники вроде как пытались всерьез нащупать выход из ноткатного тупика, стала веселой и смешной. Различить их, провести грань между просто бестолково веселым и попытками к умным рассуждениям было непросто, усилиями ведущих они сливались. Впрочем, никто и не старался различать их.
Вопрос дежурному по стране:
За что на нас такое, Михал Михалыч?
Честно скажу, тут не до смеха. Не знаю. И чиновников мне жалко ведь они очень существенная часть населения. Их еще можно понять за что – чувство реальности в своих кабинетах потеряли. Многие хапали, меры не видя. Но больше жалко людей. Тех, кто, нарушив чрезмерно строгие, взяткоемкие ПДД вынужден ходить пешком. Тех людей, которые уволены с ориентированных на госзаказ предприятий, и прочая, и прочая, всех не перечислишь.
Что делать, Михал Михалыч?
Вы будете смеяться, но на то я и юморист: искать честных чиновников. Понятно, у нас не найдешь. Надо импортировать, иначе никак. Потрясти заначки «Газпрома» и снова позвать варягов. В Скандинавии чиновного люда много, пока все белые, чернокожих там среди них еще почти нет. Заинтересовать их! Или присоединиться к Украине, именно так: не они к нам, а мы к Киеву. Может, Батьку просить, чтобы под крыло взял, даст Бог, не откажет. А можно сдаться Финляндии. Но это хуже – там давно как у нас. – А виноват кто?
Золотая Рыбка, конечно. Или тот, кто ее в пруд подпустил. Наши ФСОшники, в том, что щук там не держат. Была бы щука были бы взятки.
Такие не самые удачные выступления сатирика на общем фоне были глубокими и содержательными.
Сгруппируем, очистив от юморной составляющей, звучавшие с экранов идеи-рецепты.
Силовики. Виноваты во всем либералы, масоны с евреями, американские шпионы, исламские террористы. Золотая Рыбка не более чем орудие сильного врага. Средства и методы борьбы со всеми врагами, кроме рыбки, давно и крепко известны, можно особо не повторяться. Главное – дать спецслужбам больше средств и возможностей, высылка на Таймыр либералов (и не только их) уместна. С рыбкой что делать? Тут есть о чем поговорить. Силовые действия к ней трудно применимы: высока опасность летального исхода, после которого шансы побороть ноткат уменьшаются. Необходима серьезная разработка, подробности, поскольку тема слишком серьезная, неуместны. Но можем сообщить, что наши специалисты серьезно продвинулись в разработке средств противодействия.
Засекреченная, но давно всем известная история о том, как ФСБшники наелись сырой картошки, собираясь применить к Золотой Рыбке силовые методы, как и информация о попытках выделения сыворотки нотката из взяточников, вызывала смех и вынуждала их еще больше засекретить все связанное с Золотой Рыбкой и антиноткатом. На эту тему услышать от силовиков можно было лишь общие слова «работаем», «успех не за горами», «разглашение информации противоречит государственных интересам». Смешного в их исполнении получалось немного, смешными выглядели сами силовики.
Системные либералы. Они в своем большинстве давно признали вредность своих антикоррупционных заблуждений и осознали, что без взяток в России никак нельзя. Считали нужным и возможным договариваться с Золотой Рыбкой или ее хозяевами. Подходов к достижению договоренности обнаруживалось большое разнообразие. Привычные переговоры ради самих переговоров – поскольку «они лучше конфронтации». Подкуп, замаскированный под некое всесодействие, только непонятно кого: самой Золотой Рыбки или ее хозяев. Но главное, чем либералы обогатили мозговой штурм, – воздействовать на нее посредством Золотого Рыба. Здесь среди них не было единства, некоторые отрицали гетеросексуальность рыбки и предлагали задобрить ее предоставлением однополой компаньонки. В сравнении с силовиками идея казалась креативной и веселой. Искать Золотого Рыба (Рыбку) предполагалось непременно силами вольных рыбаков, не привлекая спецслужбы, искать по всем водоемам России, в том числе на Таймыре. Критерий выбора – способность к речи.
Но свежий подход либералов потускнел на фоне еще более неординарной идеи философа-евразийца Кругина. Раз Золотая Рыбка – персонаж исходно сказочный, то и решение искать надо там же, в сказках, непременно русских. И философ сообщил, что общался с самой Бабой Ягой.
Приехал я в лес тридевятый, избушку на курьих ножках развернул, как положено, к себе передом, к лесу задом. Маслица постного бабушке принес сковородку смазывать. Спрашиваю ее: что делать с бедой нашей? Посоветуй, старушка. А она мне и отвечает, за маслице благодарствуя:
Ты, мил человек, вспомни, что и как рыбка отменила. Там и подсказка тебе будет.
И я вспомнил, напрягся и вспомнил: коррупцию рыбка по совести, не по закону отменила. Что есть совесть, вопрос мутный, у коммунистов, к примеру, ее вообще нет. Но есть авторитеты: по Далю совесть есть нравственное сознание, внутреннее осознание добра и зла, невольная любовь к добру и к истине. Взяток нет, поскольку они не по совести. Вспомните, сколько намфальшивыедемократы на этот счет долдонили. Что взятки несут вроде как зло и неправду. А права ли такая совесть? Разве происходящий в стране кошмар по совести? Это добро и правда? – Однозначно, нет! Надо усвоить, в России нормальная взятка – это очень даже по совести. Такова страна наша, на том стоим.
Мысль Кругина нашла было живой отклик. Сначала у юристов. Они в своем обыкновении заговорили о необходимости законотворчества. Издать первый закон, что отныне совесть – наш главный закон. А второй – что взятка явление высокосовестливое. И третий, для верности, что брать – очень даже по совести. Иными словами, переформатируем юридическую суть взятки, и тогда заклятье само собой иссякнет.
Такие юридические изыски не были новы, в Думе тема уже прорабатывались, правда, без особого успеха. Плодотворным было развитие не юридического, а сказочного направления мысли. Простой и, как показали дальнейшие события, верный рецепт был сформулирован учителем литературы из Вологды: вспомним сказку Пушкина. Рыбка в сказке выполняла желания до тех пор, пока не сочла их чрезмерными. Нельзя просить у нее (или у судьбы) слишком многого – останетесь у разбитого корыта, уже выполненные желания могут быть назад отыграны. Вот и нам надо попросить у Золотой Рыбки чего-то с перебором – она разозлится и вернет все назад.
Идея филолога казалась тем убедительнее, что сказки с сюжетом, подобным пушкинскому, обнаружились и у татар, и у калмыков, и у финно-угорских народов, как, впрочем, и у индусов с китайцами. Суть: не доставайте благодетеля чрезмерными желаниями, иначе он, рассердившись, отберет все. Было совершенно непонятно, как столь простая и убедительная идея не была озвучена никем раньше. Вопрос, о чем просить Золотую Рыбку, затруднений не вызвал. Все вспомнили про коварную и богатую Америку. Самые разные люди в самых разных местах страны буквально хором сформулировали: потребовать от рыбки, чтобы жизнь у нас была богаче, чем в Америке, а прислуживали нам сами американцы. Люди вспомнили также, что Золотая Рыбка должна президенту еще одно желание. Чиновники и рядовые взяткодатели, правоохранители и правонарушители, предприниматели и работники контрольных органов всколыхнулись надеждой.
Несостоявшееся избавление
Бескровная война всех против всех замерла. Церковь на время забыла о языческих корнях Золотой Рыбки, и в храмах служились молебны о чудесном избавлении, люди со счастливыми лицами вышли на улицы. Все ждали сообщения: просьба озвучена – сработало – конец ноткату.
Но именно теперь, когда решение было найдено, вода в аквариуме неожиданно закипела. Даже озвучить желание не удалось, Золотая Рыбка моментально сварилась и всплыла. Живот ее раздулся, золотистый окрас стал красноватым, глаза побелели и вывалились.
Спасение страны было рядом, но враги опередили, успех ускользнул, действие нотката продолжалось. Когда все узнали о случившемся, о том, что избавление не состоялось, население замерло, а в возникшей тишине запахло бунтом, тем самым, бессмысленным и беспощадным русским бунтом.
К счастью для президента (а аквариум стоял в его подмосковной резиденции), он в это время находился на Урале. Вина за недосмотр, или даже за сговор с врагом, падала на Федеральную службу охраны. И если бы ФСО за пару часов не нашла злоумышленника, ее сотрудникам пришлось бы очень и очень несладко.
Но менее чем через час в убийстве Золотой Рыбки посредством кипячения аквариума сознался шеф-повар президента. Его покаяние показали в прямом эфире по всем государственным телеканалам. Он не признал свою связь с американской, английской или китайской разведкой, как и с российскими оппозиционерами. Мотивом преступления повар назвал желание отомстить рыбке за ноткат, о возможном антиноткатном ее использовании он вроде как не знал. Сознавая теперь меру своей вины и непоправимость содеянного, повар не хотел снисхождения, напротив, просил приговорить его к расстрелу, желательно сразу, сегодня же. Помещенный после первого допроса в СИЗО, он был растерзан сокамерниками.
Шеф-повар оказался не единственной жертвой. В течение суток за повлекшую тягчайшие последствия халатность были арестованы все сотрудники, причастные к охране рыбки. Они разделили судьбу повара, лишь два генерала успели застрелиться из именного оружия. Оперативность ФСБ в разоблачении виновных несколько смягчила ситуацию. Некоторые неактивные волнения и безадресные протесты не переросли в большой бунт по причине охватившего людей чувства безысходности. Казалось, с утерянной надеждой из людей ушла последняя жизненная энергия. Но ситуация могла поменяться в часы, потенциал недовольства и злости был велик как никогда, и апатия могла легко и быстро перерасти в агрессию. Необходимо было срочно увести людей в сторону, дать хоть какую-то надежду и нацелить на позитив.
Волшебная щука
На фоне всеобщего разочарования малым утешением было то, что в поисках выхода народная мысль шла по верному пути. Тему следовало развивать, а остатки активности граждан направлять на дальнейшие изыскания антиноткатного средства. В здравии остался и национальный гений, отнюдь не по своей вине не ставший спасителем отечества. И поддерживаемый всей мощью государственного телевидения учитель из Вологды занялся развитием филологическосказочной темы.
Персонаж Золотая Рыбка – исходно сказочный, а значит, и противоядие от нее искать надо в русских сказках. Первой вспомнилась, конечно, щука, та, которая после слов «по щучьему велению, по моему хотению…» указания непременно исполняла. Очевидно, что волшебная щука должна быть круче Золотой Рыбки, и если та смогла убрать взятки, то Щука их вернуть уж точно сможет. И сказки сказками, а раз волшебная Золотая Рыбка реально-конкретно существовала и очень осязаемую пакость сделать сумела, то и реальность волшебной Щуки сомнений вызывать не должна. Надо только именно волшебную Щуку изловить, ну и попросить ее очень убедительно. Очевидно также, что поймать ее должен непременно Иван-дурак. Но вот дальше у звездного филолога ясности не было, начинались неопределенности. Иванов в стране много, признанные или самоназванные готовые ко всему дураки среди них в достатке, но как определить именно того, нужного, – непонятно. Более того, сказки не позволяли и определить, в каком водоеме и в какой части страны следует ловить щуку. Но эти неопределенности оказались весьма полезными.
Благодаря почти состоявшемуся успеху и активности телевидения новая идея учителя была принята гражданами вполне позитивно. Во всех регионах нашлось много Иванов, готовых ловить щук, не постеснявшихся для пользы дела признать себя дураками. Хватало и всевозможных водоемов, пригодных для ловли щук. Таким образом, простор для развития антиноткатных действий в верном, безопасном для власти направлении имелся. И власть сочла возможным перевести активность масс с экранов телевизоров в материальную реальность: пусть Иваны и их помощники ловят всех щук во всех водоемах, а потом будем волшебную определять.
В регионах под персональным контролем губернаторов, простимулированная обещанием крупных денежных премий развернулась кампания под названием «Поймай ту щуку». И щук потащили со всех речек, больших и малых, близких и дальних. Древних, огромных, тиной заросших, и мелких шурогаек. Иваны ловили их и сначала сами пытались загадывать желания. Безрезультатно, щуки ловились самые обыкновенные, ни одна человеческим голосом говорить не желала. Но их не отпускали и не съедали. В ведрах, садках, бочонках волокли в местные администрации. И в каждой находился чиновник, надеявшийся и, главное, ощущавший себя способным спасти страну и пытавшийся обнаружить у рыб волшебные дарования. Увы, безрезультатно.
Нашлись предприимчивые рыбаки, обещавшие за определенное время и по предоставлении некоторых средств научить и таких простых рыб говорить. Но даже при имевшемся всеобщем помутнении мозгов такие варианты не рассматривались: времени у страны на это не было. Иногда щук пытались доставлять даже в Кремль. Неизвестно, что имели в виду такие ходоки: или президента щукой отхлестать, или надеялись, что он и на сей раз волшебное слово скажет, однако в Кремль их не пускали.
Вызвавший «щучью» активность филолог продолжал фонтанировать свежими идеями. Злые языки говорили, что он только озвучивает наработки большой группы пиар-технологов. Рассказывали, что те предлагали усилить эффект всеобщего дурмана снятием запрета на легкие наркотики и смягчением строгостей относительно наркосодержащих лекарств. Но на последнее власть не решилась, опасаясь, что крышу у народа снесет. А может, и решилась и допустила неявный вброс наркотиков, поскольку полная безрезультатность щучьего замысла мало кого отрезвила.
Вскоре филолог вспомнил других сказочных героев: Кащея, Илью Муромца, Змея Горыныча, Бабу Ягу, Ивана-дурака на печи и пр. Всех их, рассчитывая на помощь, также стали искать. И через некоторое время все они нашлись, причем не в одном экземпляре, а массово. Теперь, надо было выявить настоящих, а из настоящих выбрать способных к колдовству, а из способных – самого сильного. Много работы для телевизионщиков, много зрелищ для граждан. Методика определения меры колдовской силы выработана давно в передаче «Битва экстрасенсов». Но нет методики оценки возможных вариантов антинотката, предлагаемых выявленными сильными колдунами. Без нее использовать колдунов крайне опасно. В общем, важной и высокооплачиваемой работы много, и это хорошо. И гражданам тоже себя проявить можно. Задействованные в антиноткатных шоу работники ТВ оплачивались очень высоко, но благодаря всеобщему помутнению мозгов это никого не возмущало: ведь заняты таким важнейшим делом!
За щуколовами потянулись нововыявленные Кащеи Бессмертные, Бабы Яги и прочая, прочая. Самозваная нечисть выражала радость по поводу, что отечество о них вспомнило, готовность показать свои возможности послужить Родине и просили у федеральных или местных властей каждый в меру своей испорченности. Кто – машину с квартирой, кто – должность, а кто и премьерскую дочь в жены. Все понимали, что эти волшебные существа не более чем ряженые. Но надеяться на помощь от них было гораздо теплее, чем погружаться в опостылевшую реальность. И люди продолжали слушать сводки о выловленных щуках и пришедших на тестирование сказочных героях.
Лавры учителя из Вологды не давали покоя многим. Всякие изобретатели предлагали застроить страну или хотя бы отдельно взятый регион пирамидами, излучателями торсионных и прочих полей, дольменами и другими культовыми сооружениями. В доказательство своей правоты и перспективности ссылались на древние рукописи, астрологические прогнозы, непонятные показания неизвестных официальной науке приборов, озарения, случившиеся с ними непосредственно или с третьими лицами, на поведение обычных домашних или экзотических животных. Экстрасенсы и колдуны предлагали проведение массовых и индивидуальных магических сеансов исцеления или снятия заклятия, порой даже демонстрировали чиновника, который с их помощью сумел взять взятку. Своими предложениями они атаковали федеральные, региональные и местные власти, телевидение, радио, печатные СМИ, представителей шоу-бизнеса и просто богатых людей. Федеральная власть оценивала ситуацию здраво, пользы от таких изобретателей и экстрасенсов не ожидала, финансировать и поддерживать не спешила, хотя и позволяла быть на виду. Бюрократия в регионах и имевшие финансовые возможности граждане также осознавали бесполезность магической суеты, но желание стать спасителем отечества, вровень с Мининым и Пожарским, побеждало здравый смысл. И некоторым особо одаренным шарлатанам удавалось зажечь луч надежды в воспаленном мозгу чиновников и развести их на деньги. Денежные вливания в раскрутку шарлатанов время от времени разжигали региональные сенсации и вспышки надежды, но, увы, на поверку все оказывалось враньем.
Так на фоне происходящего обнищания и озлобления в стране окончательно стиралась грань между бредом и реальностью. Что все сказочно-мифические изыскания ‒ полная дурь, было ясно всем. Но не все хотели этой ясности. Уйти в туман было спокойнее и приятнее. Это понимали в администрации президента, рассматривая как свой спасательный круг, всячески подогревали телевизионную истерию. Одурение представлялось правящей верхушке альтернативой распространявшимися в неподконтрольном интернете вредным мыслям. Таким, например, как взять и присоединиться всей Россией к «нормальной» стране, нисколько не думая о сохранении суверенного демократического правления кремлевских обитателей. Когда широкие слои населения ловили по телевизору щук, креативные граждане, привычно несогласные с властью, продвигали в сети подобные идеи.
Стартовали несогласные с брезгливости: опять нас за дураков держат; но вскоре прочувствовали и осознали гипотезу о зараженности ноткатом не российских граждан или чиновников, а самой государственности. Популярные доноткатные тезисы «пора валить» и «а ну их на …» (имея в виду правителей) трансформировались в слив имеющегося варианта правления со всеми его внешними атрибутами. Интернет медленно и постепенно начинал перетягивать на себя аудиторию телевидения. Недавнее желание победить и наказать Украину, с которой страна продолжала находиться в состоянии войны без выстрелов, менялось на пораженчество. Модными становились призывы к полной капитуляции. Альтернативой Украине представлялось присоединение к Белоруссии, Эстонии или даже Киргизии.
Кремлевским правителям капитулянтствующая часть населения привычно воспринималась узкой, но чрезвычайно опасной прослойкой маргиналов. С заметными пораженцами стала жестко работать ФСБ. Благодаря подготовленному заранее, в доноткатное время, комплексуантишпионских и антитеррористических законов они легко получали весомые сроки. Одних, самых опасных оппонентов власть рассаживала по тюрьмам, других, послабее, усилиями теледеятелей выставляла пустыми и никчемными. И наращивала поток сказочно-мифологического теледурмана. И несмотря на весь трагизм нотката тактика привычно срабатывала.
Вызванный ноткатом внутренний кризис и фактическое поражение в войне с Украиной существенно ухудшали внешнеполитическое положение России. Слабость страны уменьшила ее возможности участия в международных делах, российской власти было совершенно не до кризиса в Сирии или пиратской активности у берегов Сомали. Ее авторитет упал, представителей Москвы стали забывать приглашать на конференции по ближневосточному или корейскому урегулированию, СНГ и ШОС фактически прекратили существование. Как и в начале 1990-х, имелось лишь два фактора российской внешней политики: ядерный кулак и право вето в Совете Безопасности ООН. Впрочем, наличие ядерного оружия никак не помогло в военном конфликте с Украиной, а раз так, то и его значение сильно обесценилась.
Ноткат вызвал изоляцию России. Страны с коррумпированной властью стали вообще избегать контактов с российскими институтами и дипломатами: природа нотката непонятна, вдруг он все-таки заразный. Лучше поберечься! Экономические связи рушились по причине коллапса российской экономики. Более того, китайцы, вьетнамцы, тайцы, индусы, латиноамериканцы, арабы и африканцы боялись контактировать даже с сохранявшим экспортный потенциал «Газпромом» и «Росвооружением», опасаясь подцепить антикоррупционный вирус. По той же причине еще недавно радостно принимавшие российских туристов Египет и Турция вводили жесткие визовые въездные ограничения. Но россиян отнюдь не встречали с распростертыми объятиями и в победивших коррупцию странах. Там боялись испачкаться от российских взяткотуристов: понаедут и будут на нашей территории творить свои грязные дела. Больше того, окажут негативное влияние на наше не берущее взяток чиновничество. И европейцы с американцами также стали отгораживаться, вводить ограничения на въезд не конкретных коррупционеров, а на категории должностных лиц, занимающих потенциально коррупционные должности. Первыми невъездными стали силовики, вторыми – гражданские чиновники-контролеры различных сфер, после – лица, причастные к госзакупкам. Перечень коррупциогенных должностей постепенно расширялся, охватывая все более широкие слои российской бюрократии. Стали звучать идеи ограничить въезд и предпринимателей.
Теряла позиции страна и в сферах культуры и спорта: финансовые проблемы ограничивали возможности выезда за рубеж, россиян перестали приглашать на соревнования и фестивали. Не слишком положительный и ранее, имидж России стал однозначно негативным, а сами россияне становились почти что неприкасаемыми.
Но не для всех.
Иначе выглядела ситуация в Украине и Белоруссии. Среди украинской элиты, которая вдруг ощутила себя победительницей былой метрополии, стали расти амбиции: самостийность хорошо, но власть над Россией, пусть даже говорить снова по-русски придется, все же лучше. Разговоры про НАТО стихли, вместо них заговорили о восстановлении Киевской Руси: теперь, когда москали окончательно оказались несостоятельны и для всех очевидно, что они неспособны к самостоятельной государственности, долг Киева ‒ нести этот тяжкий крест славянской державности. Дело за малым – выгнать бездарных кремлевских узурпаторов, затеявших на свою погибель войну с братским украинским народом. Начать с информационной атаки, здесь самое важное – это довести до разума россиян, что с прекращением власти Кремля прекратится и ноткат. Россияне ради этого на все готовы, убедим – и они наши. А после соберемся с силами, а главное духом, и – вперед, на Москву! Армия российская воевать не станет, и население, и чиновничество, и даже силовики готовы принять любого, лишь бы прекратить ноткатный кошмар. Так что пойдем парадным маршем, кремлевские обитатели сами сбегут за бугор через пару дней. Перенесем столицу в Киев, вместо московской возродим истинную Русь – Киевскую. В естественных границах от Черного до Охотского моря.
Подобные настроения объединили украинских политиков, еще вчера готовых драться друг с другом: азарт экспансии стер противоречия ультранационалистов, не желавших ничего слышать о России, и умеренных регионалов. Лишь президент по-прежнему твердо смотрел на Запад и не допускал возможности ни малейшей интеграции с Россией. Но теперь он оставался в полном гордом одиночестве. Майдан, когда-то приведший его к власти, теперь шумел против него и его антироссийской ориентации. Про интеграцию в Европумалокто вспоминал, лозунгом дня было «с Россией – нет,
Россию – да!»
Усилились в последние месяцы и интеграционные настроения белорусского батьки. Неожиданно для многих он стал стремиться наполнить реальным содержанием существовавшее больше на бумаге Союзное государство России и Республики Беларусь. Трудности, переживаемые Россией, его не пугали, а напротив, побуждали к шагам по реальному сближению, вплоть до пересмотра конституций двух стран и выборов в ближайшее время полновластного президента Союзного государства. Секрет перемены настроения белорусского президента был прост: считая имеющуюся российскую власть слабой и недееспособной, батька готов был пойти ва-банк, рассчитывая через выборы возглавить новое государство. Переносить столицу в Минск он отнюдь не планировал, резиденция в Кремле его вполне устраивала. План белорусского президента, как, впрочем, и перспектива украинского завоевания, для россиян были вполне приемлемыми: государство получится новое, а раз так, есть шанс прекращения нотката. Привлекательность объединения делала его осуществимым и опасным для Кремля. Тем более что внутри страны имелась благоприятная почва: поглощение Украины Россией (если вдуматься, так или наоборот – разница невеликая) активно и весьма успешно продвигал лидер ЛНПР, а непосредственное капитулянтство охватывало все более широкие слои интернет-аудитории.
Неожиданно для всех ноткат сделал перспективу славянского объединения вполне реальной – она стала интересной украинской и белорусской элите, увидевшей возможность повластвовать в России, и вполне желанной для российских граждан. Сумей объединители изыскать большие медийные и некоторые силовые ресурсы, то кремлевским правителям было бы чего бояться.
«Покаешься – будешь работать»
Но российский премьер не стал дожидаться экспансии братских стран. Напротив, он постарался сам разыграть сложившуюся ситуацию.
Заседание ближнего круга в резиденции премьера. Все как бы побитые, но стараются вида не показывать, натянуто улыбаются, демонстрируют лояльность премьеру. Здесь и президент. Вокруг него некая аура отчуждения, кто-то делает вид, что не замечает его, кто-то открыто выражает враждебность, кто-то холодно-вежлив. Премьер во главестола, его направленный на президента взгляд выражает сожаление в том, что тот вообще на свет появился:
Ситуация всем известна. Она не просто тяжелая, она критична.
Прошу высказаться: что нам делать?
Встает главный политтехнолог, начальник управления внутренней политики:
Наши попытки выпускать пар пока не дали нужного эффекта, хотя работа проводилась весьма масштабная. Наши люди среди либералов активно провоцировали население с полным безрассудством, выступая против узаконения взяток. Мотивировали они это тем, что чиновники помимо законных будут все равно брать и черные откаты. Провокация удалась, редакции либеральных СМИ, офисы либеральных партий и неправительственных организаций подверглись по-настоящему варварским погромам. Нам даже не пришлось мобилизовывать бюджетников, привлекать «Молодую Россию» и «Наших». Возмущенные граждане сделали все сами. Но либералы заранее попрятались, их офисы сокрушили, но никого даже не покалечили. Пар не вышел. Направить справедливый гнев на кавказцев не удается: из крупных русских городов они самоудалились, на Кавказе ситуация даже хуже, чем в русских регионах. Чеченский глава озаботился пропиарить это на всю страну через федеральные каналы. Кто-то злорадствует, кто-то даже сочувствует. Традиционных козлов отпущения евреев в стране остались единицы. Место козла свободно, более того, он крайне необходим.
Премьер:
Да что мы про евреев у нас автор нотката есть. Вадим Анатольевич, выскажитесь!
Поднявшийся президент выглядит как не выучивший урок и вызванный к доске студент, которому и сказать нечего, но и признаваться в этом – он твердо знает – нельзя.
Товарищи, теперь понятно: наша главная беда в незнании самих себя. Только этим можно объяснить тот ущерб, который мы сами себе нанесли, используя возможности подброшенной врагом Золотой Рыбки. Мы сами попросили ее подорвать устои нашей системы.
Участники совещания раздраженно переглядываются, и мысленно, только мысленно, спрашивают друг друга: «Ты просил?» «Нет».
«Я тоже».
Именно на такую реакцию рассчитывал премьер, советуя президенту постараться разделить ответственность за ноткат на всех.
Премьер поднялся. Жестом показал: хватит, садись, молчи. И попростому сформулировал прочувствованную всеми мысль:
Ты накосячил, не мы вместе ты. И так накосячил, что вся страна в дерьме, – он сделал паузу. Когда все согласно закивали, рубанулзакончил: – Готовь покаяние в прямом эфире и – в отставку! Сам!
Президент был давно готов к этому. Он с болью понимал, что отставка еще не самое худшее из того, что может произойти с ним. Переживал он, впрочем, не только и не столько о себе. Он часто мечтал проснуться и узнать, что все происходящее – страшный сон. Вспоминал, как хорошо было в начале его президентства, как приятно было планировать свершение хороших и важных для страны дел, как, соглашаясь занять пост, он имел в виду войти в историю страны славными свершениями. Где-то отодвинутый, а где-то и ранее не подпущенный к реальному управлению, а теперь свободный и от парадных функций, в последние месяцы он имел возможность многое переосмыслить. Он понял, насколько прав был премьер, говоря о недопустимости расшатывания устоев, каких-либо прививок западных ценностей на русскую душу. Понял всю пагубность своих маниловских экспериментов с коррупцией в доноткатный период. Ее не просто нельзя искоренить, ее нельзя и искоренять. С ней надо бороться прореживанием, точно так же, как раздергиванием создают условия для нормального роста редиски на грядке. Нисколько не пытаясь противиться, он безропотно принял предложение (или приказ) премьера. Твердо, почти стоически:
Да, Владимир Викторович. Я готов.
Эти слова облегчили его, но полной определенности еще не было. Неясно было самое важное. И голос дрогнул, запнувшись, он выдавил:
А что со мной?
В планы премьера не входило создавать прецедент суда или расправы над вчерашним главой государства:
Хорошо покаешься будешь работать. Только дурить не мечтай! Покаянная речь при досрочном сложении полномочий получилась вполне искренней, прямо-таки выстраданной. Основным мотивом звучало признание вины за содеянный ноткат и обещание сделать все для исправления ситуации. На покой Вадим Анатольевич идти не собирался, по совету премьера он предполагал возглавить «Единую Страну». Ее недавнее презрительное название «партия жуликов и воров» теперь было сильной заявкой на электоральный успех. Занявшисьвозрождением коррупции, бывший президент рассчитывал возродить партию и вытянуть страну из пропасти. Заявление президента было встречено равнодушно: руководителем страны его давно никто не считал, планы его были мало кому интересны. Люди не ждали от него не то что ничего хорошего, они не ждали от него ничего значимого. Что он есть наверху, что его вообще нет: невелика разница. Лишь некоторые политологи отметили: отставка президента – грань, теперь премьер будет вынужден что-либо делать.
И действительно, премьер слагает с себя роль лидера «Единой Страны», от которой он давно дистанцировался. Партия через неодобрительный гул, но все же послушно избирает бывшего президента. К этому времени вся региональная и основная часть столичной бюрократии уже перестала связывать свои интересы с «Едстраной», партия сузилась до парламентской фракции и аппарата. Последний оставался генеральным штабом не только без армии, но и без полководца. Избрание таковым автора нотката было четким сигналом: партию сливают.
Премьер второй раз становится и.о. президента. Но ситуация в стране иная, она в разы тяжелей. Намного хуже и его рейтинг. Тогда он был чист и нов и тем привлекателен. Сегодня на нем висит очень многое, прежде всего ноткат. Покаяние недавнего президента, принявшего вину на себя, не имеет особого значения: уж такую систему власти он выстроил, что за все отвечать должен сам. Рейтинги политиков в стране давно не публиковались, никто не решался сообщать о провальной популярности партии власти, президента и премьера, и этой темы просто избегали. Но для премьера не было секретом, что первый – Чирковский, и отрыв его очень значителен.
Возвышение Чирика
Не зная цифр, об этом догадывался и Чирковский, глубоко сожалея о своей недавней активности. Но поздно, на беду он овладел электоратом. За него было не так, как раньше, процентов 10-20, что было бы привычно и безопасно, а все 40-50. Совсем недавно, до начала украинской кампании, было и того больше. При этом винить Чирковского в военном поражении никак нельзя, напротив, при желании он может легко вернуть проценты резкой критикой Кремля. Но именно здесь развилка: конфликтуя с Кремлем, бороться за исполнительную власть, быть может, даже за пост президента, рискуя попасть в автокатастрофу или на скамью подсудимых, или забыть свои амбиции идоговариваться с премьером, власть которого уже не та, но все же…
Мудрый Владимир Львович счел отставку президента хорошим знаком и попросил о встрече с премьером. Горячо и искренне он уверяет премьера, теперь уже и.о. президента, что не хочет ни на собственные пышные похороны, ни в президенты. А хочет он лишь преданно помогать глубокоуважаемому Владимиру Викторовичу. Полученные заверения в лояльности и заявленная безамбициозность принимаются премьером благосклонно. Итогом встречи явилось заявление о взаимной поддержке: Чирковский поддерживает премьера как безоговорочного лидера нации, баллотирующегося на пост президента, тот, в свою очередь, заявляет, что именно Чирковский есть способный к реальным действиям человек, на которого он собирается опереться в нынешний трудный момент.
На предстоящих президентских выборах и.о. президента идет как независимый кандидат, лидер всего российского народа, поддерживаемый ЛНПР и Владимиром Львовичем Чирковским, победив, он планирует поручить именно Чирковскому формирование правительства. Налицо новый тандем, распределение ролей в котором не столь очевидно, как в предшествующем. Впрочем, провести выборы в скатывающейся в хаос стране невозможно без осязаемой перспективы прекращения нотката и стабилизации. Причем перспективы реальной, не связанной со щуками и прочей дурью. Новый тандем понимает это и не пытается обойти животрепещущую тему. Премьер заявляет о наличии четкого плана, говорить о котором в деталях преждевременно, но который уже в работе и должен дать результат до выборов.
Владимир Львович здесь постарается. Вы же помните антиноткатный план у него давно был. Мы его теперь вместе подработали – пусть занимается.
Какие-либо подробности премьер сообщать отказался – еще не время. Но сказал о назначении Чирковского вице-премьером и поручении ему вести переговоры с Украиной. После чего, загадочно улыбаясь, выдал туманную фразу: «Будем применять тактику товарища Кима».
Сам Чирковский по поводу плана высказался с привычной прямотой, хотя тоже без подробностей:
Мы совместим и мир народам, и откат людям. Да, да! Я не оговорился именно откат! А ноткат оранжевым назад засунем, – так было напечатано, вслух Чирик сказал не «назад», а «в зад».
Совместные действия политиков выглядели достаточно убедительно: говорили они уверенно, со знанием дела, отсутствие подробностей как раз придавало сказанному значимость. Гражданам, хотевшим услышать в таких обещаниях нечто обнадеживающее, это вполне удавалось.
Киев – столица Укроссии?
Начало переговоров с Украиной не принесло ничего хорошего. Проходили они в приграничном (или прифронтовом) Брянске. Украинская делегация состояла преимущественно из непримиримых самостийщиков, проникнувшихся теперь идеей Украины до Тихого океана. Вели они себя как победители. Предметом переговоров они видят капитуляцию России, российские властные структуры должны признать юрисдикцию Киева, после чего самоликвидироваться. В таком случае верхушке РФ будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть страну. Украинцы чувствуют себя очень уверенно благодаря и неспособности соседней страны воевать, и пораженческим настроениям многих российских граждан. Владимир Львович, против своего обыкновения, не хамит, играет в выдержанного дипломата, о капитуляции говорить не хочет, но и от обострения уходит, говорит больше о дружбе народов да нахваливает украинские горилку и сало. Он явно тянет время, которое, казалось бы, работает отнюдь не на Кремль. Внутри страны, разогреваемый украинской пропагандой, крепнет гул недовольства, еще пара дней – и робкие надежды на успех нового тандема рухнут и страна взорвется.
Но на четвертый день переговоров неожиданно для всех Чирик меняет тон и топает ногой:
Нет такой страны Украина! По Владимиру Далю украина – это порубежье, предельная область на краю государства. Украйный – это крайний, однокоренное слово – краюха, она же ломтик. Сибирские города у Даля украйними зовутся. Но не потому, что Украине принадлежат. Крайние потому что. Не будем мы страну великую на краюхи резать! Вы преступники! Ломтик целое не учит! Пора вам за океан драпать! У вас один день – завтра! Ваш вагон на север прибывает. Не удерете сегодня – покупайте валенки!
Чирик не блефовал. Десантный полк, сформированный из очень злых на Украину за ее недавнюю помощь Грузии этнических абхазов и осетин, стремительным броском высаживается в Харькове. Желание посчитатьсяс хохлами дает им высокий боевой дух: они организованны и дисциплинированны. Прекрасно вооружены, имеют полный боекомплект. За несколько часов десантники без сопротивления разоружают имеющихся в городе украинских силовиков и занимают ключевые властные и инфраструктурные точки города. Слабые попытки украинских силовиков к сопротивлению жестко пресекаются. Группы поддержки из местных проводят немногочисленные, но хорошо организованные и шумные пророссийские митинги. Для развития успеха в Харьков перебрасываются милицейские силы с Северного Кавказа. В ту же ночь в Харьков прилетает премьер. Утром он принимает делегацию горожан с хлебом-солью, объявляет о военной оккупации города и еще не захваченной области. Назначает военным комендантом недавно отбывавшего за взятки тюремный срок российского губернатора. Над зданием администрации области поднимается российский флаг. Местные коммунисты организуют не очень многочисленные демонстрации под лозунгом «хотим в СССР», попытки провести массовые акции противоположной направленности безжалостно подавляются кавказцами. Есть пострадавшие, даже несколько убитых. Местные украинские властные структуры блокированы и парализованы страхом.
Европа в истерике: горячая точка вблизи ее границ вновь разгорается – значит, опять будут проблемы с газом. Большинство украинских политиков, еще вчера шумевших о несостоятельности москалей, деморализовано. Впрочем, президент спокоен: ну, заняли Харьков. Ну и что? На большее сил у них нет. Как заняли – так и домой уйдут. Впрочем, сейчас соберемся и ударим по ним.
Вернувшийся из Белгорода в Москву Владимир Львович публично отвечает ему:
Это апельсинам ще цветочки. Нам дальше идти воевать и не нужно. Мы им ноткат принесли. Завтра их антикоррупционные и европейские мечты сбудутся тогда с капитуляцией и приползут. Севастополем и Крымом теперь не отделаются.
И действительно, поднятие российского флага, вступление в должность временного военного коменданта – и все, в городе – полный ноткат. Взятки прекратились, оккупационные власти согласно составленным заранее спискам демонстративно ловят и отправляют в российские СИЗО украинских взяточников. Все российские каналы показывают интервью с украинской бюрократией: она удивлена, напугана, она не понимает, как такое возможно, что взять-дать нельзя. Через день вся Украина в панике. Не потому, что москали сумели что-то там захватить. Потому что на захваченной территории прекратились взятки. А вдруг всю Украину захватят: как жить будем! Настроения элиты и населения резко меняют вектор. Опасения нотката легко перевешивают геополитические амбиции. Инстинкт самосохранения диктует необходимость максимально отгородиться от России, ради этого нужно срочно заключить с ней мир. Оппозиция, мечтавшая о присоединении России, посрамлена, президент вновь перехитрил всех, ничего не делая, его позиция «чем дальше от Москвы, тем лучше» оказалась самой дальновидной. Но именно ему и договариваться с Москвой, о том, как выйти из ситуации и как быть от России подальше. А совсем неполиткорректные осетины с абхазами тем временем продвигаются вглубь страны и развешивают российские флаги. Вместе с ними расползается и ноткат.
Чирковский тянет с возобновлением переговоров о мире. Находясь в Москве, он в свойственной ему безапелляционной манере рассуждает о полной капитуляции противника:
Режьте больше свиней, солите много сала. Сало к хлебу вместо соли именно так теперь пусть нас встречают. И горилки, горилки поболе.
Украинские переговорщики к уступкам готовы, обещают пойманных российских взяточников, с которых начался конфликт, вернуть и впредь не ловить. Они готовы отдать газопроводную систему, даже Севастополь забирайте, лишь бы с российскими войсками ноткат не пришел. Об этом сообщают всеми доступными способами: по официальным дипломатическим каналам, настаивая на немедленном прекращении огня (читай: мирного продвижения пророссийских кавказцев) и через СМИ.
Еще полмесяца назад в России о таком и не мечтал никто, все желали сдаться Украине и преодолеть ноткат. И вот Украина, по сути, сама сдается, но страна отнюдь не захлебывается от всплеска национальной гордости. Никого не впечатляет осуществленный в Восточной Украине блицкриг, никто не радуется победе русского оружия над незалежными хохлами. Даже шествие нотката по братской стране не вызывает злорадства.
ЗАЧЕМ НАМ ТАКАЯ ПОБЕДА?! Ведь ноткат это не уберет!
И тут Чирик вновь делает нестандартный ход, объясняет: что и зачем. Он не торгуется, не обсуждает условия мира. Севастополь его не интересует. Он хочет забрать все. Без зазрения совести он присваивает идею великой Украины до Тихого океана. Он предлагает не просто забыть ссоры и примириться. Нет, это мелко, надо воссоздать единую страну, и не Московию, и даже не СССР, а Киевскую Русь. И со столицей в Киеве. Только без оранжевых. Но с нормальной коррупцией. Надо прямо-таки завтра же объявить всеобщие выборы президента Киевской Руси на территориях и России, и Украины, а также принять на референдуме Конституцию нового государства.
На Украине это оказывается привлекательным для многих: и русскоязычных, и умеренных самостийщиков. Даже националисты готовы видеть здесь восстановление исторической справедливости, они согласны, хотя и думают, не поторговаться ли – пусть все россияне выучат державну мову, ведь мы же русский знаем. Россияне тем более воспринимают замысел на ура, ради избавления от нотката они с Африкой, не то что с Украиной объединяться готовы. Тем более что в России давно Москву не любят, перенести столицу в Киев в пику москвичам – это можно. Да и мова – не китайский, освоим как-нибудь. Русские и украинцы готовы брататься, про войну никто не вспоминает. Тема объединения захватывает СМИ, она же предмет разговоров в курилках и на рабочих местах. Про щук, Ивановдураков и пр. все с облегчением забыли. Вот оно – реальное избавление от нотката, да еще с такой прибылью – Украину присоединить. Премьер вместе с Чирковским упиваются успехом, они всюду вдвоем, новый тандем крепче старого.
Но есть и такие, кому перспектива объединения нравится не очень. Московской номенклатуре не хочется переезжать в Киев, но по большому счету ради отката – хоть на край света. К тому же она надеется: как с Питером, или как с Большой Москвой начальственный замысел постепенно рассосется. Украинская элита, еще недавно столь активная в стремлении к Киевской Руси, потеряла инициативу и теперь больше помалкивает. Она понимает: пусть и в Киеве, но придется вновь ложиться под москалей. Из крупных фигур оптимистично оценивает свои перспективы лишь суперледи украинской политики Юлия Ерошенко. Она всячески демонстрирует дружбу с Чирковским, выступает за объединение, рассчитывая сохранить статус и влияние.
Не нравится происходящее соседям: белорусский батька четко понимает: раз Россия поглощает Украину, его вотчина тоже неизбежно втянется в водоворот. Подобные опасения и у лидеров других бывших союзных республик и даже прежних соратников по социалистическому лагерю.
Но главное, глубокую озабоченность проявляют Соединенные Штаты: перспектива возрождения СССР, пусть даже в усеченном образе Киевской Руси, американцев откровенно пугает.
Совещание в американском секретном месте (не Белый Дом).
Некто чисто еврейской внешности:
Эти русские опять нас переиграли. Кажется, им удается выбраться из вырытой нами глубочайшей ямы обретшими новую мощь и силу. Россия вместе с Украиной наверняка поглотят и Белоруссию. А это две трети Советского Союза. С учетом усиливающихся проблем Европы перед нами возникает реальная угроза возрождения Восточного блока, причем основанного не на штыках, а на общности интересов.
Джентльмен, похожий на Кшесинского:
Коллега, вы преувеличиваете опасность.
Некто чисто еврейской внешности:
Возможно, но лучше так, чем не видеть ее. То, что сегодня кажется вам плодом воспаленного воображения, уже завтра может постучаться к нам в дверь. А к новому противостоянию мы не готовы. Сейчас все не так, как было пятьдесят лет назад. Америка зажирела и обленилась, наши европейские союзники не способны вообще к чему-либо, кроме защиты гомосексуалистов, наши финансовые проблемы очень ограничивают наши возможности. Тем более что противостояние будет на два фронта не забывайте про Китай.
Белый джентльмен, похожий на Омана Хусита:
Какие мы имеем возможности влиять на ситуацию?
Джентльмен, похожий на Кшесинского:
У нас есть влияние на президента и ряд политиков на Украине. Еще вчера существенная часть жителей, особенно на западе этой страны, выступала за интеграцию с Европой, но никак не с Россией. На нашей стороне и наш вчерашний противник президент Белоруссии, опасающийся поглощения Россией. Агенты влияния в лице некоммерческих организаций на Украине многочисленны, СМИ там независимы. Но все это не может противостоять идее Великой Украины.
Белый джентльмен, похожий на Омана Хусита:
Играть на противоречиях, ссорить действующих лиц, обещать наладить добычу сланцевого газа и сделать Украину экспортером газа в Европу, он делает паузу, обводит взглядом присутствующих: – Работаем. Но если не поможет, а скорее всего так и будет, остается только ноткат, благо страны схожие – должно сработать. Гарантированно помочь может только ноткат.
Шеф Пентагона:
Да, мы получим близкий к исходно задуманному результат, только география нестабильности возрастает. После объединения ноткат развалит страну на десятки осколков. Контроль за ядерной стабильностью будет обеспечить сложнее, чем в 1991-м. Полагаться на использование Китая, Германии, и даже Польши не стоит, эти страны, оккупировав Россию, заболеют синдромом великой Украины. Придется сколачивать коалицию мелких стран с нашим четким доминированием. Хотя усилить Польшу, отдав ей запад Украины в противовес Германии, можно.
Белый джентльмен, похожий на Омана Хусита:
Хорошо, что мы способны далеко видеть. И далеко планировать. Но попробуем все же остановить объединение. Я лечу в Москву и расскажу русскому руководству про ноткат.
На великорусской равнине события тем временем развивались стремительно.
Российская Государственная дума практически единогласно принимает Декларацию о присоединении к Украине, формирует российскую группу комиссии по разработке дорожной карты. Верховная Рада голосами вчерашней оппозиции и умеренных оранжевых признает российскую Декларацию конституционным актом, восстанавливающим историческую справедливость. Уже через неделю после перехвата Чириком идеи Украины до Тихого океана в Киеве работает совместная комиссия. Российская делегация сама предлагает считать временной, лет на пять, Конституцией Киевской Руси сегодняшнюю конституцию Украины с минимальными, отражающими украинские «территориальные приобретения» правками. Все российские субъекты Федерации становятся равноценны украинским областям, на них должно распространиться действие украинских законов. Единственное, на чем настаивает российская сторона, ‒ это придание русскому языку статуса государственного наряду с украинским. В остальном россияне готовы именно влиться в Украину, признавая ее главной. Это фиксируется в Акте Воссоединения, который по российскому предложению подписывается и.о. президента России и спикерами обеих палат Федерального Собрания, после чего утверждается президентом Украины и вводится в действие Верховной Радой путем принятия простым большинством соответствующего Декрета. С этого момента Российская Федерация перестает существовать как самостоятельный субъект международного права, российские флаги меняются на украинские. Ожидается, что именно в этот момент все российские регионы, как и захваченные области Украины, избавляются от нотката.
Российская сторона распускает обе палаты Федерального Собрания, суды РФ временно, в течение года руководствуются российскими законами, но Высший суд Украины вправе отменить любое решение, и.о. президента России сохраняет внутренние полномочия, но руководствуется законами Украины. До момента вступления в должность избранного президента Киевской Руси, а избрать его планируется оперативно, в течение трех месяцев, и.о. президента России оставляет у себя и ядерный чемоданчик. Такие условия льстят украинской стороне, усыпляют подозрительность националистов, но обостряют основную интригу: кто будет президентом новой страны. Самый популярный политик в России, а теперь и на Украине (впрочем, российские СМИ перестроились, стали писать «в» Украине) – это Чирковский, еще недавно заявлявший об отсутствии собственных амбиций и поддержке уважаемого Владимира Викторовича. Рискнет ли он теперь на самостоятельную игру, воспользуется ли шансом самому стать великим князем киевским и всея Руси?
Телефонный звонок американского президента российскому премьеру.
Владимир, я с радостью и озабоченностью наблюдаю за твоими успехами. Могу ли я пригласить тебя на уикенд? Поедим гамбургеров, поиграем в гольф, пообщаемся.
Прости, но сейчас слишком горячая пора, Оман. Сам видишь дел невпроворот. Да и гамбургеры еда не здоровая. Я был бы рад попотчевать тебя в Сочи шашлыками. Но не могу уехать даже туда.
Приезжай в Москву – будет украинский борщ.
На встрече американец был сама любезность. Суть его многословных речей сводилась к тому, что хотя и не Америка устроила ноткат, ему, благодаря фундаментальным трудам американских ученых, доподлинно известно: объединение России и Украины не принесет избавления, напротив, ноткат распространится и на украинскую территорию.
Пожалей Украину, Владимир. Заключи мир без объединения, а я помогу тебе с антиноткатом. Мы должны понимать друг друга, Владимир. У нас столько общих проблем и врагов, что мыпросто обречены работать вместе.
Владимир Викторович, угощая его украинским борщом с русскими пирогами, сердечно благодарит за добрые слова, с некоторым плохо скрываемым ехидством выражает готовность сплоченно и слаженно работать над всеми стоящими перед Россией и Америкой вопросами.
Не сомневайся, Оман, объединившись с Украиной, мы сможем намного больше. Премьер излучал твердую уверенность: – Это в интересах и Америки тоже – сильный партнер полезнее слабого. У наших с тобой врагов больше не будет ни малейшего шанса.
Слушая американца об антиноткате, премьер старался не проявлять излишнюю заинтересованность, но и от помощи не отказывался:
Мы будем очень рады изучить материалы о возможностях Штатов по части антинотката. Предоставь их оперативно, Оман.
Но и о своих возможностях сказать не забыл:
Впрочем, мы сами не лыком шиты, голос пока еще премьера вновь обретал твердую уверенность, – кое-какие варианты нащупали.
Здесь он хитрил, уверенности в действенности прорабатываемых вариантов, в том числе главного – слияния с Украиной у него не было. Но то, что обещание Хусита помочь с антиноткатом есть не что иное, как отвлекающий обман, он знал твердо.
Из Москвы Хусит в безрадостном настроении заехал в Киев. Он заверил украинского президента в полной поддержке, выступил в Верховной Раде с речью о важности для планеты именно незалежной Украины. Но это, как и предшествующая пиар-активность американцев, не работало: увести настроения украинцев от Киевской Руси не удавалось, страны стремительно продвигались к единству, Россия – к избавлению от нотката, а рождающееся государство – к величию.
Ситуацию изменило убийство Чирковского. Его автомобиль взорвали вблизи Полтавы. Владимир Львович погиб, его и сопровождающих лиц разорвало на части. Взрыв был настолько сильным, что непросто оказалось идентифицировать останки. Обе страны в шоке, и российские, и украинские. СМИ связывают убийство с украинским президентом: именно ему выгодно устранить сердце и душу объединения. Тот не пытается отмолчаться, напротив, отводя от себя подозрения, говорит, что мотивы убийства были не столько у киевской номенклатуры, сколько у московской, терявшей в новом государственном образовании свою исключительность. А еще – у белорусов, американцев, поляков – у всех, кто опасался возрождения СССР. И даже у российского премьера, которому трудно было бы обойти Чирковского на выборах президента Киевской Руси, заяви тот о своих амбициях.
Российские околокремлевские СМИ называют инсинуации оранжевого президента верхом цинизма. МИД РФ требует для ФСБ возможности эксклюзивно расследовать преступление на украинской территории. Единостранцы пытаются организовать в некоторых крупных российских городах массовые антиукраинские выступления. Украинская власть заявляет о намерении повести расследование самостоятельно, однако одновременно она открыта сотрудничеству с российскими спецслужбами. Неофициальные лица высказываются о том, что эксклюзивность нужна ФСБ для возможного заметания следов. Украинские националисты тем более считают российское требование оскорблением. Единение стран начинает таять: и если с российской стороны раздражение и гнев притупляются скорбью утраты, то на Украине раскручивается негодование поведением Москвы, называемым не иначе как хамством.
По завершении трехдневного траура Чирковского хоронят в закрытом гробу на подмосковном мемориальном кладбище. В день похорон ТВ показывает двухчасовой фильм о нем. Фильм снят очень добротно, как будто заранее, погибший возводится в ранг национального героя. Заканчивается фильм монологом Владимира Львовича, где он вновь называет политиком номер один дорогого Владимира Викторовича, высказывает однозначную уверенность, что президентом новой страны должен быть именно он, рассказывает, что все происходящее есть реализация многоходового плана спасения России (и Украины), разработанного им совместно с уважаемым Владимиром Викторовичем. На экране Чирковский выглядит вполне адекватным, вполне самим собой, говорит в своей обычной манере. Признаков, что он выступает по принуждению, или что вместо него двойник, не заметно. Ничего подозрительного, если не считать что смыслом фильма оказалось так вовремя сделанное в пользу пока еще премьера политическое завещание. И телеканалы призывают россиян сплачиваться вокруг него, следуя заветам Владимира Львовича, под руководством Владимира Викторовича присоединяться к нормальной украинской жизни. При этом, как бы между строк, для особо национально гордых великороссов вбрасывается мысль: пусть столица в Киеве, пусть присоединяемся мы к Украине, новсе равно поглощает всегда больший меньшего.
Это не остается незамеченным на Украине, там начинаются шатания, идея единства начинает меркнуть.
Осетины с абхазами между тем исчерпали свои возможности: оккупировать их силами всю Украину никак не получается. На захваченных территориях усиливается недовольство москалями и кавказцами. А еще больше принесенным ими ноткатом. Благо, что области восточные, партизаны в лесах пока не завелись. Но западенцы начинают формировать боевые дружины. Оранжевые СМИ муссируют: снова Москва несет нам беды и трудности. Зачем нам Тихий океан – у нас прекрасное Черное море. Президент, имея за спиной твердую американскую поддержку, собирается с духом и совершает фактический государственный переворот. Он объявляет выступающих за объединение с Россией предателями национальных интересов, обвиняет их в государственной измене, в преступном сговоре с иностранным государством. Украина в состоянии войны, часть ее территории оккупирована, предательство части властной элиты – все это требует введения чрезвычайного положения. Президент распускает Верховную Раду, изолирует лидеров оппозиции, закрывает ряд СМИ. Некоторое, небольшое ограничение демократических процедур ради спасения самостийности, незалежности и самой демократии. Украинский вариант суверенной демократии, как оказалось, вполне приемлемый для Запада. Тамошние борцы за демократию помалкивают, официальные лидеры Америки и Евросоюза ограничиваются призывами не допустить кровопролития. Американцы объявляют о начале масштабного финансирования работ по добыче сланцевого газа.
В захваченных кавказцами областях вокруг оккупационных администраций образуется вакуум: администрации – сами по себе, окружающая Украина – сама по себе. Диктатор пока вполне довольствуется этим, вооруженных действий не предпринимает, но с запада Украины на восток начинаются выдвигаться боевые дружины бандеровцев.
За две неполных недели ситуация вновь меняется до неузнаваемости. Ожившая было надеждой Россия, начинает ощущать себя в тупике, еще более беспросветном. Возможности военной победы не просматриваются, объединение-присоединение совсем заглохло, внутриполитическая ситуация вновь на грани взрыва, ресурсов и возможностей, а главное, идей к улучшению нет.
Блеф по-американски
Телефонный звонок американского президента российскому премьеру.
– Владимир, мне очень жаль, что все так складывается. Я предлагал тебе помощь в урегулировании конфликта с Украиной. Увы, ты не принял ее. Теперь столь выгодные условия уже невозможны, но я все равно буду помогать тебе и твоей стране. Забудь о всяком объединении, убери своих кавказцев и заключи мир. Моя личная просьба – верни Грузии ее земли. И еще – поддержи мои усилия по распространению демократии в мире. И я постараюсь помочь тебе убрать ноткат.
Никогда ранее перед премьером не стоял вопрос верить или не верить американцу. Не верить никому чужому – первый принцип. Владимир Викторович должен был торговаться и обещать что угодно, и Сирию с Абхазией, и Иран, и дешевый газ, и даже Белгород с Воронежем хохлам отдать. Но требовать вперед всего убрать ноткат. Оно и логично, и обоснованно, ведь именно ноткат – причина войны с Украиной. Но какая-то мутная сила вылезла из кремлевских стен, и Владимир Викторович поверил афроамериканцу, так же как Сталин в свое время поверил Гитлеру. Он даже не потребовал гарантии или хотя бы пояснений, как именно Оман Хусит намерен убрать ноткат, ни малейшим образом не проверил, способен ли тот исполнить обещаемое. Ради антинотката он согласился уступить во всем.
Уступить пришлось и в пользу Грузии, и США, и Украины. Хохлам пообещали не поднимать цены на газ, не строить обводных трубопроводов, закупать сахар и сало с горилкой. Слабым утешением было обещание украинской стороны не сажать российских взяткотуристов, а выдавать пойманных на родину. Грузия получила гарантии невмешательства России в ее конфликт с мятежными республиками. США были обещаны успокоение по ПРО, сдерживание российского военного экспорта, прямая помощь в Афганистане, поддержка усилий по распространению демократии. Если Хусит и не добился чего-то от своего коллеги в Кремле, то это только по причине собственной забывчивости.
Российский лидер уступал во всем, рассчитывая прекратить ноткат, сохранить страну и свою власть. Действовал, как сам думал, поленински: переживем – укрепимся, а там еще посмотрим…
По обещанию Хусита ноткат должен был прекратиться через сутки после подписания мирного договора с Украиной. Но не прекратился. Американский торг оказался блефом, отменить ноткат США не смогли. Когда российский лидер понял, что его гнусно обманули и теперь будут требовать чего-то еще, в его голове какбы всплыл лозунг героев Бородина «Отступать некуда, позади – Москва», и он приготовился стоять насмерть. Но тон позвонившего вскоре американского президента был виноватым:
Я не понимаю, Владимир. Мы не можем прекратить этот ваш ноткат.
Не надо шутить, Омар. Русский сказал после долгой паузы именно так, «Омар», не «Оман». – У меня палец на кнопке. Пойми, нам в России терять уже нечего. Я во всем тебе уступил. Верни нам нормальную жизнь.
Тон его был спокойным и твердым. Таким, каким, по его разумению, должны разговаривать мужчины, осознавшие, что все, борьба окончена, осталось только умереть достойно. И американец понял: загнанный в угол русский способен нажать кнопку ядерного чемоданчика и устроить планетарную катастрофу.
Американскому президенту пришлось приехать в Россию и долго уговаривать своего коллегу принять большую денежную компенсацию в дополнение к Севастополю, запрету на экспорт из США технологии добычи сланцевого газа, отказу от ПРО. Россия во многом отыграла свои внешнеполитические уступки, обрела много долларов, но осталась с ноткатом.
Доллары несколько смягчили социальную ситуацию в стране, особенно в первую неделю, пока никто не понял, что проку от них при ноткате совсем мало: не на инновации же их тратить. Их оставили в резервном фонде до лучших времен.
Мышка-спасительница
Спасение страна обрела благодаря отставному президенту. Блуждая по интернету, он наткнулся на переписку Алекса и Юстаса, где они рассуждали о ноткате, бюрократии, а в последнее время и о саморегулирующихся организациях. Их переписку давно читала ФСБ (как, впрочем, и ЦРУ). Разведчикам тексты немца Алекса казались оторванными от жизни абстракциями, некой западной заумностью, дополняемой приевшимися рассуждениями русского болтуна о значении взяток. Сотрудники ФСБ даже до конца письма не дочитывали. Но бывший президент обладал свободным временем и мазохистски читал все встречающиеся тексты о коррупции.
Очередной пассаж Алекса не отличался чем-то особенным. Нехотя двигая мышкой, бывший президент читал его поначалу без энтузиазма. «Ноткат оказался столь разрушительным в силу чрезмерности госрегулирования. У нас в Германии в очень многих сферах вместо бюрократии работает модель саморегулирования участников рынка. Смысл ее в том, что строители, риэлторы, аудиторы и прочие сами следят за квалификацией и добросовестностью своих коллег. Исходный смысл лицензирования – оградить потребителей от некачественных, порой опасных услуг. Для этого государство устанавливает требования к желающим заниматься, к примеру, строительством. Это уровень технической и юридической грамотности, наличие опыта, ресурсов, и т.п. Получение лицензии предполагает прохождение определенных процедур, должных выявить соответствие претендента соответствующим требованиям. Контроль возлагается на специальную бюрократическую структуру. Именно в этом слабость модели.
Бюрократический контроль основан на неких поддающихся количественному учету, «объективных» проверяемых параметрах, и потому неизбежно формален. Как можно количественно измерить деловую репутацию? Никак. Это возможно только путем интегральной экспертной оценки по разным, несводимым к общему знаменателю критериям. Ее не задокументируешь, а значит, для бюрократии это негодный критерий. Ни на что иное, как измерять репутацию, считая и подшивая положительные отзывы, представленные кандидатом, не имея возможности их должной проверки, бюрократия не способна. Стремясь выполнить свою работу лучше (примем за мотив именно это), чиновник будет расширять перечень требований и соответственно запрашиваемых документов и усложнять саму процедуру. Отсюда вытекает возможность произвола, что мы и видим при ноткате.
Описанная модель оценки претендента не является единственной. Можно доверить это самим участникам рынка. Организованные в профессиональные гильдии (саморегулируемые организации – СРО), они вполне способны контролировать качество услуг, оценивая претендентов без формализма. Членство в СРО не есть юридически обязательно, оно экономически целесообразно. Если тебя приняли – потребитель может быть уверен в твоих способностях и возможностях. Обязательное условие действенности саморегулирования – конкурентность рынка. Только в этом случае участие в СРО будет преимуществом перед другими. На рынках, где присутствует дефицит, предложение участия в СРО излишне. Модель саморегуляции исключает ситуацию нотката, поскольку членство в СРО не продается за взятки».
На этом месте экс-президент остановился в чтении и задумался. Прав ли автор, не допуская продажу членства за взятки? Видимо, да. Будем думать, что немец знает, о чем пишет. Пытливый русский ум бывшего президента тут же сформулировал вопрос: а нельзя ли его просто продать, без взятки? Но напрягаться и думать он пока не стал, продолжил чтение.
«Профессиональные ассоциации (СРО) в Германии действуют в самых разных сферах, в решающей мере заменяя государственный контроль. Существуют они на членские взносы.
Юстас! Отмените бюрократический контроль и введите саморегулирование. ЭТО НЕ КОРРУПЦИОННО! Саморегулирование способно сделать взятки и откаты ненужными. Если бы в России существовало нечто подобное раньше, ноткат не имел бы такого разрушительного эффекта.
Привет тебе. Алекс».
Дочитав, бывший президент задумался. Он ощущал себя еще молодым человеком и, действительно, вполне был способен воспринимать новые идеи. А идея красивая, правильная: было бы саморегулирование ‒ наверное, да, ноткат проходил бы легче. Не совсем понятно, что имеет в виду этот Алекс, советуя Юстасу отменить бюрократический контроль. И кто такой этот Юстас? Но на этом вопросе бывший президент не задержался – он не из ФСБ, не его тематика. А тема СРО, напротив, была близка ему, и он задумался: чем СРО может помочь сегодня, когда бюрократическая машина разрушает себя и общество и остановить ее могут только взятки? Разве СРО заменит их? И он принялся читать ответ Юстаса.
«Guten Tag, Алекс!
Я разделяю твои оценки деятельности СРО в Германии. Но, вернувшись домой, я посвятил время изучению опыта СРО здесь, причем, по большей части, опыта доноткатного периода. Опыт не очень масштабный, но показательный. Несколько лет назад на саморегулирование была переведена сфера строительства. Региональные строительные монстры, уставшие от конкуренции мелких и средних фирм, выхватывающих у них из-под носа заказчиков, увидели в СРО рычаги контроля за конкурентами. Они создали подконтрольные СРО, установили жесткие требования членства и выдачи допусков, позволявшие вытолкать с рынка строптивых конкурентов. Работать без допуска СРО закон не позволял, а получить его в новоявленных строительных главках можно было только в обмен на лояльность и готовность довольствоваться остатками после монстров. Создать СРО оказалось достаточно сложно, особенно для возникших инициативных групп мелкоты. Строительный рынок монополизировался в мере, большей, чем в период лицензирования. Передовой замысел саморегулирования был усвоен и повернут крупнейшими игроками рынка в свою пользу. Действовали они при этом в полном соответствии с законами, целью которых было обратное – развитие добросовестной конкуренции. Как у нас говорят: по букве все верно, а по сути – издевательство.
Но выдача допусков СРО оказалась сама по себе доходным делом, и вскоре монополия региональных строительных баронов была разрушена москвичами и питерцами. Субъекты, не имевшие, и не собирающиеся иметь отношение к строительству стали создавать СРО, попросту продававшие допуски. Они готовили для покупателей фальшивую документацию об их соответствии требованиям получения допуска, установленным законом. Для получения членства не надо было иметь специалистов, опыт, ресурсы. Плати деньги – и получай допуск к строительству. Идея саморегуляции по образу ваших гильдий умерла окончательно, получение членства СРО и допуска стало пусть затратной, но не хлопотной, лишенной реального смысла и пользы процедурой. Постепенно стали снижаться и цены на допуски.
Сегодня этот бизнес в полном ступоре: строительство практически не ведется, новые допуски не требуются, хотя купить их можно по-прежнему без проблем. Поскольку СРО не являются госучреждениями, ноткат не распространился на их торговлю документами о членстве: мошенничество не есть коррупция. Схема могла бы работать, но СРО никому не нужны и влачат нищенское существование.
Россия очень и очень не похожа на Германию, Алекс. Жму руку.
Юстас».
Даешь нашарегуляцию!
И тут в мозгу бывшего президента что-то случилось. Неизвестно: или молния ударила, или яблоко на голову упало. В отличие от занудыученого Юстаса, он уловил суть открываемых СРО возможностей. Корень не в какой-то там дебюрократизации и саморегуляции, суть в том, что саморегулирование содержит инструменты бюрократического контроля, выведенные за скобки бюрократии. Если ноткат не отменил продажу допусков, то значит, услуги СРО не коррупционны.
Теперь он знал, КАК ПОСРЕДСТВОМ СРО МОЖНО ЗАМЕНИТЬ ВЗЯТКИ. Его захватило чувство неожиданно обретенного спасения.
Саморегулирование есть некоррупционно, штука либеральная, рыночная, западная. Взятки ему чужды, а раз так, ноткат на выплаты бюрократии от СРО не подействует. Посредством СРО ноткат можно обойти боком, если продавать членство и услуги СРО.
Идея была совсем сырая, требовала глубокой бюрократической проработки – большой работы по принятию нужных законов, повсеместного создания СРО, налаживанию механизмов работы новых институтов. Экс-президент четко понимал это. Но он знал и то, что работа эта для бюрократии привычна и приятна, а благодаря видимому впереди очевидному бонусу она выведет чиновников из тупоагрессивного состояния.
С криком «Эврика!» бывший президент побежал к и.о. президента. Тот долго не хотел принимать его, но, выслушав, простил (сказал что это так, как на самом деле – неизвестно) тому все глупости. Через две недели напряженной работы лучших специалистов Высшей школы экономики под руководством бывшего президента была подготовлена Концепция СРОизации России.
Административно-уголовный арсенал бюрократии обретает массовую разрушительную силу при отсутствии коррупционного смягчения настроения бюрократии. Это смягчение требует взятки, идет денежка – душа успокаивается, хочется если не любить весь мир, то как минимум угомониться. Деньги переводят энергию с агрессии на трату денег и на азарт их добывания. При этом чиновнику не важен способ получения дополнительных к зарплате денег, а криминогенный характер взятки для него отнюдь не притягателен. Значит, надо найти заменяющий взятки, допускаемый ноткатом вариант, надо придумать законный, теоретически и логически не являющийся коррупционным способ собрать деньги для чиновников, и способ их рационально поделить. Обычные легальные схемы здесь непригодны. Налоги собираются в общий котел и никак не связывают труд полицейских, санитарных врачей или пожарных и благополучие их профессиональной группы. Увеличение зарплаты за счет налоговых фондов никак не заменит взятку. Зарплата в глазах чиновника – некое пособие, гарантирующее ему минимальный уровень жизни, увеличение зарплаты (при отсутствии реальной угрозы потерять должность и доход) лишь поднимает эту планку. Получив этот минимум, деятельный чиновник будет стараться зарабатывать посредством взяток. Кто больше старается – у того и доходы больше. Заменяющие взятки выплаты, таким образом, ни в коем случае не должны быть уравнительными, они должны увязываться с результатом работы каждого.
Итого, видим две проблемы: как собрать деньги, и как их поделить.
Решить обе при заданных ограничениях можно посредством всеобщей СРОизации. Первоначально СРО следует апробировать в сферах, где механизм работы наиболее очевиден. Это сферы контроля и госзаказа. Функционирование первых будет основываться на страховании профессиональной ответственности всех субъектов контроля, как бытовых, так и коммерческих. Так, все автомобилисты должны оплачивать в СРО водителей свою ответственность за нарушения ПДД, владельцы розничных бизнесов – ответственность за нарушение противопожарных, санитарных и прочих норм. В самом общем виде: каждый субъект, подлежащий контролю на предмет чего-либо, должен застраховать свою ответственность на случай возможных нарушений и санкций. Наличие страховки будет обязательным при обращении в госорганы за любыми разрешениями, согласованиями и просто справками. Платежи будут накапливаться в СРО и являться источником заменяющих взятки выплат.
В сфере государственных закупок необходимо создать СРО лиц, претендующих на госзаказ, членство в котором будет гарантией добросовестности поставщика, членские взносы участников направлять на обеспечение проверок и оценки добропорядочности со стороны самого СРО. Каждый член СРО должен застраховать свою ответственность за исполнение обязательств. Страховые платежи (после покрытия издержек страховых компаний) при этом должны являться источником выплат, принимающим решение о выборе поставщика чиновникам. И это не будет суррогатом взятки, это будет доплатой за высокую ответственность при принятии решений. Сам размер выплачиваемой претендентами на госзаказ страховой премии вполне может быть критерием выбора. И это отнюдь не степень подкупа, не соревнование по величине взятки. Чем больше сумма страховой премии, тем больше сумма страхового покрытия, тем больше уверенности в добросовестности поставщика, тем больше его собственная готовность и способность исполнить обязательства по госзакупке. И чем больше сумма страховки, тем значимей компенсация чиновнику за его труды и риск санкций со стороны вышестоящих структур в случае ошибки. Проще говоря: больше страховка – спокойнее чиновнику.
Следующий этап – распределение собранных сумм среди чиновников. Здесь очень важно избежать уравниловки, иначе выплаты не заменят взяток, а станут лишь бесполезной надбавкой к зарплате. Теоретически добиться этого несложно, будем распределять выплаты пропорционально добытым административным протоколам. Оно логично – больше усердия, больше выявленных нарушений – больше выплат от СРО.
Но здесь есть и проблема. Она в необходимости ограничения чрезмерного административного рвения, способного вновь привести к плачевным результатам. Проблема важная, но решение есть: если величину надбавки за протокол определять как результат деления суммы страховых выплат (а это величина достаточно статичная, зависеть она должна главным образом от числа страхуемых) на число протоколов, то чрезмерная активность попросту сведет к незначительной величине цену одного протокола. Месяц-два ‒ и включится саморегуляция, контролеры начнут сами сдерживать и собственную активность, и активность коллег. СРО следует дать право в судебном порядке оспаривать протоколы, а судам при выявлении необоснованных – штрафовать их составителей в пользу СРО.
Важно придать СРО весомый статус, они должны стать связывающим экономику и общество воедино институтом. А работа в СРО должна быть престижной и доходной. Как в полицию берут лишь отслуживших в армии, так и в СРО должно принимать лишь добившихся успехов в бюрократической карьере лиц.
Концепцию обсудили в закрытом режиме в Совете Безопасности. И.о. президента представил ее сам, опасаясь вызвать негатив, он не стал связывать замысел СРОизации с именем бывшего президента. Соратники слушали его сдержанно: слишком много надежд на избавление от нотката не оправдалось, людьми владел пессимизм и безысходность. Но слушали, явного подвоха никто не увидел. Давайте попробуем, хуже уже все равно не будет. На какое-то время займем людей детальной проработкой СРОизации. Очень будем надеяться, что на этот раз не впустую.
Но при всей пассивности соратников, один из них высказал и дельное замечание. Аббревиатура «СРО» уж очень для русского уха неблагозвучна, дерьмом попахивает. И расшифровка «саморегуляция» вольностью, свободой отдает. Такой термин нам ни к чему. Давайте вместо «само» поставим «наша», тогда будет нормальная, нашарегуляция (или намирегуляция), а организация ‒ НРО. Тоже не шедевр, но лучше.
Уточнение всем понравилось, и оживившиеся члены Совета Безопасности теперь уже НРОизацию поддержали. Тогда- то и.о. президента рассказал о роли бывшего президента, предложил: пусть свою вину отрабатывает – назначим его уполномоченным по НРОизации. Получится – поддержим и перехватим успех, нет – будет в том виноватым.
Сомнения у соратников были, но доводы лидера убедили: не первым же лицом бывшего назначаем, под присмотром будет, выпячивать его роль тоже не станем.
Бывший президент не считал себя спасителем нации. Он помнил, что именно он вверг ее в катастрофу. Но находка СРО-НРО вполне могла искупить вину. И это позволяло ему постепенно обретать прежнюю уверенность. Он вновь начинал думать, что призван сделать для страны нечто если не великое, то очень значимое. И счел правильным высказаться, опубликовав в Твиттере длинный пост: «Поднимая статус и значение НРО, мы подчеркиваем развитость демократических институтов в России. Когда негосударственные, гражданские институты берут на себя все возрастающую долю бюрократической, точнее – государственной работы, это есть показатель и результат наших реальных трудов по развитию гражданского общества. А тот факт, что трудиться в НРО будут лучшие представители государственной бюрократии, характеризует изменение вектора развития страны. Еще недавно наиболее престижной среди молодежи, как, впрочем, и других граждан, была работа чиновника. Из-за нотката сегодня люди вообще не хотят работать. Завтра, благодаря НРО, стимулы к труду вернутся. А непосредственная работа в Нами Регулируемых Организациях станет самым притягательным видом деятельности».
Концепция НРОизации Высшей школы экономики носила общий характер, а создать предстояло очень конкретные структуры НРО с четким статусом и процедурами функционирования. Бывший президент вспомнил о большой правовой работе по узаконению взяток, проделанной партией и парламентской фракцией ранее. Недавние наработки следовало оживить ключевой идеей НРОизации и превратить в практические методики. Наряду с партийными функционерами к работе привлекли и независимых специалистов. Охваченному энтузиазмом коллективу предстояло в короткие сроки обвешать ствол – концепцию НРОизации кроной законов и процедур.
Вопросов возникало множество. Общего плана: можно ли считать НРО общественной, негосударственной структурой? Если да, то как соотнести во многом определяющую роль НРО по отношению к традиционной бюрократии, не подменяет ли общественная структура само государство?
Если нет, если НРО ‒ институт государственный, то отменится ли ноткат и есть ли во всем этом смысл? Может быть, есть смысл считать, что определяющая роль негосударственных НРО по отношению к бюрократии, страшно сказать, самому государству, есть признак формирования принципиально нового типа общества, назвать которое можно, к примеру, постноткатным? Пройдя испытание ноткатом, Россия, как и 100 без малого лет назад, вновь первая шагнула в светлое будущее человечества.
Конкретно-юридических: как юридически закрепить за федеральными и субъектными органами власти возможность активной кадровой политики в НРО, не входящей в систему госорганов? Или запрограммировать роль системы НРО аналогичной роли партийных комитетов времен СССР? Юридические проблемы переходили здесь в политические.
Организационно-практических: как структурировать НРО, по отраслевому или территориальному принципу, объединяя в одни территориальные НРО близкие сферы регулирования? Использовать для аккумуляции страховых платежей имеющиеся страховые компании, или проводить страхование силами самих НРО?
Как, не имея готового общего понимания темы и четкого политического подхода относительно того, что есть НРО: аналог обкомов КПСС, метаморфоза госаппарата или новая социальноэкономическая реальность, создать цельную и непротиворечивую правовую систему?
Работы был буквально непочатый край, но это не пугало, а вдохновляло сформированный под началом бывшего президента коллектив юристов и экспертов-государственников. Для спасения страны они готовы были горы свернуть. И сворачивали, обнаруживая за одной свернутой две еще более высокие. Это не удивительно: построение целостной и стройной схемы взаимодействия НРО и государства в целях воссоздания обновленных взяткопотоков требовало создания принципиально новой системы права, и более того – модели государства. Системы, не виданной в мире ранее, создать которую предстояло при полном отсутствии опыта и аналогов. Работа на годы для эффективного законодательного органа.
Бывший президент работы не боялся, наоборот, он готов был выкладываться для блага страны, что называется, по полной. Но при этом он понимал, на создание стройных систем времени нет, страна задыхается в ноткате. Результат может оказаться запоздалым. А схема взаимодействия НРО и государства, создаваемая «до опыта», будет страдать умозрительностью, окажется сложной, запутанной и малопонятной.
Но, как высококвалифицированный юрист, бывший президент не мог передать к исполнению сырую, непроработанную концепцию. Получался замкнутый круг, «создать нельзя ждать». Поставь запятую после «создать», рискуешь получить нечто мертворожденное и бесполезное. После «нельзя» – получишь полный крах от нотката.
Между тем НРОизация как средство антинотката, становилась широко известной. В силу усталости от экспериментов многие восприняли ее скептически. Но нашлись и поверившие. Ее безусловным плюсом виделась возможность реализации непосредственно на локальном уровне, своими силами и непосредственно для себя. Попробовать победить ноткат самому, ни от кого не завися, и без масштабных затрат, было очень и очень заманчиво. Чиновникам на местах юридическая стройность концепции была ни к чему, они были готовы использовать идею в сыром (хоть даже в пережаренном) виде, лишь бы получить эффект. И бюрократы на местах занялись этим. Их усилиями жизнь в стране начала уходить с правовых рельсов. НРО стали рождаться не по плану, они рождались, образно говоря, по любви. Не дожидаясь указаний и законов, чиновники стали создавать НРО сами. Со своими уставами, непродуманной структурой, непонятным статусом. Но с очень понятной целью: вернуть взятки людям. Основным, повсеместно используемым был принцип сбора взяток под видом страховых платежей в НРО и их раздела под видом законных выплат. Во всем остальном наблюдалась полная неразбериха и самодеятельность.
Позади была большая работа.
Месяц с небольшим назад, по совету начальника, Василий Модестович уволился с должности и возглавил процесс создания профильной их ведомству НРО. Назвали ее амбициозно: «Возрождение», уставной деятельностью определили содействие в контактах с контролирующе-разрешающими структурами. Механизм установили простым (это было важно, чтобы в НРО поверили и приняли) и наглядным. Всем членам НРО было обещано «доброжелательное внимание и содействие контрольно-разрешительных органов». Членство требовало страхования ответственности на случай штрафов и иных санкций по причине непроработанности документации. Суммы страховки привязывались к сметной стоимости объекта строительства: от 0,1 до 0,5 процента, вступительный взнос 10 тысяч рублей. Полученный документ о членстве в НРО и полис рекомендовалось размещать в самом начале предполагаемой к согласованию документации. Это должно было сигнализировать потенциальным контролерам: наш клиент, зазря не придираться. Для стимулирования лояльности контролеры получали выплаты из страховых фондов. Все прозрачно и законно, никаких взяток: нашарегуляция.
Проблема качества документации отнюдь не игнорировалась.
Предусматривалось, что НРО будет оказывать платные услуги по консультированию и содействию в ее подготовке, а также проводить обучение и повышение квалификации специалистов. Все нуждающиеся в таких услугах могли обращаться в НРО. Нашарегуляция, в свою очередь, обращается за содействием к чиновникам, а те за плату помогают готовить документы, причем не инкогнито и отнюдь не избегая, как при взяточной системе, ответственности. Все законно и официально. Составленный при активном участии чиновников документ выдается заявителю и тот несет его на согласование уже к другому, не участвовавшему в его подготовке чиновнику. Второй чиновник проверяет работу первого, нормально – согласовывает вопрос, нет – возвращает документы. Далее НРО смотрит обоснованность отказа и вправе в судебном порядке обжаловать его. Убивается сразу много зайцев: люди подрабатывают, улучшается качество документации, вопросы согласования становятся разрешимыми, все единятся в созидательной работе.
Василию Модестовичу нравились подготовленные схемы: снова все прозрачно и законно и к тому же подконтрольно. Там, на Западе, совсем не дураки, хорошую вещь – саморегуляцию придумали. А нашарегуляция, к которой Василий Модестович ощущал себя более чем причастным, еще лучше: очень даже коррупцию заменяет, а коррупцией при этом не является.
Василий Модестович лично придумал рекламные слоганы: «Вступай в НРО и испытай антиноткатное блаженство» «Хотите пилить бюджет – заплатите в НРО, оплатите участие», «Самые лучшие бюджетные пилы в НРО «Возрождение».
Также лично писал он и содержательные рекламные тексты для печатных СМИ: «Хочешь получить разрешение на строительство объекта, а оно предполагает наличие 30 согласующих подписей, будь добр, застрахуй свою ответственность на предмет 30 рисков. И заплати вступительный взнос в НРО. Тогда каждый согласующий чиновник со спокойной совестью поставит свою подпись, будучи уверен, что в случае чего найдется чем оплатить штрафы. И более того, будет уверен, что НРО, принимая в свои ряды нового члена, провела оценку документации, а найдя недочеты, исправила их. Зная, что часть страховой премии пойдет к нему лично, чиновник подпишет документы без внутреннего душевного конфликта. Для желающих сэкономить на страховых платежах предусмотрена возможность оплаты части рисков и получения другой части согласований самостоятельно».
Под непосредственным руководством Василия Модестовича были подготовлены устав НРО «Возрождение», внутренние регламенты оценки документации, положения по оплате труда штатных и привлекаемыхспециалистов. Проработан и заключен договор состраховой компанией по приему страховых платежей и их возврату в «Возрождение», разработана дифференцированная сетка страховых платежей.
Прошедший месяц был не просто периодом интенсивной работы. Его увлекала новизна темы, и главное – ее значимость. Для себя и коллег, для учреждения и всей отрасли. Но мотивы благополучия не были основными. Он верил, что успех «Возрождения» будет значим, ни много ни мало, для всей страны. Такая вовлеченность, соучастие в истории мобилизовывала. Если бы он мог отвлечься и посмотреть на процесс со стороны, Василий Модестович бы увидел в зеркале самоотверженного и почти бескорыстного чиновника, неустанно работающего на благо страны. Но отвлечься от темы он не мог: его мозг работал даже во сне. Сны часто были продолжением его дневных размышлений, нередко именно во сне он находил решение. Но бывали и художественные сны, когда он видел себя на броневике с выкинутой вперед ленинским (!) жестом рукой: «Граждане бюрократы! Страхуем на взятки!», «Граждане! Мы застрахуем взятку!», «Вступайте в НРО сами, ведите клиентов».
Как никогда Василий Модестович испытывал искреннюю гордость.
В первый день он по-юношески волновался: получится ли? Поверят ли люди? С первыми посетителями он собирался поработать сам.
Ажиотажа и очереди не было. Лишь к 11 часам пришел первый робкий клиент.
Я хочу… А правда?
Да, да. Все именно так, мы страхуем то, что раньше было взяткой. И гарантируем то, что достигалось с их помощью. Ваши деньги наше решение. Не сомневайтесь. И главное – все законно!
Бланк полиса он заполнял от подергивающей руки. Буквы ложились неровно, местами чуть коряво. Внеся данные клиента в печатные формы, Василий Модестович самостоятельно выписал и квитанцию.
Все готово! Подписывайте.
Некоторая пауза:
И оплачивайте. Здесь, наличными.
Клиент проверил свои данные, расписался. Волнующий, кульминационный момент – достал бумажник. Отсчитывает деньги. Кладет их настол, забираетдокументы. Прощается, направляетсяна выход. Деньги целы, они на столе. Боясь расстаться с надеждой, Василий Модестович не трогает их. На правах фактического кассира он может взять деньги как выручку НРО, положить в сейф. Но взять-то их хочется как свои собственные, заработанные. До этого еще пара шагов. Рука тянется потрогать деньги, убедиться: да, ноткат преодолен – все! Но Василий Модестович заполняет документ о проведенных им лично по заказу НРО работах по экспертизе документации недавнего клиента, обосновывая тем самым выплату.
Лишь подготовив бумаги, подписав их, как руководитель НРО (заказчик) и одновременно как исполнитель, он трогает деньги. Осторожно, как бы украдкой, как будто спугнуть или обжечься опасается. Ожога нет, деньги целы, их можно положить в бумажник: сработало! Кружится голова, но это в плюс: стоявший на голове мир вновь стал на ноги.
Национальная идея
Первым успехам первых НРО особо не поверили. Народ толпами не валил, напротив, лишь отдельные оптимисты, рассчитывающие получать деньги от НРО чиновники за руку, порой почти силой тащили в НРО своих бизнес-партнеров. Сами шли лишь немногие азартные коллекционеры способов антинотката: раньше щук ловили, почему бы в НРО не сходить. Но посетители оплачивали страховку и нежданно быстро решали свои проблемы. А получившие страховку чиновники как дети радовались деньгам, больше даже не им самим, а возобновлению процесса. В их понимании мир вернулся на круги своя, жизнь налаживалась. Не очень громко, как бы опасаясь сглазить удачу, первые клиенты НРО делились радостью с окружающими. Через неделю масса успеха стала критической. Страна узнала: антиноткат существует! Об НРО говорили все и всюду. Они стали даже не сенсацией, они стали национальной идеей.
Возглавляемая бывшим президентом комиссия все еще продолжала работу над концепцией НРО и разработкой новой системы законодательства. Помимо нее ключевые экономические ведомства и отраслевые министерства пытались формировать общие нормативные поля в своей сфере регулирования. Но и они не успевали за развитием ожившей экономики.
Замысел НРО овладел широкими массами, НРО шагнули в народ, а о комиссии все забыли. На старом, непаханом под нашурегуляцию нормативном поле НРО стали расти, как грибы после дождя. Через несколько месяцев они действовали в большинстве сфер регулирования. Действовали при недостаточности нормативной базы, непродуманности механизмов и непрописанности процедур. Бюрократические таланты, долго бившиеся об стену, будучи неспособными перехитрить ноткат, теперь, благодаря НРО, вырвались на оперативный простор. И живое творчество бюрократических масс всколыхнулось. Чиновники легко, порой с изяществом конкретизировали НРО в своей сфере. Не мудрствуя, не зацикливаясь на построении стройных схем, чиновники создавали самые простые схемы работы НРО. Неизменной во всех НРО была самая суть: сбор страховых платежей и их дележ между чиновниками через негосударственные структуры. То, что бывший президент и «Единая Страна» никак не могли решить на общегосударственном уровне, легко решалось на локальном. Решалось самым незатейливым образом: если некие правовые нормы мешают функционированию НРО – просто игнорируй эти нормы. На этот счет сложился полный неписаный консенсус, избирательное правоприменение для российского чиновника ‒ вещь привычная. НРО создавались, начинали работать. Ноткат отступал, точнее он стоял на месте, а жизнь обтекала его с боков.
В разных сферах складывались часто очень непохожие друг на друга механизмы работы НРО.
НРО для гаишников. Все водители в дополнение к полису ОСАГО должны купить полис страхования ответственности на случай совершения административного правонарушения. Санкции за отсутствие полиса самые суровые – от лишения прав до конфискации автомобиля. Страховка при этом не избавляет от оплаты возможных штрафов. Штрафы – в бюджет, а страховые суммы – в НРО, которая делит их между инспекторами пропорционально начисленным штрафам. Некоторые НРО попытались упростить, не заморачиваться со страхованием, взыскивать повышенные штрафы и делить прибавку между инспекторами. Но нет, в этом случае срабатывал ноткат, прибавка терялась. Ключевым в преодолении нотката оказывался именно принцип страхования. С позиций правозащитников (если таковые бы имелись, но их не было), схема некорректна, нарушитель ПДД оплачивает штраф дважды: страховка и сам штраф. Но корректность водителей не интересовала, важным было то, что инспекторы перестали свирепствовать. Показав полис, ты вправе рассчитывать на снисходительное обращение.
Но творчество разработчиков НРО при ГИБДД не ограничилось страхованием. Удовлетворив первичные базовые запросы инспекторов, функционеры НРО занялись дальнейшим повышением безопасности дорожного движения. Гарантия оплаты штрафов за водителей со стороны НРО – это хорошо, но еще важнее уверенность в профессионализме водителей. Передовые НРО задумались о введении обязательной перед заключением договора страхования аттестации водителей. То обстоятельство, что водители проходили подготовку и экзамен при получении прав, не должно отвлекать: эта процедура обязательна для получения прав и осуществляется государственными органами. Аттестация же проводится некоммерческой организацией в добровольном порядке лишь для желающих в нее вступить. Не хочешь вступать – не проходи аттестацию, никакого нарушения прав нет и в помине. То обстоятельство, что без добровольного вступления в НРО нет полиса и соответственно возможности эксплуатировать автомобиль, не должно отвлекать от главного – заботы о спасенных человеческих жизнях. Если спасем хоть одну – все не зря, а правозащитники пусть ходят пешком. Впрочем, повторимся, никаких правозащитников старого образца не наблюдалось, главное в борьбе за права человека и гражданина сегодня – это уберечься от нотката. Аттестацию первый раз проводили бесплатно, вот только пройти ее с ходу мало кому удавалось. Перед пересдачей – обязательное платное обучение, по его итогам – платный экзамен. Если не сдал повторно – пересдача через два месяца, платное обучение по желанию, полис получить, не пройдя аттестацию, можно, но страховой тариф в несколько раз увеличивается против базового. И все сугубо добровольно – не хочешь аттестовываться и платить высокий тариф – не надо, ходи пешком и экономь деньги. Подобные простые принципы страхования и дополнительной подготовки использовались во всей контрольно-разрешительной сфере. НРО налоговиков и пожарных, экологов и санитарных врачей, инспекторов различных надзоров различались предметом страхования и тематикой обучения и аттестации. Эти НРО возникли рядом с соответствующими контрольными структурами, восстановили и легализовали имевшие место до нотката взяткопотоки, преобразовав их в страховые платежи.
Инымобразом сформировались НРО в сфере госзакупок. Все потенциальные участники рынка должны иметь допуск соответствующего отраслевого НРО: строительного, химической или пищевой промышленности, приборостроения и.т.д., вплоть до НРО поставщиков китайской электроники. Вступление в НРО требует предквалификационного отбора и поэтапной оплаты страховки. С отбором все привычно: оплати услуги обучения, сдай экзамены и имей соответствующий документ. А страховать надо сначала заявку на конкурсные торги, позже – ответственность за исполнение контракта. Первую страховку в 1-3 процента от суммы будущего контракта – невозвратную оплачивают все участники торгов. Это плата за участие, в ней сбывалась старая мечта чиновника – взять со всех претендентов одинаково и выбирать из них объективно лучшего. Платежи за полисы копятся в НРО, идут на выплаты снабженцам. Чиновник объективно заинтересован в максимальной конкуренции: чем больше он привлек поставщиков, тем больше денег аккумулируется в НРО. В некоторых НРО поставщикам предлагалось посоревноваться по поводу размера страховки: чем больше он готов заплатить, тем больше уверенности в его состоятельности и надежности. Но все же в основу выбора победителя торгов старались брать критерии цены, сроков, условий поставки обслуживания и качества товаров. На втором этапе победитель должен страховать риски исполнения контракта. По договору страховая компания при НРО обязуется оплачивать возможные пени и неустойки при исполнении контракта. Страховая сумма небольшая, но невозвратная. Альтернативой полис можно заменить возвратным денежным залогом. Но его сумма существенно больше, как и вероятность применения пени и штрафов. В первом случае проверяющий исполнение контракта чиновник сразу видит: поставщик подстраховался, небольшую денежку заплатил заранее. Во втором ‒ поставщик выглядит в глазах чиновника излишне самоуверенным и жадным и заслуживает строгого, даже придирчивого подхода, и у залога есть все шансы стать также невозвратным.
Существенно иным образом формировались НРО для силовиков. В той части борьбы с серьезными уголовными преступлениями пришлось приложить немалые усилия для определения предмета нашерегулирования. В доноткатное время коррупционный рынок выглядел просто: силовики ловили и привлекали к ответственности реальныхи придуманныхнарушителей закона, часть из которых освобождали за взятки. При этом, совершив серьезные преступления, откупиться было непросто. В период нотката шли массированные облавы и репрессии на всех граждан без разбора, будь они преступниками или нет. Как здесь применять принцип страхования НРО: вовлечь не выявленных преступников в НРО невозможно, выявленных же преступников надо все же не страховать, а сажать, страховать всех граждан на предмет риска не стать преступниками – это явный перебор. Но и оставлять борцов с реальной преступностью без страховой подпитки тоже недопустимо. Не сразу, но решение было найдено: страховать административную и гражданскую ответственность собственников по защите граждан от возможных преступных действий. Ограничиваться простой ловлей воров, бандитов, террористов и наркоторговцев силами ФСБ, ФСКН и МВД – это позавчерашний день. Борьбу с угрозами следует сделать массовой, вовлечь в нее широкие слои предпринимателей. Ввести обязанность (и вменив административную ответственность!) собственников помещений (для начала общественных: кафе, кинотеатров, больниц, вузов, офисных зданий и пр.), принимать меры антитеррористической, антинаркотической и антикриминальной направленности. А именно: контролировать доступ в помещения, устанавливать тревожные кнопки, приобретать натасканных на наркотики собак, проводить обучение сотрудников о противостоянии террористам, разработать регламенты действий сотрудников в случае террористической угрозы – тематика возможна очень широкая. Для разработки антитеррористических мер собственники помещений пусть обращаются (естественно, небесплатно) к специалистам, которые разработают перечень соответствующих мероприятий, другие специалисты оценят его, проведут экспертизу их достаточности, третьи выполнят требуемые действия. МВД и ФСБ будут контролировать все эти процессы, но во избежание коррупционных мотивов не непосредственно, а через НРО. В НРО должны вступать собственники всех помещений. Вступительные и членские взносы – на текущие операционные расходы, платежи по страхованию административной ответственности ‒ на выплату доплат правоохранителям за консультирование, планирование мероприятий по безопасности и их экспертизу, финансирование антитеррористических учений. Результат антитеррористической подготовки – паспорт безопасности объекта. Приходя на объект с проверкой, правоохранители спрашивают такой паспорт, делаютв немотметку офакте проверки и со спокойной совестью уходят.
Паспорттребует ежегодного обновления, просроченный паспорт недействителен. Отсутствие паспорта антитеррористической безопасности или его просроченность влечет серьезную административную, а нередко и уголовную ответственность.
При всем разнообразии НРО во всех воспроизводились главные принципы НРО – сбор средств через страхование со всех участников рынка, аккумуляция их в НРО и персональные выплаты чиновникам в зависимости от активности. Именно это работало на обход нотката, именно это неукоснительно соблюдалось без всякого внешнего начальствующего контроля. В остальном бюрократия творила НРО по своему разумению. Придуманные высоким начальством юридические процедуры и нормативы где-то принимались в расчет, где-то игнорировались, где-то про них и знать не знали. Страна наверстывала упущенное, жизнь взяла верх над процедурами и нормативами. Полноценно контролировать и регулировать процессы создания НРО у власти не получалось, загнать живое творчество бюрократии в некие спущенные сверху унифицированные формы НРО было малореально и малоосмысленно. Видя это, и.о. президента проявил несвойственные ему подходы и издал Указ о свободе бюрократического творчества по созданию НРО, подобно тому, как Ельцин в свое время издал Указ о свободе торговли. Но свобода не стала вседозволенностью. На полный самотек процесс НРОизации все же не отпустили. Держать всех в тонусе и при нужде наказать любого, согласно Указу, призвано было Всероссийское НРО при Генеральной прокуратуре. Оно выполняло две основные функции: во-первых, как и всякое НРО, размягчало гибельную для страны принципиальность и непримиримость прокуроров и, во-вторых, возвышаясь над остальными НРО, давало власти рычаги контроля.
Русское экономическое чудо
Уже через несколько месяцев положительный эффект деятельности НРО стал весьма ощутимым. Прежде всего, переменилась сама бюрократия. Устав быть кровожадной и жестокой, благодаря выплатам (даже перспективе выплат!) от НРО, чиновники к всеобщему (и даже собственному!) удовольствию обрели приятный человеческий облик. Поинтересовавшись у посетителей (проверяемых) о членстве в НРО и получив утвердительный ответ, они проявляли к ним внимание и готовность содействовать. С нечленами НРО, впрочем, общались тоже вежливо, точнее – холодно-вежливо. По большей части еще вчера непримиримо враждовавшие с гражданами и друг с другом чиновники радовались возможности обрести мир. От всеобщего озлобления они, подобно маятнику, качнулись к открытости и радушию. Перемены в бюрократии были должным образом оценены и гражданами. Значение НРО для обретаемого умиротворения было очевидным, и соответственно, не быть членом НРО, не платить чиновникам становилось попросту неприличным.
В возрождающую экономику вместе с нормальными человеческими отношениями возвращались и деньги. Несмотря на всеобщее обнищание в период нотката, некоторые граждане сумели сохранить их в тайниках и стеклянных банках. Возвращались в Россию и выведенные за рубеж еще в доноткатный период средства. Но основные инвестиции Россия получила как пристанище международного серого капитала. Борясь с отмыванием денег и коррупцией, парламенты западных стран очень сильно осложнили жизнь обладателям серых денег. Российские же власти, ранее соблюдавшие приличия касательно отмывания денег, теперь их демонстративно отбросили. Ноткат свел почти к нулю капитализацию активов в стране, и операции с ними сулили большие прибыли. И главное, в стране вновь стало возможно «решать вопросы», экономическая жизнь стала предсказуемой и рациональной. Исходно затратность нашегорегулирования для бизнеса была ниже коррупционных издержек доноткатного времени. И серые деньги ломанулись в Россию. В стране начался бурный компенсационный рост. Восстанавливались сферы услуг для бизнеса и населения, строительство, производство продуктов питания, несетевая торговля. Но особо динамично, притом с нуля, формировался сектор услуг для НРО: страхования, обучения специалистов и сертификации предприятий на соответствие требованиям НРО, услуг по разработке документации, проведению формализованных процедур. Этот пребывавший ранее в полулегальном, подавленном состоянии рынок бюрократических услуг оказался теперь локомотивом роста.
Успехи России быстро сказались на ее международном имидже. Страну перестали считать заразной, и она вернулась в мировую политику. Близкие ей по коррупционному духу страны ближнего зарубежья, Азии, Африки и Латинской Америки с большим интересом смотрелина столь успешную нашерегуляцию и активно стремились к развитию двухсторонних отношений. Даже Украина и Грузия со скрытой завистью изучали российский опыт.
Но дальше вежливого интереса дело не шло. Переход на принципы нашего регулирования был слишком кардинальным, не пройдя тяготы нотката, решиться на пересмотр всей системы права никто не решался. Тем более что правовая модель нашегорегулирования не в полной мере соответствовала членству в ВТО, МВФ, других международных экономических институтах. Переход на российскую модель не мог быть благосклонно принят и в столицах западного мира. Выгод от перехода в глазах правящей элиты коррумпированных стран было недостаточно.
Но интерес к российскому опыту был живой и неподдельный. Россию вновь стали приглашать на международные саммиты, она возобновила участие в спортивных и культурных мероприятиях. Страна снова стала притягательной для иностранцев. Возвращались кавказские предприниматели и китайские торговцы. Вновь ехали авантюристы всех мастей. Потянулись в Россию и гастарбайтеры, ожили стройки, наполнились товарами магазины, от покупателей не было отбоя.
Западные аналитики, привыкшие оперировать формальной стороной дела, наблюдали, что благодаря бурному развитию сугубо рыночного в их понимании института СРО (переименование в НРО ими в расчет не принималась, а точнее – не понималась), Россия сумела преодолеть пропасть нотката. Особенно удивительным им казалось, что у русских получалось налаживать жизнь в стране на новой основе, избавленной от банальных взяток. Полное освобождение от коррупции явилось уникальным в мировой истории: даже в передовых в этом отношении США или Новой Зеландии нет-нет да всплывет коррупционный скандал, а здесь, в неразвитой России, признанный безусловный ноткат, сопровождающийся бурным ростом благосостояния и благополучия. Как ни крути, приходилось соглашаться, что Россия оказалась впереди планеты всей не только в балете. Международные рейтинговые агентства оказались вынуждены поднимать свои оценки РФ по самым разным критериям. Начинали поговаривать о русском экономическом чуде.
На таком фоне прошли президентские выборы. Владимир Викторович победил на них с советским результатом – 99 процентов. И не случайно: свой успех, эйфорию избавления от нотката и начавшийся экономический рост страна связывала с ним. Западу же предстояло вынужденно признать еще вчера недемократического и нелицеприятного для себя российского лидера творцом новой, передовой относительно самого Запада экономической модели. Он вполне охотно играл новую роль, выступая на международных конференциях и раздавая интервью. Основой успеха Владимир Викторович обозначал сочетание мирового опыта с бережным отношением к национальным скрепам. Экономический рост на основе национальной адаптации передовых рыночных институтов, дополненный традиционным для России консерватизмом, – основы вполне привлекательной, цивилизационной модели развития. На фоне усталости европейцев от собственной толерантности это серьезная заявка на мировое идеологическое лидерство. Москва снова грозила стать третьим Римом.
На самом деле в России все было куда прозаичнее. Новый хозяйственный механизм был прост. Все ранее замешенные на взятках государственные функции дополнили нашерегулированием через НРО. Которые структуры некоммерческие, но и не властные. Значит, понятие взятки к ним неприменимо. Но контролировать и брать за это деньги – пожалуйста. Проконтролируем, недостатки выявим – уже это на платной основе, а дальше поможем их устранить. И тоже не бесплатно. Как устранят – проверим еще раз, и снова, будь добр, заплати. Чтобы меньше ошибались и лучше документы готовили – проведем обучение и аттестацию с сертификацией. Зачем взятки при такой жизни? Но внешне – бюрократии самый минимум, коррупции нет совсем.
Формально по уровню госвмешательства и госконтроля Россия стала самой либеральной страной в мире. Число чиновников и расходы бюджета на их содержание радикально сократились. Постепенно НРО дополнили все контрольные органы, их сотрудники взяток не берут, вместо этого оказывают платные услуги. Как чиновники, они только за государеву зарплату работают, как сотрудники НРО ‒ доплаты получают. Помня ноткатные времена, предприниматели и граждане охотно оплачивают услуги нашерегулирования. Саморегулирование, нашерегулирование или ихрегулирование, либерально оно или нет – людям это без разницы. Главное ‒ ноткатный беспредел ушел.
В итоге ноткат не победили, не устранили. Просто откат заменили
НРОизацией. В российских условиях рыночный институт СРО мутировал в НРО и стал новым негосударственным органом государственного регулирования. Сфера функционирования и число НРО быстро расширялись. Уже через год после запуска процесса они существовали во всех сферах. Обрастали штатами, причем большинство сотрудников были совместителями – действующими чиновниками соответствующей отрасли регулирования. НРО – явление некоррупционное, структура некоммерческая, взято из опыта передовых демократий – подозрения в коррупции, опасения возможных конфликтов интересов неуместны. Совместительство в НРО для чиновника столь же невинно, как вполне легальная подработка чтением лекций, занятие писательством или научной деятельностью. Разрастаясь, НРО становились сопоставимыми с профильными государственными структурами. Формировался второй, негосударственный уровень госконтроля и регулирования. На взгляд ортодоксов-экономистов, формировавшаяся в стране экономика была кривая, но их мнение никого не интересовало, главное – экономика работала работает!
«Guten Tag, Алекс!
Не прошло и года, как я писал тебе, что СРО никому не нужны и влачат нищенское существование. Не прошло и года – но свершилась революция! СРО вывели Россию из бездны нотката. Как это получилось, кто смог это сделать, я не знаю, у нас считают это заслугой президента. Впрочем, я не о том. Важно, что российские НРО сильно отличаются от своего прообраза. Ты видел решение в том, чтобы отменить бюрократический контроль и ввести саморегулирование. Сделали по-иному. Ввели саморегулирование и оставили бюрократический контроль. Получилось так называемое (бюрократами) нашерегулирование. Вывернуто наизнанку – но работает! Из безобидного немецкого СРО получилось средство, вылечившее страну от главной беды XXI века – нотката.
Я долго размышлял об этом. Авторитарный режим, отсутствие политической и экономической конкуренции, господство бюрократии во всех сферах общественной жизни, полностью подконтрольные ей СМИ – вот что явилось условиями переформатирования СРО в НРО. В конкурентной среде такого случиться не может, саморегулирование останется саморегулированием. Если у вас вдруг случится ноткат – нашерегулирование вам не поможет, у вас не удастся пристроить его к чиновничьему аппарату. В российском же обществе, где бюрократия монопольно господствует, она очень плодотворно переработала идею саморегулирования. А заодно модель государства. Еще никогда Россия не была так далека от Запада по своему…
На этом письмо обрывалось. Автора изъяли из интернета, привлекли к работе на ФСБ, всю его дальнейшую работу засекретили.
Спасительный аутсорсинг
Об авторе идеи НРО, как, впрочем, и авторе нотката – бывшем президенте никто не вспоминал. Действующий президент аккуратно задвинул его: в правящие вывел партию Чирковского, возглавляемая бывшим «Единая Страна» усилиями аппарата самораспустилась, комиссия по НРО переформатировалась в Фонд антинотката, потеряла государственный статус и финансирование. Будучи во главе этого фонда, бывший президент руководил теперь лишь десятком сотрудников. Он видел: его идея шагнула в народ и спасла страну, но переросла автора, которым он считал себя. С грустью замечал: НРО растут и развиваются по какой-то своей внутренней логике, мало считаясь с его замыслами.
Бывший президент отнюдь не опустил от обиды руки, он продолжал работать. Вера в себя, в свою исключительность, ни много ни мало, историческую роль вновь ожила в нем. Теперь он надеялся дополнить НРО чем-нибудь очень существенным. Надо мыслить позитивно, развивать идею, открывать новые горизонты и уже на этой волне надеяться на признание и благодарность. Ища полезную новизну, он привычно погрузился в интернет. С завидным усердием бродил с сайта на сайт, читал, участвовал в форумах. Усваивая и обобщая информацию, он обозначил слабое место формирующегося механизма нашерегулирования: высокая загруженность бюрократии практической работой. Чиновникам приходилось тратить очень много времени на непосредственную организацию управляемых процессов, подготовку справок, обработку информации, написание документов и прочие чиновничьи труды. Возможностей к самому важному – контролю – не хватало.
И удача вновь улыбнулась бывшему президенту, он сумел найти
в интернете искомое решение: аутсорсинг. Широко практикуемый на западе, аутсорсинг предполагал передачу всей практической работы на подряд коммерческим структурам. При правильном применении он мог оказаться прямо-таки мечтой бюрократа: позволял снять с себя ответственность и реальные заботы, но при этом сохранить, даже расширить свои полномочия и поле контроля. Сомнений в полезности аутсорсинга для развития нашерегулирования не было. У бывшего оставались возможности непосредственно обратиться к СМИ и через них обнародовать идею, четко фиксируя свое авторство. Можно было попытаться вернуть если не власть, то влияние, можно было рассчитывать если не на благодарность россиян, то как минимум на прощение за ноткат. Но он не стал делать ничего подобного. Он принес аутсорсинг действующему президенту. Тот оценил и… присвоил идею.
На суверенно-демократической российской почве западную модель аутсорсинга упростили и адаптировали. Его использование ознаменовало следующий этап развития постноткатного хозяйственного механизма. Смысл российской версии заключался в максимально возможной передаче всех практических функций бюрократии на контрактной основе бизнесу. То, что чиновник раньше делал сам за зарплату плюс взятки, то, что он не хотел делать при ноткате за одну лишь зарплату, то, что он в постноткатное время делал за зарплату и выплаты от НРО, теперь он не делал, но зарплату и выплаты от НРО получал. А делами занимался привлекаемый на контрактной основе частный бизнес под неусыпным контролем бюрократии и НРО. Передача функций управления бизнесу, несмотря на отсутствие коррупции, происходила упорядоченно, регламентировалась специальными положениями. Они не носили общегосударственного масштаба и разрабатывались самими структурами, передающими функции. Регламентированы были только принципы передачи: прозрачность, состязательность претендентов, детальная отчетность о ходе выполнения работ по аутсорсингу. Выиграв по конкурсу, к примеру, право регистрации автотранспорта, предприниматель должен был отчитываться о выполнении перед передавшей функцию бюрократической структурой и НРО.
Благодаря аутсорсингу чиновник оказался избавлен от большей части своих прежних обязанностей. Делать что-либо непосредственно было признано для слуг народа недопустимой тратой их драгоценного времени. Чиновникам оставили самое сложное и ответственное – контроль. Напряженность и ответственность их труда выросла, это требовало соответствующих компенсаций: увеличения зарплат, удлинения отпусков, снижения пенсионного возраста и пр. В новых условиях это оказалось возможным сделать не напрямую. Во-первых, бюджет оплачивал содержание бюрократии непосредственно, с тем чтобы она просто была в качестве, скажем, гаранта стабильности. Во-вторых, бюджет оплачивал непосредственное выполнение частым бизнесом по аутсорсингу функций госуправления и оказания госуслуг, разгружая чиновников от весомой доли работы. В-третьих, частный бизнес оплачивал услуги НРО по контролю за ним, а НРО, в свою очередь, доплачивала чиновникам. Все при деле, все при деньгах. Бюрократия процветала при полном отсутствии коррупции. Околоуправленческий сектор вновь бурно разрастался числом и доходами. Специалисты НРО и включенный в аутсорсинг частный сектор сочиняли нормативные акты, сводили статистические показатели, оказывали госуслуги, занимались обучением и аттестацией. Бюджет, НРО и частный сектор платили друг другу, и это обеспечивало экономический рост. Прирост ВВП происходил за счет роста услуг НРО и аутсорсинга, экономика увеличивалась за счет внутреннего рынка, доля нефтегазодобычи в экономике сокращалась, а услуг НРО и аутсорсинга ‒ расширялась. Во всех предприятиях, учреждениях и особенно в НРО появились специалисты, занятые только лишь процедурами аутсорсинга и нашерегулирования. Роль таких кадров возрастала, как и значимость их труда для предприятий и учреждений. Их труд требовал должным образом оборудованных рабочих мест, выдвигал высокие требования к квалификации и предполагал достойную оплату. Рядом с сектором НРО, занятыми аутсорсингом предприятиями, быстро сформировалась система подготовки и переподготовки кадров, рынок соответствующего программного обеспечения.
Кому-то могло бы показаться, что заменившая коррупцию система НРО и аутсорсинга обходится обществу дороже предшественницы, отмененной ноткатом коррупции. Но только не бюрократии: ведь расходы эти – на себя любимую. Вдобавок они одновременно и формирующие валовой продукт доходы. Рост этих расходов означает рост экономики, причем самой ее продвинутой части. Развивается внутренний рынок передовых услуг, страна слезала с нефтяной иглы.
Период стабилизации, пережитый в 2000 годы, сменился периодом расцвета, новое русское экономическое чудо стало признанным всеми фактом. Очередное российское поднятие с колен и расправление плеч пока еще не требовало самоутверждения через агрессию в адрес соседей. Успехи всегда притягательны, принуждать другие страны к любви не пришлось, авторитет страны динамично рос без этого. Даже Украина, видя успехи России, стала поворачивать голову от Европы на Восток.
И это вполне закономерно: экономика НРО и аутсорсинга постиндустриальная – воротнички у всех белые, все с компьютерами работают, производит вполне экологичный продукт – бюрократические тексты на бумаге и электронных носителях. А страна богатеет, граждане очень даже довольны. Впервые за тысячелетнюю историю Запад был вынужден признать: Россия впереди, у нее должно учиться.
Торжество западных по происхождению институтов отнюдь не означало возрождения либерализма. Скорее напротив, благодаря ноткату концепция суверенной демократии дополнилась идеей бережного отношения к национальной самобытности, под которой негласно понималась некая лояльность, готовность русского человека дать или взять взятку. Называть напрямую национальной скрепой или чем-то подобным склонность к коррупции стеснялись, но назначенные свойственными российскому народу коллективизм, бескорыстие и готовность делиться выдвигались основой нашерегулирования. Эти черты русского (российского) человека признали частью национального характера, источником национальной силы и самобытности, значимость которой в глазах большинства россиян стала вновь велика. Признанные успехи России укрепили осознание страной и ее лидером собственной исключительности.
Несмотря на очевидность, никто не отождествлял коррупцию и нашерегулирование. Никто не использовал старых слов «откат», «взятка» и им подобных. Страховые выплаты, гонорары, НРО – термины все западные, из либерального лексикона. Но никакого либерализма, как и других -измов, в головах людей не наблюдалось. Один лишь прагматизм.
При этом в самой России словесных восторгов было немного. Страна слишком устала от разговоров и обсуждений, все стремились жить, работать и зарабатывать. За исключением тех, для кого работой было именно поговорить.
Дежурный по стране:
«Да будет славен русский гений! Смотрите: ноткат пришел к нам из Европы, с Запада. Оттуда же и СРО. И то и другое для страны вред и гадость. Но русский умелец германскую блоху подковал, она превратилась в НРО и ноткат покусала! Слава России – умельцам слава!»
Но не все было так безоблачно. Рост новых секторов НРО и аутсорсинга отнюдь не умалял значения сырьевых отраслей. Продажей ресурсов за рубеж финансировался обеспечивающий товарное наполнение растущих доходов импорт. Для специалистов не были секретом некоторые диспропорции экономического роста. Внутрироссийское производство не могло конкурировать за трудовые ресурсы с НРО, экономика все больше превращалась в не производящую ничего, кроме услуг контроля и управления, систему. Работающие в ресурсной сфере НРО занимали ведущее место в экономике. Избыточность относительно материальных потребностей доходов граждан создавала финансовый пузырь на рынке недвижимости и финансовых инструментов. Окрепший рубль начинал негативно сказываться на внешнеторговом балансе. Тем не менее, несколько лет страна жила в довольстве и спокойствии, а ее президент ощущал себя лучшим правителем за всю историю России.
Появление некоторых внутренних проблем было усилено стараниями недругов страны. Провал нотката, успех НРО давно вызывали злобу у американцев и западных европейцев. Вкупе с саудитами они применили старое оружие – обрушили цены на нефть. Если бы такое случилось раньше, в предноткатный период, то финансовые ограничения стимулировали бы борьбу с взятками, точнее – за взятки. Особо наглых, бравших не по чину взяточников сажали бы, запугивая остальных. Теперь же ничто подобное не было осуществимо. НРО и аутсорсинг были легальным и системообразующим явлением. Уменьшить расходы на них означало подорвать не только экономическую, но и социальную стабильность. Однако выручка от нефти и газа стала сокращаться. Это вызвало падение курса рубля, доходов, кризис на рынке недвижимости и рост розничных цен. Вынужденно сократились и финансовые потоки нашегорегулирования. Предприятия новых секторов экономики были вынуждены увольнять сотрудников. В стране стала наблюдаться некоторая напряженность. Потерявшие должности и доходы люди снижали почти стопроцентные рейтинги власти, начинали вслух говорить о своем недовольстве. Владимир Викторович, только что вновь избранный на пост президента, ощутил опасность цветной революции. И привычным, обкатанным образом нацелился на внешнеполитический успех. На этот раз главной мишенью была ни много ни мало, сама Америка. Начали, впрочем, привычным образом ‒ с Украины.
Ответный удар
За несколько лет, в течение которых Россия занималась внутренними проблемами, на Украине произошли заметные перемены. Военное положение просуществовало недолго, президент отменил его вскоре после замирения с Россией. На очередных выборах он проиграл выходцу из восточных регионов Туковичу, позиционировавшему себя умеренным политиком: наш путь – в Европу, но и с Россией надо дружить. Раньше он был Тыковичем, но поменял тюркское «ТЫ» на почти англосаксонское «ТУ» и очень активно участвовал во всякого рода европейских тусовках. Избегая антироссийской риторики и возобновляя экономические связи, он старался наладить отношения с восточным соседом. Но привычная схема кормления от двух маток не работала: и Европа денег давала мало, и российский лидер был очень зол на Украину, не проявляя желания оплачивать стремившуюся укрепиться российско-украинскую дружбу. Экономика незалежной при этом постепенно деградировала, уровень жизни граждан снижался.
Тем опаснее и эффективнее должен был оказаться карающий удар России. Удар бескровный, более того, абсолютно не военный. Без использования «вежливых людей», удар не по зданиям, аэропортам или промышленным объектам. Удар «мягкой силой», удар по образу жизни, удар ноткатом. Еще в период недавней «горячей» войны с Украиной, а точнее захвата Харькова пророссийскими кавказцами, выявилось, что ноткат вызывался не самой оккупацией украинских территорий, а простым наличием символов российской государственности (флаг, герб, исполняемый гимн). Повсеместным он не был, но достаточно было вывесить российский флаг у себя дома, даже в подвале, на флагштоке стадиона или центральной площади, и это поражало коррупцию на прилегающей территории, как правило, в пределах прямой видимости, десятки чиновников и целые учреждения внезапно лишались взяткоспособности.
Теперь, после недавней войны, связи двух стран стали оживать, а во многих местах происходили всплески внезапной любви к России. Символика РФ как-то вдруг стала обнаруживаться в массовом порядке во всех областях Украины, в крупных городах и райцентрах. Местные власти флаги снимали, гербы закрашивали, трансляцию гимна прекращали. Но делали это без фанатизма, просто не пристало в незалежной другую страну славить. Вне явной связи с этим на Украине появились и повсеместные кратковременные вспышки того, что в России называли ноткатом. Чиновники незалежной вели себя аналогично российским. Бюрократы бурно негодовали, выгоняли, порой с применением насилия, клиентов, выбрасывали в окна документы, выбегали из кабинетов в коридоры и даже на улицы.
Долгое время конкретные причины всплесков нотката были непонятны украинцам. Связать их с фрагментарным появлением российской государственной символики догадались не сразу. Кто первым из чиновников в ноткатной злобе случайно порвал флаг соседней страны и сумел увязать с этим фактом удачно полученную взятку, доподлинно неизвестно, но публикация под заголовком «Хочешь взятку – порви триколор» в «Украинской правде» стала для чиновников руководством к действию. Недополучившие взятку массово и шумно, с демонстративными проявлениями самостийного патриотизма занялись поисками и уничтожением флагов и гербов. Связь «чем больший патриот, тем больший взяточник» никогда не была столь очевидной.
Впрочем, обнаружение и ликвидация российской флагов в присутственных местах не давали полного антиноткатного спокойствия. Герб можно было незаметно наклеить на внутренних дверках никогда не открывавшихся в чиновничьих кабинетах книжных шкафов, и это вызывало локальный ноткат у конкретного чиновника. Страдающие чиновники начинали было искать видимые российские флаги, но вскоре обнаруживали, коллеги спокойно работают, проблемы только у них. Причину такого нотката установить было порой очень непросто, взбешенные бюрократы перебирали все папки и книги в кабинетах в поисках российской символики. Действенной была лишь находящаяся на поверхности, заброшенная глубоко в шкаф книга с вложенным между страниц российским гербом никак себя не проявляла, но стоило чиновнику в поисках источника нотката извлечь книгу из глубин на поверхность, как она начинала антикоррумпировать. Источником вредоносного влияния могло оказаться что угодно: изданная в Киеве книга, содержащая фото российского лидера или Кремля, какой-либо подброшенный сувенир с гербом, а то и просто трехцветный галстук секретаря. Российскую символику можно было, не претендуя на точность, нарисовать – лишь бы похоже, но самое неожиданное – ноткат вызывала и советская символика, благо что лишь вновь изображенная. Портрет Ленина советских времен был безопасен, но свеженарисованные серп с молотом взяткам мешали.
Российская атака ноткатом начинались как агентурная операция. Наряду с проплаченными резидентами в ней участвовали и возжелавшие побороться с коррупцией в братской стране российские добровольцы. Но вскоре, когда механизм и значение происходящего стали всем понятны, к процессу присоединились украинские идейные борцы с коррупцией или просто жаждущие бескорыстно досадить чиновникам люди. Ноткатный террор резко усилился, стал воспроизводиться на бытовом уровне сам по себе. Заметные акции, такие как подъем российского флага на здании районной администрации, проводились силами агентуры из числа местных, имели масштабный эффект, но являлись административными правонарушениями и быстро прекращались властями. Мелкие же акции, такие как подбросить чиновнику портрет российского президента или нарисовать мелом серп с молотом на полу кабинета, компенсировали малый масштаб воздействия массовостью и приносили вреда ничуть не меньше. Выявить в полном объеме и тем более предупредить их было невозможно.
Обеспечив самовоспроизводимость процесса, российские спецслужбы сосредоточились на поражении ноткатом новых сфер. Российская символика обнаруживалась на пакетах с мукой и крупами, на изнаночной стороне галстуков, подкладке пиджаков, лампочках, батарейках, под пробками бутылок со спиртным. Вредоносными оказались не только российские товары. Казалось, агенты Кремля действуют во всех странах, подкупают производителей, заражают все несущими ноткат символами. Противостоять им оказалось сложным не только технически, но и с правовых позиций. Попробуйте обосновать запрет на ввоз из Китая лампочек с нарисованными звездами. Звезда не свастика, тем более что она присутствует и вгербе Китая. Пусть некаждая лампочка созвездой мешает взятке, но если их в кабинете несколько, да еще имеется бутылка пятизвездочного коньяка, то ноткат обеспечен.
Самым вредоносным оказался ноткатный кибертерроризм. Созданные в ФСБ вирусы через сеть проникали в компьютеры и заставляли их играть российский гимн. Или устанавливали бело-синекрасный триколор на рабочем столе компьютера. Особо неприятной была избирательность вирусов. Они могли долго не проявлять себя, но в самый трепетный момент совершения таинства взятки оживали и все портили. Представьте: в приятнейший момент передачи денег в кабинете самостийного чиновника раздается величественный гимн России, и деньги, которым начертано было стать взяткой, растворяются в воздухе. От злости некоторые чиновники разбивали мониторы. Обезопаситься отключением компьютера или ноутбука не удавалось, результат давало только полное отключение от сети и аккумулятора. Вредоносными, способными неожиданно включиться и исполнить «славься, Отечество» оказались и телевизоры. Попытки брать взятки вне кабинета помогали не очень. Вирус мог проявиться через мобильный телефон, бортовой автомобильный компьютер, любой используемый стороной взятки гаджет.
Всеохватывающего нотката, как недавно в России, в Украине не возникало. Ноткат носил очаговый, и к тому же непостоянный характер. Но массовость вспышек делала уязвимыми всех, через месяц-другой чувствовать себя защищенным не мог уже никто, а очень многие соприкоснулись с ноткатом непосредственно. Проблема не получила общегосударственного значения, как в России, но именно поэтому официальные власти не расставались с идеологией антикоррупции. Каждый чиновник был наедине со своим ноткатом: повстречавшись, искал и устранял причину. И нервно ждал следующего проявления. В отличие от привычной официальной борьбы с взятками ноткат был непредсказуемой борьбой без правил. И тем раздражал неизмеримо сильнее. Подстроиться, предусмотреть, защититься было нельзя, удар мог прилететь в любой момент. И не только в виде потерянной взятки. Бурное проявление эмоций по этому поводу, а также активный поиск российской атрибутики указывали: чиновник берет, а такое знание посторонних становилось чревато уголовным преследованием. Чиновники стали бояться искать, находить и снимать российские флаги. Становилось трудно откупиться, попавшись на мелкой взятке. Придешь к начальству или правоохранителям откупаться, а у тебя на смартфоне российский гимн заиграет. Вдвойне за такое получишь.
В среде бюрократии копились обособленность, озлобленность, отчуждение от начальства. Гарантированно стерильных мест не оставалось. «В России-то власть беду признала и на государственном уровне, старалась бороться с ноткатом. За своих старалась. Наши же все в антикоррупцию в угоду Западу играются, о нас нисколько не беспокоятся. Нельзя так, должно о своих заботиться, а если не свои, или не нужны – тогда не взыщите». Примерно такими были настроения чиновников. Их лояльность к киевской власти таяла.
Росла раздраженность и на клиентов: «Не получается взятку дать, так они и не расстраиваются, наоборот, радуются экономии. Нам плохо, а они веселятся, кое-кто даже злорадствует. Смартфонов все понакупили, как специально с ними ходят, подставить стараются».
Негативные настроения в чиновничьей среде копились и, как недавно в России, начинали давить на экономику и граждан. Негатив нотката проявлялся с разной интенсивностью в разных регионах Украины, происходило расползание явления с востока на юг, далее в центр и на запад. Самая высокая степень поражения наблюдалась в Донецкой и Луганской областях. Именно здесь кремлевские спецслужбы начали второй этап операции. Замученное бюрократией население требовало вернуть привычную жизнь, а значит, взятки. В областных центрах прошли массовые акции против навязываемой Украине Западом и Донбассу Киевом антикоррупции с предельно откровенным лозунгом «Верните людям взятки!». Власти очень желали бы вернуть требуемое, но не могли ни сделать, ни признаться в этом желании, а потому публично осудили митингующих. Их заклеймили коррупционерами и почему-то московскими агентами, хотя еще вчера официальный Киев обвинял Кремль в насаждении на Украине нотката. Зачинщиков постарались задержать, манифестации разогнать, но проделали это очень вяло, никого не напугали, а многих разозлили. Москва выступила в поддержку выступавших, назвав их борцами с коррупцией киевских властей. Поддержала материально и организационно. В Донбасс были направлены новые агенты, призванные нагнетать страсти и выступать зачинщиками беспорядков. Сделано это было не таясь, открыто. Российские агитаторы вещали на улицах об ужасах нотката, объявляя его источником Киев, ЕС и США, и о том, как хорошо жить в условиях нашерегулирования. Помимо агитаторов действовали и организаторы беспорядков. Возбужденные агентами группы людей начали блокировать административные здания, препятствовать работе правоохранителей, петь русские патриотические песни и грабить мелких торговцев. Киев явно провоцировали на жесткость к протестантам. И он повелся, блокированию здания ГОВД в Луганске был дан жесткий отпор, несколько десятков активистов задержали. В ответ недовольные начали формировать ополчение, ядром которого явились добровольцы из России. Появились и идеологи протеста, придавшие движению за возврат взяток вполне пристойный вид: мы не за коррупцию, мы против нотката, надо сделать как в России, организовать систему НРО. Киев считает это неконституционным – тем хуже для него. Требуем федерализации. Хватит избирать президентов-воров. Пора обрести достойного лидера, который не будет угождать Америке, а будет работать для страны и людей. Хватит терпеть засилье агентов Запада в СМИ.
Отношение властей к ноткатному терроризму было двойственным. Зная по российскому опыту о последствиях нотката, видя развитие у себя дома аналогичных процессов, понимая, что под ударом каждый, в том числе и сам правоохранители, они принимали меры против террора. Снимали российские флаги и гербы, привлекали к административной ответственности ноткатных террористов. Досматривая на границе автотранспорт, искали не наркотики и оружие – российскую символику. Но выступать открыто в защиту доморощенных коррупционеров, создавать им условия тоже было никак не должно. Разрешить противоречие как раз и помогло признание ноткатной атаки российской агрессией. Бороться за национальный суверенитет – дело правильное, даже если посягающая на него Россия искореняет на Украине коррупцию. Присылаемый к нам кусочками российский ноткат – это троянский конь. Побеждая нашу коррупцию, Кремль целится в нашу независимость. Украинские власти, сами того не понимая, вплотную приближались к принятию российской концепции суверенной демократии, признанию приоритета национального суверенитета, а точнее стабильности и спокойствия правящей элиты, над правовым государством.
Российская пропаганда ни в коей мере не признавала причастности к ноткатному террору. Это и не террор вовсе, ноткат отнюдь не завозится из России, это идущее из народа неприятие коррупции, движение простых людей, тружеников и налогоплательщиков против коррумпированной киевской власти. Вспышки нотката никак не связаны с обнаружением российской символики, обвинения России в забрасывании нотката в сопредельные страны ‒ клеветнические. Украинский ноткат имеет лишь украинское происхождение. Это проявление массового отрицания коррупции гражданами Украины. Борясь с ноткатными акциями, украинская власть жестоко борется с собственным народом. Преследуемые за антикоррупционные действия граждане – жертвы политических репрессий. Защищая возможность получения взяток, Киев сам осуществляет террор против собственного народа. Несмотря на некую кажущуюся противоречивость, у Москвы была безупречная нравственная и, главное, практичная позиция:
Коррупция ‒ зло, с которым надо непримиримо бороться. Ноткат – очень горькая пилюля от коррупции. Пущенный на самотек, он сам становится бедствием.
Из нотката есть два выхода: в войну всех против всех и в НРОизацию.
Не изобретайте велосипед, и тем более какой-то там байк.
Используйте наш выстраданный опыт – Россия готова помочь наладить нашерегулирование.
Применительно к внешней политике термин «нашерегулирование» звучал открыто экспансионистски, воспринимаясь как «их регулирование». Несмотря на усилия Киева, ноткат постепенно расползался по стране. Украина дестабилизировалась, причем не только в экономике и политике. Подорванной оказалась уверенность в верности самостийного выбора. В головы людей заселялась мысль о том, что прогресс теперь на востоке, западная антикоррупция – тупик, равняться надо на Россию. Пусть не присоединяться, но равняться точно. Для украинской государственности и идентичности равняться на Россию смерти подобно. Об этом аксиоматическом для истинного украинского патриота тезисе все больше забывали, Россия становилась почти примером для подражания. Что творилось в ней совсем недавно, помнили все, реальность подобного для Украины была также очевидна, и угроза эта столь существенна, что лишь немногие готовы были терпеть ноткат ради незалежности. Боязнь нотката пробуждала любовь к России. Страна вызревала к тому, чтобы попросить Кремль навести на Украине порядок, подготовить и ввести нашерегулирование.
Новый формат цивилизации
Отработав технику ноткатного террора на ближайшем соседе, Москва начала действовать и на других площадках. С использованием таких же технологий ноткатом были атакованы страны бывшего СССР, за исключением среднеазиатских. Сработало везде, даже в Прибалтике. В разной мере, но везде обнаружились сбои в работе государственной машины. А значит, несмотря на провозглашенные успехи в борьбе с коррупцией, она везде играла значимую роль в регулировании отношений власти и граждан. Негатив от нотката еще только начинал проявляться, но прибалты и грузины сильно закомплексовали: никакие мы не европейцы, все мы из СССР и клеймо это не соскоблить.
Прагматичные литовцы попробовали было запустить нашерегулирование, не доводя дело до нотката. Ничего не вышло. Мощные общественные возмущения попыткой встроить в литовскую идентичность нечто российско-советское воспрепятствовали нашерегулированию. Пытавшийся осуществить идею министр юстиции был вынужден уйти в отставку, парламент принял пространную декларацию, приравнивающую нашерегулирование и к коммунистической доктрине.
Зато в Белоруссии все сложилось удачно. Батька как будто бы ждал повода запустить нашерегулирование. Подготовленными оказались необходимые документы и механизмы, по команде батьки бюрократы запустили необходимые процедуры. Переход к нашерегулированию оказался максимально организованным.
Но пример Белоруссии не был показательным. В остальных постсоветских странах эффект от ноткатного террора был зависим от ментальной близости к России и интенсивности советских родовых пятен. Правящие режимы Армении и Молдавии оказалась самым слабым звеном и неофициальным образом уже просились в Россию. В Азербайджане ослабленный ноткатом правящий режим, напротив, попытался дистанцироваться от России, сузить контакты на уровне государства и граждан, найти опору в исламе. Получилось не очень: слишком много азербайджанцев работали на российский рынок и в самой России; местные же исламисты, почувствовав слабость светской власти, служить ей опорой не захотели и расправили собственные властные амбиции.
Ноткат стал проявляться и в восточной Европе. В сравнении с российским или украинским слабее, хотя такое прямое сравнение не было корректным. Если россияне и украинцы привыкли к хамству и саботажу со стороны чиновников, то поляки это воспринимали как неприемлемое. Сбои в работе бюрократического механизма, привычные для России, для чехов оказались губительными, а агрессивное поведение бюрократии не вписывалось в обычную жизнь венгров и хорватов. Ноткат пока не вызвал масштабных негативных явлений, так, мелкие разрозненные вспышки. Для экономики они были, по крайней мере, пока, досадными неприятностями. Но явление постепенно разрасталось, обещая серьезные проблемы в будущем.
Проблема, реальная уже сегодня, лежала в области социальной психологии. Ноткат высвечивал наличие большого количества остатков ненавистного социализма. Сама мысль о том, что советское прошлое и Россия оказывают реальное и сильное влияние на Венгрию, Румынию или Польшу, ввергала их граждан в полный ужас. Цена их европейского выбора, цена их усилий по десоветизации ничтожна, раз все выстроенные против российского влияния заборы, членство в НАТО и ЕС не помогают. Входившие в Восточный блок страны, уверенные, что прочно и навсегда избавились от влияния большого северного соседа, испытывали глубокое разочарование. Факт беспомощности перед Россией сам по себе был крайне болезненным, поднимал очень неприятные воспоминания недавнего прошлого.
Менялось поведение ранее не политизированной части граждан. Многие из них не помнили или забыли социализм и Советский Союз, но вполне актуально ненавидели национальную бюрократию. Они злорадствовали от нотката, смаковали проблемы чиновничества и оказались готовы активно продвигать ноткат. Взбодрились и политические маргиналы: призывы к посадкам чиновников, отставке правительств, сближению с Россией стали заметными явлениями.
В Европе формировался целый пояс нестабильности из стран, входивших ранее в СССР или сферу его влияния.
В США доминировало простое понимание проблемы: расползание нотката есть российская экспансия, нет никакого народного движения против коррупции, да, Кремль использует преимущественно резидентов, пробуждая в них жадность и мстительность, но это не отменяет внешнего происхождения нотката. Может быть, такой уверенности способствовали воспоминания о собственной ноткатной атаке на Россию.
Аналогично видели проблему и в Западной Европе. Недавняя открытая конфронтация с Украиной сформировала устойчивое восприятие России как агрессора. Сегодняшний ноткатный террор есть ничто иное, как продолжение той же политики другими средствами. Кремль активно атакует, причем теперь по всему фронту соприкосновения, пытается дестабилизировать соседей и выбить слабые звенья из единого фронта Запада.
Но обвинить Россию открыто и содержательно, и тем более доказать обвинения в ноткатном терроре, было крайне затруднительно. Экспорт нотката формально никак не мог считаться враждебной деятельностью. И террором его считать некорректно. Помощь в борьбе с коррупцией – это что – экспансия? И каким образом? Изображения Георгия Победоносца несут экспансию? Тем более что российские дипломаты гневно отвергали клевету об экспорте нотката, произносили пламенные речи в обличение коррупции прогнивших безнравственных режимов. И она, эта коррупция, там действительно была, ноткат ее высвечивал. В большом количестве имелись и граждане, рукоплескающие ноткату, участвующие в нем. Картина действительности больше соответствовала российскому видению. Вопреки обыкновению, Запад не мог обыграть Москву на идеологическом фронте, не получалось даже запустить осмысленную антироссийскую пиар-кампанию. Традиционный американский опыт действий в помощь союзникам состоял в отправке специалистов по развитию демократии, поддержке неправительственных организаций и институтов гражданского общества, влияние на общественное мнение через СМИ. Но в нестандартной ситуации в Восточной Европе американские специалисты по антикоррупции могли только подлить масла в огонь, требовались совершенно противоположные привычным методы поддержки коррупции и помощи взяточникам. К этому американцы оказались совершенно не готовы. Никак не срабатывал и арсенал полицейских средств. Выявлять и убирать из виду российскую символику не было должных правовых оснований, не говоря уже об организационных возможностях. Нельзя было выявить и изолировать всех «террористов», поскольку распространителями нотката мог оказаться любой недовольный бюрократией человек. Не было оснований привлекать к ответственности и проявлявших публичную активность сторонников нашерегулирования. Антиконституционных или нацистских призывов они не озвучивали, демонтировать национальные государства и войти в состав России не требовали. Но расползавшийся ноткат подрывал эффективность власти, стимулировал пророссийские настроения. Ни национальная полиция, ни американские спецслужбы не могли защитить от столь необычной ноткатной агрессии.
Все подвергшиеся ноткатной атаке страны были членами НАТО или принимали у себя ее воинские контингенты на временной основе. Но это также не давало защиты. Бомбить Россию было нельзя по статусу ядерной державы, а всех или все остальное бомбить было бессмысленно. Против России не удавалось даже сформулировать претензии, тем более что был непонятен предмет возможных ответных мер.
Фактически ни США, ни западные европейцы ничем не могли помочь объятым ноткатным террором странам. У последних была только одна реальная возможность избавления от локального, но ширящегося и стремящегося стать повсеместным, легко устраняемого, но еще легче возобновляемого нотката. Это формирование НРО по российской схеме. И опыт Литвы показывал: нашерегулирование нельзя запустить в отрыве от других элементов политического устройства России. Требовалось избавиться от равенства всех перед законом и выстроить авторитарную систему, обеспечить вертикаль власти, единство мнений в парламенте и СМИ, нейтрализовать оппозицию. Трудно представить, а тем более осуществить столь значимые перемены? Безусловно, так. Но радикальные европейские СМИ называли простой путь к этому: проведите референдум о присоединении к Российской Федерации, и один, первый раз обеспечьте требуемый результат. Вас наверняка примут, и московские специалисты быстро проведут у вас требуемые политические изменения.
Российская пропаганда работала очень активно и наступательно. Вы обвиняете Россию в противодействии коррупции? Да, мы против коррупции, хотя во внутренние дела других стран не вмешиваемся. Тем, кто не верит, можем предоставить возможность сравнения нотката, распространяющегося самостоятельно и с нашей помощью. Консервированный в банках ноткат у нас остался, желающим сравнить можем подбросить. Не сомневайтесь, разницу почувствуете сразу. Не клевещите на Россию, не разжигайте конфронтацию, лучше берите нашерегулирование – это реальное устранение коррупции. Можем прислать волонтеров, они вас обучат. Готовы дать наработанную документацию.
И такими прозаическими вещами кремлевские пиарщики не ограничивались. Ни много ни мало, они рисовали образ страны – спасительницы мира. Москва теперь даже не Третий Рим, Москва важнее Рима. Именно из Москвы идут судьбоносные для мира влияния. НРО – новый формат цивилизации. Мир погряз в коррупции, она не хуже раковой опухоли разъедает общество и экономику. Расползающийся по миру ноткат – это метастазы коррупции. Англосаксонский капитализм и общество потребления завели человечество в тупик. Маяк человечества – русская модель нашерегулирования. Выстраданная Россией новая парадигма общественного устройства только и способна дать людям достойное будущее.
Противопоставить себя остальному миру, приподнять себя над ним – дело для России привычное. И изможденное недавним ноткатом российское общество охотно приняло роль спасителя человечества. Страдать в муках рождения нового мира, ощущая себя пусть пока еще не признанным, но, тем не менее, мессией для россиян оказалось комфортнее осознания причинами недавнего нотката собственных пороков. Внутри страны идея нашерегулирующего мессианства была принята большей частью населения. Но редкий случай – слова русских для остального мира оказались не просто словами, за ними просматривались всем известные реальные успехи. Ноткатные неприятности и российская пропаганда еще не столкнули Восточную Европу в объятия Кремля, но многие люди начали не без симпатии смотреть на феномен нашерегулирования.
Принять эту модель означало отказаться от западной системы права и ценностей, принять идеологию Кремля. Действие, для политизированной части жителей Восточной Европы, конечно, совершенно недопустимое. Но прагматизм диктовал другое: стабилизировать ситуацию с развивающимся ноткатом без нашерегулирования, похоже, нельзя. В Восточной Европе Запад начинал проигрывать идеологическую конфронтацию.
Адресный сюрприз
Сами западноевропейские страны и англосаксонский мир ощущали себя перед ноткатным террором без особого беспокойства. Уровень коррупции у нас совсем невысокий, бытовая ‒ практически отсутствует, а ноткат страшен именно для низовой коррупции. И действительно, даже в восточной части Германии ноткат проявлялся очень слабо. Но Запад не знал, что ему приготовлен другой, адресный сюрприз. Восточная Европа – цель промежуточная. Мишенью главного российского удара были США и Западная Европа. Нанести его планировалось ментальным оружием. Разработка средств возмездия началась еще в годы нотката и не прекращалась в самые трудные для страны времена. Недостаточность финансирования, а основные возможности ФСБ расходовались на разработку противоядия ноткату, не позволила проводить масштабные разработки сложных и дорогих вариантов. На космические лазеры или геомагнитные установки денег не было, но именно это и заставило напрячься, сосредоточиться и сформировать очень креативный ответ. ФСБ придумала ноткат наоборот.
Нанести удар планировалось по социальной структуре западного общества, используя при этом слабое место противника – его политкорректность и толерантность. Ситуация была благоприятной.
Запад находился в смятении, уж очень непривычно было видеть впереди себя варварскую Россию. Русские победили коррупцию, они что, умнее нас оказались? Не может, не должно такого быть. Русские могут только плохо копировать, все творцы прогресса на Западе. Но отрицать русскую победу над коррупцией никак не получалось, она очевидна и реальна. Оставалось только признать эту победу негодной, неправильной. Иными словами, для успокоения общественного сознания необходимо было обесценить успех русских. Хоть они чтото там и победили, но это не есть хорошо и не есть прогрессивно. Побеждать коррупцию так, как это сделали русские, неверно, недемократично, неполиткорректно. Только такими мыслями могли себя успокоить привыкшие смотреть на Россию свысока Америка и Европа. Проблема была в бессодержательности подобных оценок, объективно обосновать пренебрежение было нечем.
Надо сказать, мысли эти витали в обществе не просто так, не совсем случайно. Они имели своих доморощенных носителей, но были тайно подогреваемы и оплачиваемы из России. Именно незаметная финансовая стимуляция СВР и ФСБ помогала сформулироваться и оформиться негативному отношению к российской победе над коррупцией. Она же подтолкнула левых западных либералов, которым Россия в пример никак не годилась, к следующему логическому действию. Для возврата пошатнувшегося мира требовалось еще вчера немыслимое, а сегодня необходимое: оправдать коррупцию. Поворот трудный не только психологически и, на первый взгляд, лишенный оснований. При всейинтеллектуальной мощи либеральной общественности поворот очень и очень проблемный. Неизвестно, смогли ли бы европейцы сами совершить такой мыслительный подвиг. Но российские спецслужбы, искусно скрыв авторство, вбросили в СМИ тезис: взяточники просто больны. И тем самым здорово помогла европейцам.
Вопрос, болен или здоров не берущий взятки чиновник, СВР и ФСБ разрабатывали еще в период поиска средств противодействия ноткату. Применительно к России был сделан однозначный и имеющий практическое значение вывод: не берущий чиновник болен и опасен для общества. При рассмотрении же европейского чиновника систему координат следовало поменять и признать нерациональным коррупционное поведение. Или, упрощая: взяточники – больные люди.
При внимательном рассмотрении этот тезис дает многое. Он не оправдывает коррупцию, он оправдывает коррупционеров. Взяточник поступает, безусловно, плохо. Но делает он это в силу болезни, а не по злому умыслу. Наказывать больных в корне негуманно, их надо лечить.
Если западное общество перестанет воспринимать взяточников как преступников и сочтет их достойными снисхождения и лечения гражданами, оно должно будет избавить их от уголовного преследования, заменить борьбу с коррупционерами их лечением и перевоспитанием. Бороться надо не с коррупционерами, а с негативными последствиями коррупции: сами взяточники не виноваты. Постепенно негативное восприятие коррупции следует трансформировать в толерантное: они другие, их надо принимать такими, как они есть.
Замысел СВР и ФСБ, суть ответного удара состояла в том, чтобы посредством закулисной пиар-кампании поменять отношение общества и государства к коррупционерам, сделать его толерантным, и тогда коррупция будет способна масштабнее паразитировать и разрушать устои общества.
Вред коррупции в России и на Западе проявляется по-разному. В России общество устойчиво благодаря всеобщему характеру взяток, именно поэтому они мало искажают рыночные механизмы: выигрывает тот, кто больше даст, а дать больше способен как раз самый активный и сильный, следовательно, в равных условиях выигрывает именно сильный игрок. На Западе же все поставлено с ног на голову: взяточников мало, успешными взяткодателями окажутся отнюдь не лидеры созидания, а асоциальные элементы, и они-то и окажутся в выигрыше. Для системы с доминированием позитивной трудовой этики «трудись честно, и тебе воздастся» легализованная коррупция будет особо разрушительна.
Дополнительный взрывной эффект даст этническая и конфессиональная неоднородность общества. Коренным европейцам оправдать представленного больным взяточника будет относительно несложно, но настроиться на личное участие в коррупции окажется существенно труднее. Приезжие из Азии и Африки не станут даже задумываться на тему морального или юридического оправдания взяточника, ответ здесь прост: дать или взять можно, не стоит попадаться с поличным. А если это оказывается ненаказуемым и способно принести бонусы, нового или недавнего европейца ничто не притормозит. Для многих коррупционные доходы окажутся столь привлекательными, что они сочтут верным даже отказаться от социального иждивенчества и пойти в чиновники. Для имеющих гражданство и владеющих языком это окажется осуществимым и будет даже приветствоваться наиболее толерантной частью коренных европейцев. Они наивно сочтут это проснувшейся гражданственностью и стремлением послужить новой родине.
Постепенно приезжие займут заметную долю должностей в муниципалитетах, полиции и других контрольных органах. При отсутствии антикоррупционного прессинга многие французы и немцы на должностях задумаются о взяткодоходах, а уж арабы и африканцы просто дорвутся до счастья. Их неполиткорректные соплеменники получат существенные преимущества, а законопослушные и политкорректные аборигены начнут превращаться в преследуемых и наказуемых. Закрепившиеся в должностях приезжие начнут тянуть во власть соплеменников, их доля и влияние там будут расти. Несмотря на четко проявившиеся негативные последствия декриминализации коррупции, выступающие против нее политики будут терять избирателей. Государство будет постепенно превращаться в клептократию, терять эффективность. Условия общественной конкуренции поменяются кардинальным образом, преимущества окажутся у не коренных жителей.
Описанные последствия вброса тезиса «взяточники просто больны» первоначально представлялись не очень убедительными и перспективными даже авторам «ответного удара». Но их концепция имела реальные аналоги в послевоенной истории западного общества: эволюцию отношения европейцев к геям.
Гомосексуализм есть уголовное преступление. Его декриминализация, гомосексуальность осуждается обществом – терпимость к геям, они тоже люди, хотя и немного другие. Меньшинство надо защищать и создавать для него более комфортные условия, чем для остальных. Свобода самовыражения геев характеризует развитость демократии, пропаганда гетеросексуальности аморальна. Разворот даже не на 180 градусов, разворот на пару полных кругов, плюс 180 градусов. И неважно, что расширение рядов геев самоубийственно для западного общества, испытывающего серьезнейшие демографические проблемы. Главное – способствовать раскрытию личности гомосексуалистов.
За несколько десятилетий Запад прошел такую эволюцию отношения к меньшинствам и очень этим доволен. Защита прав меньшинств – это икона. Хорошо постаравшись, провести тем же путем коррупционеров можно гораздо быстрее. А их негативное влияние на экономику и общество будет на порядок сильнее.
Бакшиш
Самым первым делом предполагалось избавить явление от вредных ярлыков. Слова «взятка» и «коррупция», как исходно негативные, надо заменить термином мягким и нейтральным. В английском языке оказалось до 30 слов, выражающих явление с разной степенью экспрессии. Привычный bribe, немного экзотические palm oil и palm grease, и очень своеобразный bakshich. Первый и ему подобные варианты с юридическим оттенками как раз подлежали замене, поскольку подчеркивают криминальность коррупции. Полуэкзотические варианты, типа palm oil и palm grease следовало вытеснить из употребления, они тоже выражают некий негатив и насмешку в отношении к явлению. Нужен новый, ну или почти новый термин с ласковым, мягким звучанием, лишенный правового и морализаторского наполнения. Таковым специалистам-лингвистам из ФСБ показался bakshich (бакшиш). Во-первых, слово означает не столько взятку, сколько чаевые – явление вполне легальное и не аморальное. Дать на чай – это, может, кому-то, к примеру, в Японии, и оскорбительно, но, что называется, не хочешь – не бери. Вовторых, слово это – тюркского происхождения. Вводя в европейский оборот восточное слово, мы проявляем политкорректность, что уже похвально, в русле моды, и главное, прочно забираем симпатии некоренной части населения. Здесь целесообразно заранее вывести на рынок некий продукт, подобный Mars или Twicks, с названием Вakshich. Пусть все привыкнут к роликам «Бакшиш – это хорошо!», «Съел бакшиш – и порядок!», «Не тормози – возьми бакшиш». Образ бакшиша, как вещи хорошей и доброй, должен быть сформирован вне явной связи с кампанией по декриминализации коррупции. Превращать взятку в бакшиш следует на ее завершающей стадии, фиксируя тем самым успех.
Ответный удар наносился посредством грамотно организованной и щедро финансируемой ФСБ пиар-кампании. Разные, никак не связанные между собой ньюсмейкеры с разных сторон и разными доводами загружали леволиберальную общественность мыслью: «коррупционеры не преступники, они просто больные». И постепенно идея стала проникать в массы, у нее появлялись и не оплачиваемые ФСБ сторонники. Чиновники, втайне вздыхающие о подношениях, русофобы, не желающие признавать первенство России, левые интеллектуалы, которым нравилась гимнастика ума и словесная эквилибристика, – все они с энтузиазмом оказались готовы смотреть на коррупцию по-новому. Тема очень удачно встроилась в общественный дискурс, стала модной. Но особенно вдохновились молодые ЛГБТ-активисты: скучая, как сыновья победивших революционеров, они хотели повторить успех своих старших товарищей на ниве реабилитации коррупции. Некоторые бескорыстно, за саму идею защиты меньшинств постоять, другие оказались совсем не прочь стать безнаказанно берущими взятки чиновниками. Именно тематические гей-парады в защиту коррупции переломили общественное мнение в пользу взяточников. Спорить с гомосексуалистами неполиткорректно, голоса противников коррупции, напоминавшие о вреде от нее, вскоре стали теряться. За несколько месяцев общественное мнение стало к взяточникам относительно лояльным.
Из сферы общественной дискуссии декриминализация коррупции начала переходить в сферу действий политиков. Оппозиционные деятели, с активностью тем большей, чем меньшей популярностью, старались перевести тему в сферу законодательной работы. Вносимые законопроекты предполагали смягчение, а чаще полное упразднение уголовной ответственности за взятки и связанные с ними действия. Взамен предлагались непонятные аморфные программы сглаживания последствий коррупции, перевоспитания коррупционеров. Чтобы брали не в ущерб интересам службы, не жадничали, не занимались прямым вымогательством взяток, в погоне за взятками о самой работе не забывали. Посмотрим новым, не отягощенным стереотипами взглядом на работу дорожного полицейского.
Поймал он нарушителя – пусть берет с него штраф на месте, но только с протоколом и через терминал. Вполне справедливо выплатить полицейскому за служебное рвение часть штрафа. Ничего криминального: платеж прозрачен, конфликта интересов нет, премиальные обоснованы, выплачивает их отнюдь не нарушитель. В привычном понимании именно это отличия премии от взятки. Но так ли она плоха? Посмотрим шире. Цель штрафа, дестимулирующее дальнейшие нарушения наказание, достигается и в случае оплаты наличными инспектору. Воспитательный эффект в потере нарушителем денег, кому они достались, составлен ли протокол, выписана ли квитанция – не суть важно. Пусть полицейский работает откровенно на свой карман – это побудит его активность, порядка на дорогах может стать больше. Бюджет не получит штрафов – а вы избавьте бюджет от расходов по зарплате, обмундированию, оснащению – вполне можете и сэкономить. Главное в том, чтобы, работая на себя, полицейский не перестал руководствоваться законом. Декриминализируйте его заработок, но обозначьте строгие рамки возможных штрафов с водителей, пусть зарабатывает и, наверное, отдает часть бюджету. Не бойтесь дать ему больше прав, но возложите и больше ответственности, брать деньги можно, но строго по закону. И за этим установите строжайший контроль.
Наказуемым следует оставить только случай прямого доказанного вреда, все остальное допустимо, но может быть подкорректировано воспитательно-образовательными средствами. Например, в случае явного (в старом понимании!) конфликта интересов не следует оскорблять чиновника подозрениями: не пойман ‒ не вор. Пусть сдаст тест на честность. Устроил ответственный работник к себе в подчиненные родственника – ничего страшного, пусть вместе посещают лекции о бескорыстии и нестяжательстве. Новые подходы требуют обязательного создания общественных и даже бюрократических структур, призванных заниматься сглаживанием и перевоспитанием последствий коррупции. Появившись, они станут активно работать, доказывать свою важность и нужность, помогая взяточникам стать полезными членами общества. Стремясь осваивать все большие бюджеты, воспроизводясь, они будут тиражировать саму коррупцию.
Таким образом, левая либеральная мысль не стояла на месте. ФСБ лишь запустила процесс, дальше он шел, подчиняясь собственной логике. Так жекак отторжение геев есть признак слабости демократии и незрелости общества, борьба с коррупцией есть проявление неразвитости демократии и гражданских институтов. Сильное гражданское общество в паре с сильным демократическим государством способно нейтрализовать некоторый негатив от коррупции, не прибегая к гонениям на коррупционеров. Впрочем, говорить о негативе коррупции неполиткорректно. Как против геев выступают не уверенные в достаточности своего мужского начала мужчины, так и против взяток могут выступать только слабые политики и незрелые граждане. Будем к ним терпимыми, если пара взяткодеятелей, активный и пассивный, занимается своим делом к собственному удовольствию и отсутствует прямой общественный вред, то надо принимать их такими, какие они есть. Считать их больными также не совсем верно и даже оскорбительно. Они просто другие. Политкорректность требует беречь их самобытность, так же как она заботится о комфортности бытия сексуальных меньшинств, несмотря на ущерб воспроизводству нации. Любая попытка обличения коррупции есть злобные потуги консерваторов, не желающих принимать меньшинства как равных. И очень важно: против коррупции ‒ неполиткорректные русские и китайцы, последние за взятки даже расстреливают. Не можем же мы им уподобляться.
Запрет взяточникам занимать должности на госслужбе столь же безжалостен и жесток, как и запрет гей-браков. Негоже препятствовать чужому счастью, если оно безобидно и не несет общественного вреда. А чтобы взяточники не приносили вред, надо просто помогать им деньгами. Не увольнять, не сажать в тюрьму – помогать деньгами. И они станут безобидными, брать будут только иногда, не для пропитания или роскошествования, а ради своих маленьких удовольствий. Обеспечить их деньгами, и они будут брать понемногу и не в ущерб службе.
Не остались в стороне от темы и ученые. Исследователи крупного медицинского центра в Лондоне сообщили об открытие некого наследственного заболевания, вызывающего, судя по всему, склонность к коррупции. И оказались не одиноки: коллектив другого центра, в Японии, не только подтвердил выводы, но и заявил об обнаружении с большой долей точности особого гена взятколюбия. Не все ученые приняли такие данные всерьез, но на отношении рядовых европейцев и американцев к коррупции это не могло не сказаться. Если выясняется, что коррупционеры не преступники по собственному выбору, а больные, причем болезнь эта обусловлена генетически, или хотя бы просто заразна и трудноизлечима, то их следует опять-таки признать несчастным меньшинством и начать защищать от строгостей уголовного закона.
В Канаде, США и Испании появились экзотические личности, формулировавшие некие околорелигиозные, с восточной окраской учения. Постоянно и повсеместно угнетаемую бюрократию подозревают в корысти и коррупции, ставят в унизительное положение оправдывающейся. Чиновник живет под микроскопом, ощущает непрерывное давление гражданского общества. А разве чиновники не люди? Разве они не выкладываются ради общественной пользы? Они достойны сочувствия и нуждаются в понимании, вместо чего общество всячески принижает их роль и подозревает во всех смертных грехах. Вот и получается, что пока только взятка и есть слабое утешение бюрократии. Но придет пророк, который объявит труд чиновника почетным и сделает взятку уважаемым и важным событием. Надо молиться и ждать его. И готовясь к встрече, копить деньги и ширить коррупционные деяния. Проповедующие подобное были своеобразными предтечами явления коррупционного пророка. Впрочем, они не были отрешенными от мира и радовались подношениям последователей.
И такой пророк появился в Бельгии. Он приписал именно себе заслугу в развороте общественного мнения в пользу коррупции. Свою силу он черпал в поклонении последователей, поклонение должно проявляться в подношениях. Чем больше подношений, тем больше его возможности влиять на законодателей, и тем ближе день, когда коррупция станет уважаема и почетна. В отличие от своих предвестников, по большей части старавшихся напустить туману экзотическими, в основном восточными обстановками, ритуалами и заклинаниями, новоявленный пророк носил джинсы и футболку. Изъяснялся на молодежно-сетевом сленге, никакой мистикой не заморачивался. Божественная сила проста и ни в чем подобном не нуждается. Бог, пославший меня, не антропоморфен, познать его не пытайтесь. Но я не лоббист, не посредник. Я – посланник. Несите деньги. Надо сказать, что деньги у него водились изначально, именно они позволили его сподвижникам развернуть масштабную пиар-кампанию, которая, впрочем, не принесла пророку ни существенного числа поклонников, ни их подношений.
По более интересному сюжету явился миру пророк коррупции в США. Давно обосновавшийся там некий тибетский монах вдруг получил свыше откровение и силу. Онобрел знание правильного ритуала взятки, который делает взятку чистой перед Богом. Будучи чистой, взятка (даже уже и не взятка) не портит карму, теряет греховность и непременно дает требуемый результат. Монах открыл недорогие курсы обучения ритуалу, отдельно для дающих и берущих. Внешне ритуал был прост, сопровождался минимумом восточной экзотики, смысл состоял в обучении особой медитации. Если комуто не удавалось овладеть практикой, пророк предлагал дополнительные услуги, а именно личное содействие и предоставление возможности дать взятку в помещении со специально сформированной аурой. Несите предназначенное на взятки мне, формулируйте задачу, а я распоряжусь деньгами по назначению, обеспечу получение задуманного. Да, я посредник, но не между вами и взяточником, а между вами и Богом. Несите деньги.
Не состоявшись как коммерческий проект, взяткопророки внесли определенные штрихи в общий сюжет легитимации коррупции. За долгие годы пропаганды антикоррупции запрос на взятки в западном обществе никак не исчез, одни были не прочь хапнуть, другие ‒ взяткой добиться желаемого. Но желания эти были давно изгнаны из озвучиваемых вслух, осуждались и светскими властями, и религиозными деятелями. Пророки отчасти возвращали взяткожелания в допустимое поле для людей религиозных, так же как для далеких от религии это делали гей-активисты.
ФСБ не была причастна к появлению коррупционных пророков. Считая западное общество прочно секуляризованным, специалисты ФСБ не планировали действий в таком направлении. Но как раз появление не связанных с ФСБ пророков коррупции показывало: раз всякие авантюристы примазываются к процессу, это значит, что он пошел.
Запуская процесс, авторы определили неоправданным и создание политических партий коррупционеров. Партию создают группы людей, сознающих свою силу, готовых на равных бороться за свои идеи. Они никоим образом не должны быть ориентированными на сострадание к себе как основной фактор популярности. Толерантность, а именно она ‒ исходный мотив смягчения общества к коррупционерам, будет совсем неуместной, определи они себя, как сильную группу.
В представлении российских СМИ и российского руководства мир вновь раскололся на две части: Россия и Запад. И они состоят в жесткомпротивостоянии. Пока ‒ идеологическом. Россия позиционирует себя оплотом здорового консерватизма. Она против толерантности, против геев, против взяток, она на государственном уровне декларирует, что коррупция – зло. И это зло, как, впрочем, и установка на борьбу с ним, пришло к нам с Запада, от европейцев. Лицемерный Запад весь пронизан коррупцией, но при этом ханжески изображает борьбу с ней. Именно Запад принес в Россию взятки, и он же пытался погубить ее ноткатом. Подобные взаимоисключающие обвинения вполне совмещались в голове кремлевских пропагандистов. Россия – это особая цивилизация, у преодолевших ноткат НРО были обнаружены глубинные исторические корни, они оказались тесно связаны с соборностью и коллективизмом русского народа и даже с православием. И вот сейчас, будучи не способным подняться над изжившим себя капитализмом, выстроить правильную систему НРО, Запад отбрасывает маски и прямо защищает коррупционеров. Все большее число здравомыслящих людей в США и в Европе проникаются нашерегулированием. Но правящие круги главных империалистических стран объявляют их российскими платными агентами и всячески преследуют. Интерес к российскому опыту проявляют государства Азии, Африки, Латинской Америки и даже Европы. Но их сотрудничеству с Россией мешают все те же США, ЕС и НАТО. Они же пытаются всячески изолировать Россию, помешать ее развитию, создавая всевозможные экономические проблемы. Но экономический рост, обусловленный новой моделью хозяйствования, остановить не удастся, страна все шире и шире расправляет плечи. Такова была картинка в СМИ для внутреннего потребления.
Для внешнего показа рисовался образ динамично развивающейся, победившей коррупцию страны, нашедшей свой успех в новой модели общественного устройства ‒ нашерегулировании. Эта модель прямо противопоставлялась англосаксонскому капитализму как новый, прогрессивный и единственно возможный путь развития человечества. Капитализм сражен коррупцией, он потерял свою эффективность. Московские пропагандисты создавали много информационного шума по поводу всеобщей коррумпированности на Западе, преподносили отдельные реальные факты коррупции как системные, а антикоррупционные действия власти ‒ как крайне неэффективные. Времена изменились, и теперь преследовать людей за коррупцию неоправданно жестоко, но и потакать ей самоубийственно в условиях англосаксонского капитализма. Людей не переделать, но в толерантном обществе взятки искоренять уже нельзя. Надо дать им другую мотивацию, сформировать институты, способные по-новому обуздать эгоизм личности к общественному благу, как когда-то конкуренция согласовала личные и общественные интересы в условиях рынка. Такой механизм создан и опробован в России, это преобразованная в нашерегулирование ваша европейская саморегуляция. Можете брать назад и пользоваться. Будем рады помочь. В единстве с Россией ваше спасение.
Но мало для кого было секретом, что Россия отнюдь не мягкая и пушистая, что она втайне заражает Восточную Европу вредоносным ноткатом, а западную – терпимостью к коррупционерам и тем пытается дестабилизировать экономику и общество. Однако действия эти было сложно квалифицировать как экспансию, гибридную войну или иную форму агрессии. Доказать факт экспорта нотката проблемно, более того, традиционно преследующим коррупционеров европейцам трудно обосновать вредоносность нотката. Экспорт нотката – это помощь в борьбе со злом. Какие могут быть претензии? Россия призывает брать с нее пример и копировать ее успех. И самое противное, что это реально притягательно. Винить надо не Россию, а себя. Кремль спонсирует европейских левых, выступающих за толерантность к коррупционерам? Да, но доказать здесь факт нарушения закона не получается, а значит, нет и темы. И с каких это пор мы против толерантности?
Предъявить Москве обоснованные претензии по указанным поводам не получалось. Но Кремль сам перевел выигрышный для него идеологический конфликт в другие сферы. Противопоставляя себя Западу и примкнувшему к нему остальному миру, Россия уже долгое время вела себя вызывающе, часто просто по-хамски. Русские прониклись идеей мессианства и исключительности и стали позволять себе в отношениях с соседями слишком много. Не выполнять обязательства, демонстративно брязать оружием, нарушать границы, забывая извиниться, шантажировать угрозами ограничения поставок энергоресурсов: все это стало нормой. Мысленно вознеся себя на вершину общественной эволюции, Кремль перестал считаться с партнерами и правилами игры. Поворотной точкой конфликта стала российская поддержка сторонников нашерегулирования в Восточной Европе, прежде всего на Украине. Москва помогла им структурироваться, укомплектовала специалистами и добровольцами, обеспечила финансирование. На востоке Украины возникли очаги неповиновения центральной власти. В Киеве заговорили, что Россия перешла от ноткатного террора к обычному, обвинила в поставках новоявленным сепаратистам оружия. США и Евросоюз поддержали Украину.
Противостояние перестало быть только идеологическим. И мир вновь начал вынужденно дистанцироваться от России, как от заразного и неадекватного больного. Россия же опять замыкалась в себе, заменяя внешние контакты рассуждениями о своем величии. Она с все большим трудом находила понимание и положительный отклик себе за рубежом, но если находила, то пыталась подать такие факты как крепнущую тенденцию международного признания своей наиважнейшей роли в мире. Опасаясь России, Запад стал все больше дозировать экономические связи, особенно стараясь ограничить кредитование и поставку новых технологий. Это задевало Кремль, он ввел ответные торговые санкции, ограничив импорт продовольствия. ТВ преподнесло это как большой удар по Европе и одновременно шанс к росту российского производства. Кремлевские пропагандисты вскоре обнаружили большие успехи в импортозамещении и очень радовались: можем обойтись и без Европы. Но основные усилия Москвы сосредоточились на тайных и не очень действиях по дестабилизации Европы. Несмотря на несопоставимость экономического потенциала, эта война санкций, противостояние, а на Украине уже и открытый военный конфликт, они разрастались. Россия смело атаковала, и именно в этом, в способности к смелому безбашенному напору, было ее преимущество. Неготовых идти на сколько-нибудь значимые лишения и потери Европу и США ожидало неминуемое поражение.
О том, что было бы дальше по мере развертывания операции возмездия, можно только догадываться и фантазировать.
Постепенная декриминализация бакшиша завершила размывание традиционной европейской системы ценностей, начатое признанием прав секс-меньшинств. Последние перевернули моральные устои семьи, легитимизация взяток (теперь – бакшиша) разрушила систему экономической мотивации. Неприятие стяжательства и коррупции, дополняемое привычкой платить налоги, соблюдать обязательства, уважать и соблюдать закон, долгое время господствовали в обществе и теперь, как выяснилось, всем сильно надоели. Маятник пошел в обратную сторону, и граждане с радостью стали скрывать доходы, ловчить и брать бакшиш. Скатиться в полный правовой нигилизм оказалось для большинства очень приятным. Возражений против бакшиша было не слышно. Очень активно поддержали декриминализацию коррупции геи и имеющие право голоса мусульманане. И не случайно. Ноткатный удар разрушил доминирование привычной Западу трудовой этики и дал преимущества неполиткорректным и склонным к коррупционному поведению мигрантам. В Западной Европе действенность и разрушительность ответного русского удара оказалась фатальной. Вместе с коррупцией расцвело кумовство, один проникший наверх мигрант тянул за собой других, вместе они отжимали на задворки европейцев. Выходцы из Африки и Ближнего Востока постепенно становились доминирующим меньшинством, все в большей и большей мере контролируя бизнес и власть. В Восточной Европе, где политкорректность не пустила столь глубоких корней, где проживало меньшее количество мигрантов, коррумпировались, причем открыто, местные элиты. И одновременно здесь расползался со всеми его прелестями ноткат, а вслед за ним победное шествие нашерегулирования. В Украине, Прибалтике, Молдавии, Румынии, Словакии сторонники НРО захватывают власть. Чехия, Польша, Хорватия охвачены волнениями, их властные структуры также парализованы ноткатом. Падение прозападных режимов ‒ вопрос небольшого времени. Вскоре ноткат станет перетекать в ослабленную перед ним декриминализацией коррупции Западную Европу.
В Америке все было бы сложнее в силу большей неоднородности населения. Белых американцев, как и европейцев, после легализации бакшиша оттеснили от власти бизнеса. Первенство закона повсеместно перестало быть аксиомой. Федеральная власть слабела, штаты обособлялись друг от друга. В южных штатах доминировать, даже численно, стали испаноязычные американцы. На севере первую роль взяли азиаты. Как и 150 лет назад, две части страны стали обособляться друг от друга, теперь уже на национальной основе. Оплотом англосаксов, куда они съезжались со всей страны, оказался Техас. Юг обособился от остальных северных штатов, Техас противопоставил себя Югу. Если бы в северных штатах ситуацию не дестабилизировали не желавшие признать главенство азиатов афроамериканцы, могла бы повториться Война Севера и Юга.
Россия избежала роковой ошибки Советского Союза: она не стала распылять силы противостоянием на вторичных театрах. Страны Африки, Южной Америки и Азии не были подвергнуты удару ментальным оружием или ноткатом. Жизнь в них шла своим чередом, с той разницей, что, наблюдая, как западные страны растекаются под напором России, они готовились постервятничать на теле европейской цивилизации.
В общем и целом Россия и ее лидер вплотную приближались к окончательной победе над западом. Точнее англосаксами. Всемирное торжество нашерегулирования близилось.
Никарагуанский затворник
Но ничего этого не произошло. Большая часть апокалиптичных для Запада последствий российского ответного удара существовала только в эфире создавшего параллельную реальность кремлевского телевидения. Через два года после начала операции «ответный удар» (и через восемь после начала нотката) Владимир Викторович решил, что устал быть рабом на галерах и передал власть ближнему кругу. Его «Я ухожу…» в прощальной речи звучало не менее проникновенно, чем ельцинское 20 лет назад. Как-то такое в голове не укладывалось, о его уходе никто и не думал.
Но это оказалось правдой, Владимир Викторович действительно отказался от власти и уехал жить в Никарагуа.
Это вызвало в России глобальные перемены: повсеместно и сразу прекратился ноткат. О чем, впрочем, стало известно случайно. Один нетрезвый водитель спьяну забыл про нашерегулирование и предложил инспектору ГАИ взятку: ты меня отпусти – возьми 100 долларов. И у них получилось: инспектор взял деньги и отпустил водителя. Оба не удержались и похвастались. Новость: ноткат ушел! – вскоре стала известна всей стране. Удачный опыт стал множиться. Уход Владимира Викторовича вернул в страну простую, старую добрую взятку. И она очень быстро вернула себе привычную роль. Не только в России, но и в отчасти зараженной ноткатом Восточной Европе.
Нашерегулирование потеряло стержень и смысл. Но огромный аппарат НРО отнюдь не собирался расставаться с должностями, функционеры даже в мыслях не допускали перемен. Штатные идеологи и пропагандисты разучились говорить что-либо, кроме «нашерегулирование хорошо, западная демократия и иже с ней – плохо», и не собирались переучиваться. Власть в стране делила меж собой группа соратников Владимира Викторовича, все они на словах клялись в верности его курсу, но реально постепенно ревизовали его политику. Кризиснашерегулирования обострил борьбу соратников за доминирование и приблизил развязку.
Победителем оказался самый последовательный последователь, и он же самый прагматичный. С возвращением взяток цивилизационное значение нашерегулирования уже не казалось ему столь неоспоримым, а разногласия России с Западом выглядели не такими уж принципиальными, неустранимыми. И он стал менять систему, переводить на госслужбу эффективную часть функционеров НРО, уводить от НРО денежные потоки. Надо сказать, что для западных СМИ навязываемая Москвой риторика не имела большого значения. Изображаемый глобальным противостоянием России и Запада спор о коррупции и нашерегулировании воспринимался как малоинтересные, пусть досадные, но второразрядные разногласия. Взяткозависимость как болезнь, легализация коррупции – эти темы занимали всерьез только политических маргиналов. Губительные последствия декриминализации взяток существовали лишь в сформированной телевидением для внутирироссийского потребления параллельной реальности. Взяточникам не удалось повторить успех геев. Они так и остались преследуемым меньшинством, в большинстве стран им продолжали давать реальные тюремные сроки. Одна лишь Дания переименовала bribe в bakshich и решилась легализовать их, заменив лишение свободы штрафами. Это мало что изменило. Приезжие в чиновники не ринулись, датчане коррумпироваться по-прежнему боялись.
Остальные страны Западной Европы и США жили обычной и привычной жизнью. Собственные внутренние проблемы волновали их граждан больше, чем привнесенный дискурс о социальной реабилитации несчастных коррупционеров. Вначале тема показалась интересной и важной, некоторое время была модной, но вскоре отошла на второй план.
Уход Владимира Викторовича был воспринят на Западе с большим энтузиазмом. Вновь проснулись надежды на возвращение России в Европу, точнее на то, что она перестанет быть угрожающим соседям монстром и станет предсказуемой. И Запад сделал шаг навстречу России. Избавившегося от соратников самого верного последователя недавнего президента стали считать проводящим демократические преобразования лидером. Изоляция России, торгово-экономические санкции прекратились. В страну пошли деньги, поехали специалисты-политтехнологи, двинулись авантюристы всех мастей. Вернуться к нормальному взаимодействию с Европой и США оказалось и для российской элиты делом разумным и выгодным. На российском ТВ стали говорить о некоторых ошибках и перегибах в политике Владимира Викторовича.
Настроения людей в России постепенно менялись, и через полгода он из кумира превратился в крайнего. Но винили его не в том, что он скатился на противостояние со всем остальным миром и тем обескровил Россию, а в том, что в противостоянии этом он не победил. Мысль о том, что победить исходно было невозможно, что люди активно участвовали в бессмыслице и тем самым заслуживают то, что имеют, не была популярной. Для всех комфортным оказалось считать недавнего вождя слабаком.
В общем, при ответном ударе мир устоял.
Заключение. О природе нотката
Выше приводились версии природы нотката, выдвигавшиеся различными лицами и институтами: волновая, химическая, ментальная, божественная и пр. Ни одна из них не была признана верной, ни одна не позволила выработать антиноткат. Преодолеть ноткат, строго говоря, вообще не удалось, благодаря НРО его обошли, купировали, изолировали, но никак не преодолели. Здесь можно было бы оставить загадку с претензией на глубокомыслие: пусть желающие размять ум поупражняются. Но все проще. Не надо гадать, определяя как, откуда и почему он взялся. Автор придумал его с целью смоделировать возможные вытекающие из него события. Над природой этого невероятного явления я не заморачивался ‒ и вам не советую.

Олег СОЛОВОВ
НОТКАТ
Редактор Анатолий Муравлев
Компьютерная верстка А. Мартыновой
Дизайн обложки ‒ А. Карпов Корректор ‒ Н. Ляшко
Пожелания, предложения автору:
cjkjdjd@mail.ru
Сдано в набор 19.12.2016 г. Подписано к печати 03.02.2017 г.
Формат 84 х 62 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 12,09.
Тираж 200 экз. Заказ №114.
Отпечатано в ОАО «ИПП «Алтай». г. Барнаул, ул. Короленко, 105